— Не троньте! — сказал он, жестом отстраняя всех. — Я сам его допрошу. — И обратился к странному оборванцу: — Послушайте, приятель! Прежде всего, кто вы? Можно ли вам верить?
Вопрошаемый стоял скрестив на груди руки. Наконец он опустил их и ответил:
— Я не требую от вас доверия, ваше высочество. Хотите верьте мне, хотите нет: лилльский гарнизон нацепил трехцветные кокарды, и я уверен, что в этом городе найдутся тысячи людей, которые не могут без ярости говорить о вступлении королевской гвардии в Лилль… Я слышал, как один кирасир грозился, что, если гвардейцы посмеют подойти к городским воротам, их впустят и тут же всех перебьют.
Вразрез со своим внешним обликом, незнакомец держался так надменно и в речи употреблял такие несвойственные простонародью обороты, что герцог Беррийский решил изменить тактику.
— Я оказываю вам честь, сударь, спрашивая, как ваше имя и откуда вы явились, — произнес он все еще величественно, но значительно сбавив тон.
Загадочное выражение мелькнуло на лице незнакомца.
— Имя мое, без сомнения, ничего не скажет вашему высочеству… А вот явился я… из Сибири… Из крепости Петропавловск на Ишиме.
Не успел герцог Беррийский по своему обыкновению возопить, что он, значит, из шайки бонапартовских разбойников, как один из вновь пришедших, презрев этикет, таким изумленным тоном воскликнул: «Петропавловск!» — что все взгляды обратились к нему.
Это был маркиз де Тустен, он узнал о прибытии королевской конницы и отправился на поиски Монбрэна, а название далекой крепости воскресило в его памяти давно прошедшие времена, конец прошлого века, когда император Павел I сослал его туда вместе с дядей, господином де Вьомениль. Все это он поспешил изложить его высочеству в свое оправдание. И сразу же это словно бы подтвердило правоту слов незнакомца. Раз существует какой-то Петропавловск, раз господин де Тустен свидетельствует о наличии в туманных далях этого самого Петропавловска, где маршал де Вьомениль обретался в 1798 году, значит, стоит приклонить слух к речам загадочного пришельца и даже в известной степени придать им веру… Пожалуй, следует отвести его к графу Артуа… И уж во всяком случае, позаботиться, чтобы он не разглагольствовал о таких важных делах перед войсками.
— Господа! — воскликнул герцог Беррийский и сделал паузу, поводя во все стороны своей массивной, ушедшей в воротник головой и окидывая присутствующих испытующим взором выпученных глаз. — Кто здесь за начальника? — И, увидев у большинства из окружающих зеленые кокарды, добавил: — Очевидно, это солдаты герцога Граммона. Где ваш командир, господа?
Кто-то из толпы ринулся к двери, словно тот, кого звали, был в двух шагах; и правда, требуемый офицер, как по волшебству, показался на порохе — он прибежал прямо с улицы, его нашли возле часовни, где он дожидался графа Артуа, погруженного в благочестивое раздумье.
— А, это вы, де Рейзе? — сказал герцог. — Препроводите этого человека в трактир, пусть мой отец…
На лице человека в тулупе выразилось изумление, впрочем сразу же подавленное.
— Я пойду сам, ваше высочество, — шагнув к двери, промолвил он с притворным почтением, которому противоречили сверкнувшие глаза, — провожать меня незачем. Ведь это трактир на соседней площади?
Все расступились перед ним. Герцог, не прекословя, крикнул ему вдогонку:
— Вы так и не назвали себя? Кто же вы?
— Я майор второго гусарского полка Симон Ришар, — ответил незнакомец. — Только, господин де Рейзе — если я верно расслышал ваше имя, — сделайте милость, не прикасайтесь ко мне. Я не выношу панибратства… — И он резким движением сбросил руку, которую Тони положил ему на плечо.
