Все это поведал мне Бендель, сопровождая свои слова обильными слезами, потом он расплакался, но уже от радости, ибо после того, как долго мучился неведением, где я, снова видел меня, снова был со мной и убедился, что я спокоен и твердо переношу свое несчастье; да, мое отчаяние приняло теперь такую форму. Мое горе представлялось мне огромным, непоправимым; плача над ним, я выплакал все свои слезы. Больше оно уже не могло исторгнуть из моей груди ни единого стона, холодно и равнодушно подставлял я ему свою беззащитную голову.

— Бендель, — сказал я, — ты знаешь мой жребий. Тяжкое наказание постигло меня за прежнюю вину. Не надо тебе, человеку безвинному, и впредь связывать свою судьбу с моей; я этого не хочу. Я уеду сегодня в ночь, оседлай мне лошадь; я поеду один. Ты останешься здесь, такова моя воля. Тут должны быть еще несколько ящиков с золотом, возьми их себе! Я один буду скитаться по белу свету; но если для меня снова наступит радостная пора и счастье мне милостиво улыбнется, я вспомню тебя, ибо в тяжелые, печальные часы я плакал на твоей верной груди.

С болью в сердце повиновался честный слуга этому последнему, повергшему его в страх приказанию своего господина.

Я остался глух к его мольбам и убеждениям, слеп к его слезам. Он подвел мне лошадь. Я еще раз прижал обливающегося слезами Бенделя к своей груди, вскочил в седло и под покровом ночи удалился от места, где похоронил свою жизнь, не заботясь, куда помчит меня конь, ибо на земле у меня не осталось ни цели, ни желания, ни надежды.

8

Вскоре ко мне присоединился пешеход, который, прошагав некоторое время рядом с моей лошадью, ибо нам было по пути, попросил разрешения положить сзади на седло свои пожитки; я молча согласился. Он поблагодарил, не придавая большого значения такой как будто бы не особо значительной услуге, похвалил мою лошадь, воспользовался случаем, чтобы с большой почтительностью отозваться о счастье и могуществе богачей, и незаметно завел своего рода самодиалог, в котором я принимал участие только в качестве слушателя.

Он пространно изложил свои взгляды на жизнь и мир и очень скоро дошел до метафизики, к которой-де предъявлено требование найти слово, разрешающее все загадки. Затем чрезвычайно отчетливо разъяснил эту задачу, и перешел к ответу на нее.

Тебе, мой друг, известно, что, побывав в выучке у философов, я твердо убедился в своей полной непригодности к умозрительной философии и решительно отказался от этого призвания. С тех пор я до многого перестал докапываться, многое отказался познать и понять и, следуя твоему же совету, доверился своему здравому смыслу, своему внутреннему голосу и, насколько это было в моих силах, шел своим путем. Так вот мне показалось, что сей краснобай с большим мастерством возводит крепко сколоченное здание, которое, будучи в себе самом обосновано, возносится ввысь и стоит в силу внутренней необходимости. Но только я не видел в нем как раз того, что хотел бы найти, и поэтому для меня это здание было просто художественным произведением, изящная гармония и совершенство которого радовали только глаз. Тем не менее я с удовольствием слушал своего красноречивого спутника, отвлекшего меня от грустных мыслей и овладевшего моим вниманием, и он легко покорил бы меня, если бы обращался не только к моему разуму, но и к сердцу.

Меж тем время шло, и я не заметил, как посветлело от утренней зари небо. Я обмер, когда поднял глаза и вдруг увидел, что восток окрасился великолепным пурпуром, возвещавшим скорый восход солнца, и понял, что в час, когда тени, отбрасываемые предметами, красуются во всей своей длине, мне некуда укрыться здесь, на открытом месте, негде найти защиту! А я был не один. Я взглянул на своего спутника и снова обмер. Это был человек в сером фраке. Он засмеялся, увидя мое смущение, и продолжал, не дав мне вымолвить ни слова:

