такой известный адвокат, что приглашают из других городов), а внук гуляет с няней на улице.
В комнате Залесского-младшего одна стена-сплошные стеллажи с книгами. Добротный диван, письменный стол. При обыске книжные шкафы и стеллажи всегда вызывали у меня уныние. Я приступал к ним обычно в последнюю очередь.
Первое, что бросилось в глаза, — вместительный кожаный чемодан с молниями и ремнями. Он лежал раскрытый на диване, заполненный до половины. Были видны только летняя мужская сорочка и шорты. На диване, письменном столе, стульях-всюду были разложены вещи, приготовленные, видимо, в дорогу. Стопка выглаженных носовых платков, электробритва в футляре («Ремингтон», английского производства), рубашки, носки, портативная пишущая машинка, любительская кинокамера «Киев», замшевая курточка, новые, ещё не надёванные, мужские босоножки (импортные), пачка конвертов с надписью «.Par avion» для международных отправлений, дорогая гитара с инкрустированным грифом. Беглого взгляда было достаточно, чтобы определить: собирались куда-то надолго. Куда же — понять было трудно. Шорты и тёплый свитер, светлый летний костюм и мохнатая меховая шапка, разобранное удилище спиннинга и ракетка бадминтона с запечатанной коробкой воланов…
Видя, что я несколько озадачен, хозяйка квартиры сказала:
— Валерий завтра утром уходит в загранплавание, а ещё столько дел…
Она давала понять, что приход мой — недоразумение, которое нужно поскорее разрешить.
— Какой обыск, если сын едет за границу? — продолжала Залесская, искренне недоумевая. — На три часа заказано такси. Они ведь за день должны прибыть на корабль…
Звонили уже, беспокоятся…
— Кто звонил? — вырвалось у меня.
— Генрих. Приятель сына. Они отправляются вместе…
Я посмотрел на часы. Без четверти два. Мой мозг работал лихорадочно. Что-то надо было предпринять. Куда направился из прокуратуры Валерий Залесский? После того, что я сообщил ему о Генрихе…
— Как фамилия Генриха, где он живёт? — спросил я у хозяйки.
— Глазков, Генрих Васильевич, — удивлённо посмотрела она на меня. — А вот где живёт, право, не знаю. Можете узнать у сына…
— Кто он, чем занимается? — У меня было слишком мало-времени для всяких формальностей.
— Он устроил Валерия в плавание… Где работает? Даже затрудняюсь сказать.
— Давно они знакомы?
— Порядком… Лет восемь-десять назад мой муж вёл дело Глазкова. Как адвокат. Генрих случайно попал в какую-то нехорошую историю… Муж дело выиграл. Глазкова оправдали. И, представьте себе, сейчас это положительный, культурный… — она не закончила мысль. В коридоре раздался телефонный звонок. — Это, наверное, он.
Залесская двинулась к двери, но я остановил её:
— Постойте, я возьму трубку сам.
Я бросился в прихожую, схватил трубку.
— С кем я говорю? — спросил грубоватый женский голос.
— Это квартира Залесских, — ответил я.
— Хозяин сам, что ли?
У меня мелькнула мысль: не попросил ли кого-нибудь Валерий или Генрих разведать, что происходит в квартире.
— Слушаю вас, — ответил я нейтрально.
— Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, — сказала женщина.
В сочетании с хрипловатым голосом эта фраза прозвучала задушевно и искренне. — Это вам из больницы звонят…
Ваш сын у нас. Вы, папаша, на самом деле не переживайте сильно…
— Да говорите же, что случилось? — Я прикрыл трубку рукой, потому что на меня смотрела Залесская, выйдя из комнаты Валерия в коридор.
— Ему наложили гипс, уколы сделали. Вот попросил позвонить домой. Сам попросил… Машина его задела.
— Где он лежит?
— Вторая городская больница, травматологическое отделение, шестая"палата.
— Спасибо, — машинально поблагодарил я.
— Что-то случилось с Валерием, да? — бросилась ко мне Залесская. — Прошу вас, скажите правду!
Я растерялся:
— Полина Модестовна, пожалуйста, не волнуйтесь…
Да, Валерий в больнице, но он жив и… В общем, как будто ничего страшного…
Она заметалась по коридору, зовя какую-то Машу, видимо няню внука. И, вспомнив, что той нет, сорвала с вешалки пальто.
— Я должна быть с ним, понимаете, с ним! — чуть ли не схватила она меня за пиджак. Куда девался её апломб!
Наверное, в такие минуты все матери ведут себя одинаково.
Хорошо, что нашлась одна из понятых, женщина средних лет.
— Полина Модестовна, возьмите себя в руки… Где у вас аптечка? — Она конечно же знала Залесскую хорошо-соседи, и теперь в ней заговорили простые человеческие чувства.
— Ольга Павловна, голубушка, — взмолилась Залесская, натягивая на ноги лаковые сапожки, — там, в кухне, справа в шкафчике капли Вотчала… Двадцать капель…
Я.решил прервать обыск и ехать вместе, с ней в больницу.
Как это угораздило Валерия Залесского попасть под автомобиль? Я вспомнил его совершенно подавленное состояние, с которым он уходил после допроса. Неужели сам?..
Соседка принесла Залесской рюмку с мутной жидкостью и чашку с водой. В коридоре резко запахло лекарством.
— Полина Модестовна, — предложил я, — поедемте на нашей машине.
— На чем угодно, только скорей.
Понятых я отпустил. Участковый инспектор остался ждать няню с внуком. Я отвёл его в сторону и дал указание, что отвечать, если будет звонить Генрих. В машине передал Полине Модестовне разговор с санитаркой, пытаясь смягчить его ещё больше. Залесская молча прикладывала платочек к глазам, но, в общем, держалась.
Только когда врач подвёл нас к палате и она увидела сына, лежащего на больничной койке с поднятой вверх загипсованной ногой, Залесская расплакалась, бросилась к Валерию.
Мы с хирургом прикрыли дверь, оставшись в коридоре.
— Как он? — спросил я.
— Он-то что, — вздохнул врач. — Перелом. Ну, шок был небольшой. А водитель… — Хирург покачал головой и посмотрел на часы. — До сих пор оперируют. Сам завотделением.
Тяжеленная черепная травма. Раздроблён весь левый плечевой сустав… У мужика трое детей, жене кто-то сообщил, сидит возле операционной… На её лицо глянуть невозможно…
— Вы знаете, как это произошло?
— Рассказывают, что этот парень сам бросился под машину. Шофёр чудом успел свернуть и-в угол дома. Наверное, опытный водитель. Самосвал!
— Я могу побеседовать с Залесским?
— По вашей линии, хотите сказать?
— В общем, да… Допросить.
— Это срочно?
— Срочно.
— Ну хорошо, недолго-можно. Только и я там буду.
За него в ответе, как говорится…
— Пожалуйста.
Хирург заглянул в палату и довольно бесцеремонно произнёс:
— Мамаша, повидались, достаточно… Мы и так сделали для вас исключение.
— Иди, мама, все будет хорошо, — услышал я голос Валерия.
Послышался звук поцелуя. Залесская вышла.
— Что с шофёром? — спросил Залесский у врача, когда мы вошли в палату.
— Плохо, — хмуро ответил хирург, и мне показалось, что он хотел крепко выразиться. Наверное, выразился бы, не присутствуй я. Понять его можно: он знает, что сейчас делается в операционной, помнит, что у дверей сидит убитая горем женщина, которой, возможно, не суждено увидеть мужа живым. Да, атмосфера была тягостной.
— Голова не кружится? — спросил у Залесского врач.
— Нет.
— Не тошнит?
— Нет.
Хирург подумал минуту и бросил:
— Вы начинайте, а я сейчас вернусь. — И вышел из палаты.
Я сел на единственный стул.
— Игорь Андреевич, — начал Залесский вполне твёрдым голосом, — я вам сказал неправду насчёт Генриха… Когда вы мне сообщили, что он был восьмого июля в Крылатом, я понял все… Почему он посоветовал шантажировать Ильина, звонил специально из Североозерска, написали ли мы с Аней якобы предсмертное письмо… Какой же я был слепец! Но я никогда не мог предположить, что Генрих способен на убийство. Знал, что он деляга, не чист на руку, беспощаден… Но поднять руку на женщину! И таким ужасным способом!
— Он был двадцать пятого июня у вас дома?
. — Как снег на голову свалился. Я думал, что он не найдёт меня в Крылатом. Недооценивал его…