– Да, слыхал.

– И я неплохо разбираюсь в музыке. В молодости какое-то время зарабатывал себе на жизнь, играя на скрипке в оркестре Венецианской оперы.

Интерес Вольфганга сразу возрос, и, когда Казанова сказал, что слышал в Праге «Свадьбу Фигаро» и был очарован оперой, Вольфганг дал ему копию либретто «Дон-Жуана» и пригласил с собой на репетицию.

Казанова слушал очень внимательно, с каким-то странным выражением, казалось, он разделяет все чувства Дон-Жуана и в то же время относится к нему недоверчиво. Под конец репетиции Казанова сказал:

– Сцену, где Лепорелло перечисляет победы Дон-Жуана, да Понте взял из моей биографии. А сама ария похожа на «Мальчик резвый» из «Фигаро».

– Нота в ноту? – Вольфганга это не обидело, а скорее позабавило.

– Ну разумеется, нет. Но стиль тот же самый. Греха тут нет! То, что прошло с успехом один раз, господин маэстро, снова будет иметь успех. Лепорелло у да Понте ужасно похож на слугу, который когда-то был у меня. Его звали Коста, вот уж продувная бестия!

– А сам Дон-Жуан?

– Мои победы были иного рода. Я получал от них истинное удовольствие. А я вовсе не уверен, что ваш Дон-Жуан испытывает то же самое. А вот секстет во втором акте следовало бы улучшить. Я с большим удовольствием поделюсь с вами моим жизненным опытом.

Вольфганг отнесся к этому предложению без особого интереса, но Казанова уже пустился в рассказы о своих любовных похождениях, где очень трудно было отличить правду от выдумки. Венецианец то пыжился, как индийский петух, расписывая какой-нибудь из своих нашумевших романов, то вдруг начинал жаловаться, что прислуга графа Вальдштейна непочтительно обращается с ним и норовит поставить его на одну с собой доску.

Чтобы прервать этот длинный монолог, Вольфганг предложил Казанове взять с собой копию либретто и внести исправления там, где венецианец сочтет нужным. Правда, Вольфганг отнюдь не был уверен, пригодятся ли ему эти поправки.

Через несколько дней Франтишек и Иозефа Душек, знакомые Вольфгангу еще по Зальцбургу, куда они приезжали с музыкальными гастролями, пригласили Моцартов пожить у них на загородной вилле в предместье Праги – Смихове. Вольфганг принял приглашение, но оставил за собой комнаты в гостинице «Трех золотых львят» на тот случай, если окажется необходимым быть поближе к театру. Вольфганг высоко ценил Душеков как музыкантов и считал их своими близкими друзьями. Франтишек был прекрасным пианистом, преподавателем и писал инструментальную музыку, а Иозефа обладала чудесным голосом и славилась своей артистичностью и вкусом.

Их вилла «Бертрамка» стояла в прекрасном саду, погода была мягкая, теплая, и Вольфганг писал музыку, сидя то в саду, то в застекленной беседке. Работа над партитурой подходила к концу. Он вынашивал эту музыку уже многие месяцы, а некоторые арии не давали покоя много лет и только ждали момента вылиться наружу.

Казанова переписал секстет во втором акте и изменил некоторые сцены с участием Лепорелло и Дон-Жуана, но Вольфгангу его предложения не понравились. После отъезда да Понте он уже успел внести в либретто собственные изменения, которые устраивали его гораздо больше. Его Дон-Жуан вовсе не похож на Казанову, решил он. Музыка последней сцены с Командором была торжественна и одновременно пронизана таинственностью и страхом – такие мотивы звучали впервые в его творчестве. Дон-Жуан, под ногами которого уже разверзлась бездна, остается у Моцарта живым человеком, обуреваемым страстями, он не хочет сдаваться, не раскаивается в своих поступках, и грозная музыка звучит как зловещее пророчество, она мрачна и полна дурных предчувствий.

