В его по-детски светлых глазах проглядывала тревога, отчего они казались еще более выпуклыми. По-видимому, он считал не особенно-то разумной мысль обречь людей на многочасовое стояние. Тем паче что среди егерей имелось немало коренных парижан, которых так и подмывало сбегать на минутку домой. И так уже было ошибкой, что их выдворили в Бетюн… Полковник в сопровождении своего ординарца отъехал прочь. Шмальц хохотнул:

— Это он после утренней сцены никак не успокоится!

Как бишь зовут того генерала, который допекал их своими нелепейшими речами? Офицеры проявили выдержку, никаких замечаний не сделали, но что за дурацкая мысль пришла полковнику объявить капитанам Рикэ и Бувару, что они должны вернуться в Бетюн, где их посадят на гауптвахту?

— Наверно, пронюхал об их вылазке в Сен-Кантэн, — сказал Арнавон.

Роберу было известно, что Рикэ и Бувар, решив, что люди Лефевр-Денуэтта бунтуют не на шутку, отправились ночью в Гам к генералу Лиону и предложили ему сместить полковника и присоединить полк королевских егерей к своим частям. Но оказывается, этот генерал ретировался под Камбрэ и предал Лефевр-Денуэтта и братьев Лаллеман. И, вероятно, донес на капитанов Рикэ и Бувара. И это Лион, которому так безоговорочно верил Бонапарт! Совсем уж ничего не поймешь. А тут еще Кларк зачитал в Палате донесение этого самого генерала Лиона и объявил, что за свои заслуги перед королем тот назначается инспектором кавалерии! Во всяком случае, на площади Людовика XV Рикэ и Бувар не дали себя в обиду. Егеря отлично их слышали: они ведь разговаривали в повышенном тоне со злосчастным графом де Сен-Шаман — тем самым, что ездил на пугливой лошади и поэтому походил в седле на танцора, а в подобных случаях сразу же превращался в провинившегося школьника. Раздались крики: «Да здравствует император!» — и полковник, грациозно покачиваясь в седле, удалился, Скапитулировал, что называется, перед Буваром и Рикэ!

— Из дворца возвращается, — заметил Арнавон, провожая полковника взглядом.

А Шмальц добавил:

— Что он такое затевает? Смотрите-ка, смотрите, собирает эскадронных командиров!

К ним подскакал, отъехав от этого импровизированного штаба, знаменщик, некто Годар-Демарэ, которого господа офицеры терпеть не могли, главным образом за его шашни с бетюнскими дамами.

— А ну-ка, признавайся. Ролле, на месте Рикэ ты бы небось уже давно мчался в Бетюн, чтобы повидать крошку Марселину?

Трубы проиграли сигнал. По коням! По коням! Что это еще означает? А как же смотр! Видать, толстяк решил не беспокоить ради нас свою драгоценную персону. Фельдъегеря понеслись с приказами. Волонтеры с противоположной стороны площади смотрели, как маневрирует 1-й полк королевских егерей. Полк строился к маршу. Капитан Массон с саблей наголо проехал было мимо, затем придержал коня и, нагнувшись, чтобы его не слышал Буэксик де Гишен, шепнул садившемуся в седло поручику Дьедонне:

— Нас угоняют. Пункт назначения: Эссон… Говорят, герцог Беррийский боится армии. В Париже оставляют только эту сволочную королевскую гвардию и студентишек с их дурацкими перьями.

Эссон! Как много говорило это слово Роберу. Ведь в Эссоне год тому назад разыгралась чудовищная комедия, которая поставила под удар Фонтенбло и отдала императора на милость союзников. Ту чреватую событиями ночь Дьедонне провел в седле — он был тогда адъютантом полковника Фавье и скакал за ним без отдыха до самого утра. Они возвращались из Фонтенбло, где у полковника было свидание с императором. Они пронеслись через ту апрельскую ночь, прижатую к земле тяжелым небом, затянутым черными тучами, в разрыве между которыми проглядывала луна, они пронеслись через лес мимо причудливых фантастических утесов. Должно быть, Фавье окончательно потерял душевное равновесие, раз он заговорил с Робером о женщине, которую он любил и которая никогда не будет ни его женой, ни его любовницей. Он смешивал воедино несчастья, постигшие Францию, и свои собственные неудачи. Он поверял заветные тайны этому голубоглазому поручику, как поверяют их в минуту кораблекрушения. Кто же была эта женщина? А как он о ней говорил! «Совершенное создание», — твердил он. Познакомился он с ней в 1805 году…