— Пускай наша взаимная выгода на время нас свяжет, как это обычно бывает на свете! Расстаться мы всегда успеем. Вот эта дорога вдоль гор — по этой же дороге поспешаю и я — единственная, по которой, здраво рассуждая, вам следует ехать, хотя сами вы до этого не додумались; вниз, в долину, вам никак нельзя, а тем паче назад через горы, туда, откуда вы прибыли. Я вижу, что восход солнца вас пугает, так и быть, я одолжу вам вашу тень на то время, что мы вместе, но зато вам придется примириться с моим обществом. Бенделя при вас нет, можете воспользоваться моими услугами. Вы меня не любите, очень жаль. Все же я могу вам пригодиться. Черт не так страшен, как его малюют. Вчера вы меня, правда, разозлили; сегодня я уже на вас зла не помню, я помог вам скоротать время в пути, это вы должны признать. Ну-ка, получайте на пробу свою тень!

Солнце взошло, по дороге навстречу нам шли люди. Я принял предложение, хотя в душе был возмущен. Усмехнувшись, опустил он на землю мою тень, которая тут же уселась на тень лошади и весело затрусила рядом со мной. На душе у меня было смутно. Я проехал мимо группы крестьян, они, почтительно сняв шапки, дали дорогу состоятельному человеку. Я поехал дальше, с бьющимся сердцем, жадным оком взирая на тень, некогда принадлежавшую мне, теперь полученную напрокат от постороннего, мало того — от врага.

А он беззаботно шагал рядом, вот он принялся насвистывать песенку. Он шел пешком, я ехал на лошади! У меня закружилась голова; искушение было слишком велико. Я неожиданно дернул за повод, пришпорил коня и пустил его галопом по проселочной дороге. Но я не увез тени, при повороте на проселок она соскользнула с лошади и стала дожидаться своего законного хозяина. Пристыженный повернул я обратно; человек в сером фраке, спокойно провистав свою песенку, высмеял меня, снова посадил мою тень на место и назидательно заметил, что она только тогда накрепко ко мне прилипнет и уже не отстанет, когда снова перейдет в мое законное владение.

— Я крепко держу вас за вашу тень, — закончил он. — И вам от меня не уйти! Такому богачу, как вы, тень необходима, ничего тут не поделаешь. За одно только вас следует пожурить — за то, что вы не сообразили этого раньше.

Я продолжал свой путь по большой дороге. И комфорт и даже роскошь снова были к моим услугам; я мог свободно и легко передвигаться, ибо у меня была тень, правда, данная во временное пользование, и повсюду я встречал уважение, которое внушает всем богатство, но в душе у меня была смерть. Мой удивительный спутник, выдававший себя за скромного слугу самого богатого человека на свете, был очень услужлив, бесконечно умен и ловок — можно сказать, квинтэссенция камердинера богатого человека, но он ни на шаг не отходил от меня и все время убеждал, непрестанно высказывая твердую уверенность, что я, наконец, соглашусь на выкуп тени, хотя бы только ради того, чтобы развязаться с ним. Мне он был столь же неприятен, сколь и ненавистен. Он внушал мне страх. Я попал к нему в кабалу: теперь, вернув меня к наслаждениям жизни, от которых я бежал, он крепко взял меня в руки. Мне приходилось терпеть его болтовню, и я даже чувствовал, что он как будто прав. Богатому человеку без тени никак нельзя, и коль скоро я хочу сохранить свое положение, которым с его легкой руки я опять начал пользоваться, для меня возможен лишь этот выход. Одно только я твердо решил: после того как я пожертвовал своей любовью, после того как жизнь для меня померкла, я не хотел продавать свою душу этой погани, даже за все тени на свете. Я не знал, чем все это кончится. Однажды мы сидели у входа в пещеру, которую обычно осматривают все иностранцы, путешествующие в здешних горах. Туда с бесконечной глубины доносится гул подземных потоков, и шум от брошенного вниз камня замирает раньше, чем камень достигнет дна. С богатой фантазией человек в сером рисовал, как уже не раз прежде, в самых блестящих красках и ярком свете тщательно обдуманные картины того, чего я могу достигнуть при помощи моего кошелька разумеется, если опять буду распоряжаться собственной тенью. Опершись локтями о колени и закрыв лицо руками, я слушал лукавого, и сердце мое разрывалось между соблазном и твердой волей. Пребывать дольше в таком раздвоенном настроении я был не в силах и решил дать окончательный бой.