Душеки обещали Вольфгангу полное уединение на своей вилле, но новость о том, что у них гостит Моцарт, быстро распространилась и привлекла в их дом множество посетителей. Приезжали гости якобы для того, чтобы поиграть в кегли. Кегельбан находился в другом конце сада, но до Вольфганга доносился грохот катящихся шаров и сбиваемых кеглей, и время от времени он присоединялся к игрокам. Ему очень нравилось местоположение виллы. Она стояла на холме, откуда открывался великолепный вид на Прагу и ее величественные здания в стиле барокко, и одно сознание, что город совсем близко, рукой подать, даже когда он на него не смотрит, вдохновляло Вольфганга.

Он творил с увлечением, пока не узнал, что премьера «Дон-Жуана», приуроченная к праздничному событию – свадебному путешествию в Прагу принца Антона Саксонского и его супруги эрцгерцогини Марии Терезии, – откладывается из-за болезни одного из певцов. Вольфганг сильно огорчился. Постановка оперы специально в честь королевской четы сулила ему большие возможности: новобрачная была дочерью Леопольда Тосканского, брата Иосифа II, который в случае смерти Иосифа должен был унаследовать трон.

Вольфганг выразил Бондини свое недовольство, но изменить решение импресарио не мог. Найти замену не удастся и премьеру придется отложить, заявил тот. Вместо «Дон-Жуана» в честь коронованных особ поставили «Свадьбу Фигаро».

Да и в самом деле, решил Вольфганг, не все ли равно. Любая его опера понравится эрцгерцогине, поскольку она не слышала ни одной.

Иозефу Душек пригласили петь в концерте, устроенном в честь королевской четы, и она попросила Моцарта сочинить для нее концертную арию.

– У меня нет времени, – ответил он, – я еще не написал увертюру, – но Иозефа заперла его в беседке.

– Вольфганг, я не выпущу вас до тех пор, пока не получу готовую арию.

В тот же день к вечеру Вольфганг вручил ей арию.

– Я порву ее на кусочки, если вы не споете ее прямо с листа, и притом без единой ошибки, – сказал он.

Как могла она сфальшивить в такой арии – ничего прекраснее и тоньше Иозефа не слышала. Задушевная и поэтичная, ария в то же время давала певице возможность блеснуть своим голосом.

На первой же общей репетиции «Дон-Жуана», однако, Тереза Сапорити – донна Анна запнулась при исполнении арии «Non me dir, bell'idol mio» («Нет, жестокий милый друг мой, ты меня не называй»), пленительно-ласковой и легкой. Ария написана в слишком низком регистре, заявила Тереза Сапорити, не подходит для ее голоса и не передает чувств оскорбленной героини. Вольфгангу ничего не оставалось, как переписать арию, потому что и на эту роль никакой замены не было. К трогательному larghetto «Нет, жестокий милый друг мой» Вольфганг добавил бравурное allegretto, закончившееся каскадом колоратурных рулад. Сделал он это помимо своего желания – переделанная ария отнюдь не соответствовала образу донны Анны, но Тореза Сапорити осталась довольна.

– Наш маэстро ростом такой маленький, – сказала она Бондини, – а пишет такую величественную музыку.

Но тут к нему обратился Луиджи Басси – Дон-Жуан с настоятельной просьбой переписать его дуэт с Церлиной в сцене обольщения этой крестьянской девушки, заявив, что у него нет ни одной бравурной арии, а она ему совершенно необходима, раз уж композитор подарил такую донне Анне. Вольфгангу пришлось ни раз переписывать «La ci darem la mano» («Дай руку мне, красотка»), прежде чем Басси остался доволен дуэтом.

Басси исполнил свою партию с большим подъемом. На генеральной репетиции произошел такой случай: в сцене, где Дон-Жуан нападает на Церлину, синьора Бондини – Церлина никак не могла изобразить испуг и естественно взвизгнуть. Тогда Вольфганг попросил оркестр снова повторить эту сцену без него – он дирижировал на репетиции, – а сам тихонько пробрался за кулисы и в нужный момент так сильно схватил сзади Церлину, что та, не на шутку испугавшись, закричала на весь зал.

– Вот и прекрасно, – сказал композитор. – Это и требуется от вас в спектакле.

Все наконец, казалось, было готово, за исключением увертюры. Бондини чувствовал себя как на иголках – ни единого такта увертюры не написано, а премьера назначена на завтра!

После генеральной репетиции он сказал композитору, что премьеру придется отложить: как мог Моцарт так рисковать и затянуть с увертюрой до последнего момента!