Допросив возвращавшегося из плена майора и оставшись в трактире одни, граф Артуа, его сын и маршал Мармон растерянно переглянулись. Верность показаний не подлежала сомнению, слишком уж подробно передана каждая мелочь, да и о самом рассказчике явно нельзя судить по одежде. Как же быть? Продолжать двигаться на Лилль, рискуя столкнуться с бандой мятежных солдат, численно превосходящей ту часть королевской гвардии, какая сопровождает их и не насчитывает даже полутора тысяч человек?.. Разумнее всего свернуть на Бетюн, хотя бы уж для того, чтобы отдать распоряжение остающимся, которых никоим образом нельзя увести с собой. А вдобавок поклажа, кареты, лошади! По правде сказать, богатства графа Артуа находились при нем, недаром вся его карета была загромождена бочонками. Ибо сам-то он катил в карете. И лишь время от времени приказывал подать верховую лошадь, чтобы поразмяться и показать себя войску. Так или иначе, в Бетюне легче будет разобраться, как обстоят дела. Возможно, в Бетюн пришли вести от его величества? Вот в этом граф сомневался. Словом, какое расстояние до Бетюна? Немногим больше трех миль… Верхом туда можно добраться к десяти. Будет время поразмыслить. Пожалуй, имеет смысл послать в Лилль небольшой авангард… или уж явиться туда с артиллерией Мортемара… А вдруг король еще там? Правда, этот самый майор Ришар считает, что король уехал. Но ведь он руководствуется базарными слухами. Сам-то он не видел, что называется, воочию не видел, как его величество через потерну выбирается из города. Он что-то такое слышал якобы от очевидцев… а те, возможно, принимали желаемое за действительное.
— Может статься, король выехал на прогулку?
— Вы попросту глупы, любезный сын. Хорошее время для прогулок!
— Ну, тогда король мог наведаться в другой гарнизон в тайной надежде найти там поддержку против бунтовщиков-кирасир…
— Между нами, не понимаю я Мортье. Что же он, в самом деле, не способен поддержать дисциплину во вверенных ему частях? Ну а если его величество все-таки уехал… так куда, спрашивается, он уехал из Лилля? Сами же вы, господин маршал, нынче утром говорили, что трудно придумать лучшее место, где бы можно было выждать, пока подойдут союзнические войска. Ведь только один этот майор утверждает, будто Людовик XVIII уехал. А сказать, куда уехал, он не мог, вероятно, он и вообще ничего толком не знает…
— Так или иначе, ни слова никому. Чем можно мотивировать отмену приказа, когда, как на грех, только что по всем частям разослано распоряжение следовать на Лилль и точно расписаны все этапы?
— Экая важность, попросту изменим направление, а если кто и удивится, беда не велика, благо перед выездом из Сен-Поля войсковым частям предусмотрительно было дано понять, что их ведут в Бетюн на соединение с Лористоном и Ларошжакленом… и насчет разговоров в кабачке тоже незачем беспокоиться, еще неизвестно, что все эти гвардейцы расслышали, что поняли и, наконец, чему поверили… Вот что — мне пришла хорошая мысль, — сколько ни думай, лучше не придумаешь. Надо под каким-нибудь предлогом вызвать господина де Рейзе и вскользь, как бы доверительно, однако не настаивая на соблюдении тайны, сообщить ему, что перемена маршрута вызвана полученным от короля посланием — это вполне правдоподобно, уже столько времени от него ни звука… да, так его величество будто бы выражает желание, чтобы гвардия направилась не прямо в Лилль… Таково, мол, его желание… а раз в таком духе высказывается его величество… что ж, пусть лучше критикуют распоряжения его величества, чем наши, ведь командует-то здесь кто? Не кто иной, как вы, господин маршал. От моего имени, но, безусловно, вы.
Итак, пора трубить сбор.
— Что ж вы не отдаете распоряжений, господин маршал? Ну вот, отлично.
Граф Артуа расположился в своей зеленой берлине. Арман де Полиньяк подхватил бочонок, скатившийся с сиденья, и поставил возле себя. Франсуа д’Экар уселся напротив.
Когда человек в тулупе увидел, что кавалеристы садятся в седло, он усмехнулся и что-то буркнул сквозь зубы. А затем отправился в сарай к гончару, куда поставил отдыхать Буланого. Уши его меховой шапки подпрыгивали на ходу. Теперь майор Симон Ришар был в себе уверен. Он мог спокойно возвратиться в долину Соммы. И даже снова стать там графом Оливье. Ибо он взглянул в лицо генерал-майору Антуану де Рейзе и ощутил руку этого самого Тони на своем плече без малейшей дрожи, без желания накинуться на него и убить… зверски убить собственными руками.