Они выехали на голую равнину, и небо окончательно потемнело. На всю жизнь запомнит Робер узенькую змейку дороги, молоденькие деревца, бегущие им навстречу. В Эссоне было темно и спокойно. Никто бы не подумал, что здесь расквартирован 6-й корпус. Разве что какой-нибудь из полков переместили… Фавье решил добраться до передовых постов. Мармон собирался отправиться в Париж, надо было вручить ему распоряжение императора. Где-то там, неподалеку от Орсэ, стояли австрийцы. «Совершенное создание», — говорил Фавье. Внезапно на перекрестке дорог они услышали грохот, похожий на неторопливые раскаты грома. Эссон остался позади, должно быть, неподалеку был Куркурон, на предрассветном небе уже начинали смутно вырисовываться силуэты людей и коней. А что, если это австрийцы? Увы… Это был 6-й корпус, направлявшийся в Версаль.

— Как так? Да вы с ума сошли! Немедленно возвращайтесь в Эссон! Кругом марш!

— Господин полковник, видите ли, господин полковник… мы действуем согласно приказу генерала…

— Какого еще генерала?

Оказывается, это был приказ генерала Сугама, который по сговору с неприятелем отступал к Версалю, покинув свой пост, испугавшись, что императору может стать известно о вчерашних переговорах Мармона, его самого и некоторых других с австрийцами; неожиданное появление полковника Гурго, адъютанта его императорского величества, побудило генерала решиться на этот крайний шаг. Свой вызов в Фонтенбло он считал просто ловушкой. Стоя на берегу какого-то ручейка, Фавье выкрикивал что-то (что именно — Робер так и не разобрал), а генерал Сугам, сидевший на коне, монотонно твердил: «Он меня расстреляет!» Вот как была предана Франция, и император, и двадцать лет славы. Всю жизнь будет с горечью вспоминать поручик Дьедонне название этого ручейка. Он нарочно осведомился об этом у какого-то крестьянина, который, услышав конский топот, высунулся, полуголый, из окошка поглядеть на солдат. Странное название оказалось у этого ручейка. Он назывался «Булькай в дождь»…

С тех пор прошло меньше года, и вот Робер Дьедонне вновь направляется верхом в Эссон… Там его ждет ночлег. А быть может, встреча с Бонапартом. Дождь снова усилился. Как ни странно, но больше и настойчивее, чем об императоре, Дьедонне думал о «совершенном создании», о Фавье, влюбленном в эту женщину с 1805 года… уже целых десять лет… о, это, конечно, прекрасно, ничего не скажешь, но он, Робер, не создан для подобных чувств. Его молодость прошла в мимолетных и случайных романах. Интересно, кто такая эта женщина?

Третий раз в течение одного дня полковнику барону Шарлю Фавье, подпоручику 6-й роты герцога Рагузского, которую солдаты именовали для простоты «Иудиной ротой», пришлось побывать во дворце. Этот тридцатитрехлетний гигант шести футов роста, с крупным и тяжелым лицом, черноусый, с уже редеющими волосами, отчего лоб казался еще выше, с огромными глазами и длинными, загнутыми вверх ресницами, в третий раз в течение одного дня спускался с лестницы Павильона Флоры в полной парадной форме: плащ скреплен у горла пряжкой, левая пола закинута на могучее плечо, под мышкой видна блестящая каска с изображенным на ней солнцем, васильковый мундир с пурпуровыми отворотами, подбитые пурпуром полы; сверкая серебряным шитьем, спускался он по лестнице в полном смятении чувств, с отвращением пробираясь сквозь толпу сгрудившихся на ступеньках соглядатаев из полиции.

Казалось, повальное бегство придворных, покинувших этим воскресеньем Тюильри, в чем можно было убедиться хотя бы во время королевской мессы, благоприятствовало вторжению этих штафирок с тяжелыми тростями, в долгополых зеленых, черных или коричневых рединготах и в высоких темных цилиндрах — словом, в классической своей форме, по которой их узнавали за сотню шагов. Были тут шпики из полиции господина Андрэ и новенькие, служившие под началом Бурьена, доброхоты из приватной полиции графа Артуа; и те, и другие подозрительно поглядывали на соседей. Приходилось прокладывать себе дорогу среди этих шпиков, добрая половина которых наверняка состояла из людей Фуше, готовых в случае прихода Бонапарта к самым решительным действиям. В то же время присутствие их означало, что со времени измены Нея военные лишились доверия. Достаточно было посмотреть, как у себя наверху особы королевского дома подозрительно вглядывались в лицо каждого, даже маршалов. Кто-то изменит завтра?