Изменить стиль страницы

Глава 16

 

Девочки! Девочки, делайте реверансы! Мальчики, наклоняйте быстрым поклоном подбородки к груди и щёлкайте пятками, улыбайтесь вежливо и нагло! Потупляйте скромные взоры. Таитесь. Лелейте свою грёзу, грёзу джунглей. В лилиях, нежных певицах-танцовщицах, в восточных загадочных принцах. Разрывайте, разрывайте шуршащие щёлки кончиками пальцев, едва притрагивайтесь вздрагивающей кожей. Вспоминайте, потом вспоминайте… Когда вас спрашивают, о чём вы думаете, отвечайте холодно: "ни… о… чём".

 
Астенический синдром
 

Джошуа. Джошуа, Джошуа и ещё раз Джошуа. Джошуа всё шире расправлял крылья и, казалось, его бурная деятельность вскоре затмит, а потом и вовсе вытеснит все иные отправления нашей конторы. Джошуа был повсюду. Он читал лекции, он наставлял, уточнял или упреждал, носясь взад-вперёд и создавая бурю в стакане по любому мало-мальскому поводу. Спасу от него не было никакого. Пощады не удостаивался никто, даже неокрепшее подрастающее поколение (я, само собой, имею в виду Таню-Марину). Вечно мельтешащая фигура нескладной конституции стала столь неотъемлемой частью повседневной офисной действительности, что едва ли не мерещилась нам по ночам.

 

Вдобавок, у него имелся тик, видимо, являвшийся наследием прежнего этапа нелёгкой биографии. Время от времени он с резким сипением судорожно втягивал ноздрями воздух. В недолгий период, когда я увлекался коксом, у меня тоже была привычка шмыгать носом, но у этого заскорузлого кутилы она превратилась в нервный тик.

 

Вместе с тем Джошуа – эта жертва кокаиновых угаров, подобно некоторым развратным женщинам, по достижении преклонного возраста бросающимся из одной крайности в диаметрально противоположную, превращаясь в приверженец строгих правил и ревностных блюстительниц нравственности, напропалую разыгрывал из себя примерного бойскаута. Держался гипер-бодро и супер-позитивно, говорил исключительно правильные вещи, непрерывно лез из кожи от переизбытка служебного рвения, был всегда корректен и неизменно проецировал успешность. А в присутствии начальства пыжился ещё пуще, в общем, вылизывал на отлично. Даже на отлично с плюсом.

 

– Итак, шс-шс, – вещал Джошуа, вдохновенно взмахивая клешнями и жадно втягивая воображаемый кокс. – Мы наглядно убеждаемся, что правильные, хорошо сбалансированные процессы являются фундаментальной составляющей, первоосновой, шс-шс, трепещущим сердцем всей структуры.

 

Тик резко усугублялся, когда он говорил о процессах, а он в основном именно о них и говорил. Кроме того, с недавних пор он нашёл соумышленника в своём непотребстве в лице нашего ненаглядного Тима Чи, вследствие чего у Джошуа укоренилась привычка заглядывать к нам в комнату по десять раз в день, а у меня выработался защитный механизм – стоило ему появиться на пороге, как я рефлекторно хватался за наушники.

 

Эти встречи, к нашему с Ирис неудовольствию, становились более частыми и продолжительными и вскоре претерпели качественное изменение. На одном из заседаний Джошуа заявил, что необходим представитель от работников фирмы для адаптации процессов к реалиям компании, и на эту ответственную должность как нельзя лучше подходит господин Тим Чи, чью кандидатуру уже одобрил отсутствующий ныне Харви. Ариэль устало кивнул, видимо, рассудив, что такой поворот снимет с него часть гнёта, связанного с общением с Джошем. И так, с заочного согласия директора и благословения Ариэля, их мезальянс был официально оформлен и перешёл в более тесную фазу.

 

Помимо этого, освоившись, Джошуа стал проявлять узурпаторские замашки, внедряясь в сферы, никак не связанные с его прямыми обязанностями. Едва мы свыклись с необходимостью ежедневно выслушивать его лекции, как он, выходя на очередной виток сумасбродства, развил активность на новых неожиданных фронтах, и реформы посыпались как из рога изобилия.

 

Преображение началось с нашей крохотной кухоньки. Ничем не примечательным утром я забрёл туда с невинной целью приготовления кофе и был ошарашен: на стенах не осталось ни клочка живого места – всё усеяли инструкции с подробными иллюстрациями. Мытьё рук – двенадцать пунктов, каждый из которых поражал нелепостью и долженствовал длиться в течение времени, необходимого, чтобы дважды пропеть Happy Birthday, а последний гласил: «Теперь ваши руки безопасны». Свод правил поведения и гигиены, в числе коих над микроволновкой красовалось: «Осторожно! После разогрева пища будет горячей». А в коридоре радовали глаз инструкция правильного чиханья и схема пользования уборной, которыми Джошуа не ограничился и потребовал сменить пресловутый гвоздь, велеречиво высказавшись в духе того, что это-де небезопасно, антисанитарно и возмутительно неэстетично.

 

Однако пылкие воззвания канули втуне и надлежащие меры приняты не были. И тогда он ушёл из офиса! Ох, как бы хотелось поставить на этом точку, но нет – он вернулся. И, вернувшись, притаранил аккуратненький крючочек с завитушками и собственноручно, хоть и несколько кривовато, приляпал его к дощечке.

 

Это было бы ещё ладно, но далее, под предлогом всё той же безопасности, он потребовал избавиться от удлинителей и тройников и в сопровождении Харви прошёл по комнатам, самолично производя изъятие. