– Вашего мужа нет. Есть я. Есть только я!

Он схватил ее за плечи. Она смотрела на него снизу вверх огромными бархатистыми глазами, губы ее были приоткрыты, как цветок. Она дышала Миретту в лицо. Он сжал это беззащитное тело, будто желая привязать ее к себе.

– Оставьте меня, – простонала она.

Он посмеивался:

– Но ведь я посланник Божий?

– Да! Да! – лепетала она в каком-то пугливом экстазе.

И когда он поцеловал ее в губы, она предпочла потерять сознание.

Не смутившись, Миретт отнес молодую женщину на большую кровать, ждавшую их в глубине комнаты.

Одеваясь, он услышал тяжелые шаги на лестнице, и дверь рывком распахнулась. Но никто не вошел. За дверным проемом была только враждебная пустота, мертвая злая тишина. От сквозняка шевелились занавески на открытом окне. Миретт, обливаясь потом, перекрестился и вышел из комнаты, даже не взглянув на Даму Бланш, которая, кстати, уже пришла в себя.

Александр Миретт откинулся в кресле, положил ноги на ворох бумаг на столе и принялся раздраженно ковырять в ухе мизинцем. Неистовое удовольствие, которое он только что испытал в компании Дамы Бланш, оставило в душе скорее досаду, чем радость. У него было странное ощущение, будто он не добился от Дамы Бланш того, чего хотел, хотя она уступила всем его желаниям.

Чего же ему еще надо? На что ему еще жаловаться? Он закрыл глаза и уснул, недовольный и собой, и Богом.

 Глава IX, в которой мэтр Тайяд узнает о двойном предательстве Приступы добродетели бывают иногда опаснее, чем мимолетное падение. Когда мэтр Тайяд вернулся из своей поездки домой, Дама Бланш, проведшая ночь в молитвах, призналась ему, что изменила. Мэтр Тайяд выслушал это признание со спокойным видом.

– Дама Бланш, вы еще ребенок, – сказал он ей.

И пошел искать Александра Миретта, которого нашел в лаборатории, где тот укрылся, чтобы отдохнуть после обеда.

Молодой человек, внезапно разбуженный скрипом открывающейся двери, вскочил, посмотрел на ученого и понял, что тому все известно.

– Я знаю все, – сказал мэтр Тайяд.

– Хорошо, – ответил Миретт. – В таком случае я только заберу обезьянку и покину ваш дом с благодарностью за ваше более чем радушное гостеприимство.

Мэтр Тайяд покачал головой и улыбнулся улыбкой счастливого мученика.

– Нет, мэтр Миретт, – возразил он, – вы не уйдете!

– Но я же вас обманул!

– Я обманул себя сам.

Этот загадочный ответ удивил Александра Миретта.

– Как так? – спросил он.

Мэтр Тайяд опустился на табуретку с величием орла, возвращающегося в свое гнездо на высокой скале, скрестил руки на груди, нахмурил брови и начал глухим голосом:

– Мэтр Миретт, я совершил непростительную ошибку, неправильно истолковав ваш случай. Та мерзость, которую я только что узнал, открыла мне вдруг истинный цвет вашей души.

Он не белый, а черный.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я начинаю верить, что вы действительно убили этого несчастного буржуа, чтобы украсть его кошелек и что вы действительно заслужили кипящее масло за это преступление.

– Ну а суд Божий? – вскричал Миретт.

– А Бог вас не судил.

– Но ведь кипящее масло. . .

– Да, оно не тронуло вашего тела, но по Божьей ли воле?

Лицо мэтра Тайяда было бледным, как облатка. Он возвел к небу костлявый палец и вдруг изрек:

– Господи, я наконец понимаю! Ты не наказал Александра Миретта за преступление, потому что Ты не стал его наказывать. Ты наделил его не своей милостью, а своим забвением.

Он не был Твоим избранником, Ты просто им пренебрег. Ты не оправдал его, Ты о нем позабыл.

Он не в Тебе, он вне Тебя!

– Что? Что?

– Вспомните ваши уроки латыни, Александр Миретт. Как по латыни будет «не замечаю»?

– Ignoro.

– А «я прощаю»?

– Ignosco.

– Какая удивительная схожесть слов. Вы считали, что вас простили, а вас проигнорировали! Вы просто не существуете для Бога. Вы даже не имеете возможности ослушаться Его.

Пораженный этой новой интерпретацией чуда, которое произошло с ним, Александр Миретт стоял ошеломленный, потерянный, как ребенок, которого поймали на горячем.

– Так что же делать?

– Доверьтесь мне, – сказал мэтр Тайяд, – вы меня предали, но я вас спасу. Я исследую вашу душу, окружу ее спасительным чтением, буду охранять ее от преступных соблазнов, я ее очищу, как ту небесную воду, которая сверкает в колбах на моем столе, и в один прекрасный день вы станете достойным того чуда, которое вы должны были заслужить раньше!

Произнеся эти слова, он встал и вышел из комнаты походкой архангела.

Оставшись один, Александр Миретт задумался над словами своего благодетеля, и пока он думал, его охватывал ужас. Наконец ему стал понятен истинный смысл всего, что с ним случилось. Истина, как громом, его поразила: «Для Бога вы будто и не существуете вовсе».

Эх! Да, в этом огромном муравейнике, который Господь озирает взглядом своим, он заблудился, маленький несчастный муравей. Его собратья жили своими обязанностями, радостями, ежедневными заботами, а он откололся от их общества. Между ними и им была та же пропасть, которая отделяет хаос от земли. Он бродил по берегу, на котором Бог его больше не замечал. И он звал на помощь из глубины своего одиночества. Но для того, чтобы снова стать человеком, ему нужно было снова приобрести привычки людей, их обязанности, их слабости.

Чтобы снова стать человеком, нужно было, чтобы Бог относился к нему, как к человеку, чтобы он его наказал соразмерно с его преступлением. Теперь как освобождения он жаждал наказания, которого так боялся прежде.

Наверху он услышал звук пощечин и всхлипывания кухаренка. «Он провинился, и его наказали. Он плачет. Но через пять минут он забудет о горе. А почему? Потому что он уплатил по счету! А я. . . я. . . вот что было мне надо! Пощечину от Бога! Дама Бланш! Значит, я вас не люблю! Значит, я овладел вашим телом не для того, чтобы утолить мою страсть, а в надежде понести наказание! Не вас я искал, а небесного гнева. И если покинул я вас усталый и взбешенный, то потому лишь, что всем своим существом я почувствовал, что и эту мою мерзость Бог проигнорировал, как и другие!»

Миретт воздел руки к небу и возопил:

– Господи! Господи! Обрати на меня гневное око Твое! Возвести небесным благовонием о близости Твоей! Я взываю к Тебе! Я грожу Тебе кулаками! Что я должен сделать, чтобы на этом клочке земли Ты заметил черную мошку, требующую Твоего внимания, чтобы Ты дал ей удовлетворение, сбив ее щелчком. Я жду! Жду! Спустись ко мне! Ударь меня! Если Ты меня ударишь, значит, Ты снова заметил меня, если Ты сметешь меня вихрем своего гнева, значит, Ты будешь считать меня достойным Твоего наказания!

Произнеся последние слова, мэтр Миретт вернулся в кресло и зарыдал, обхватив голову руками. Постепенно его сморил сон, и вот что ему приснилось.

Он находился на улице с богатыми лавками. Какой-то купец показывал четырем восторженным матронам золотистые ткани. Ткани эти струились, как расплавленный металл, горячий, сверкающий, брызжущий искрами, так что глазам смотреть больно. Завороженный этим зрелищем, Миретт подошел к купцу и пальцем коснулся края ткани. И вот в том месте, где он ее коснулся, образовалось пятно, оно начало расползаться по ткани, как проказа.

– Держите вора! – закричал купец.

На его крик из всех домов высыпали на улицу женщины, полураздетые и с камнями в руках.

– Бейте! – закричал купец.

И на Миретта посыпался град камней. Но попадавшие в него камни оставляли на его теле глубокие, сладостные раны, будто разрывали мучившую его черную опухоль. И с каждой дырой в его тело вливался свет, свежесть, небесная музыка. Тело его становилось все легче и легче. И он летел сквозь пелену облаков и плакал от радости и благодарности.

– Мэтр Миретт! Мэтр Миретт! Время обедать.

Он проснулся. Перед ним стоял мэтр Тайяд, он так спокойно улыбался, что Миретт засомневался, не приснилось ли ему его приключение с Дамой Бланш.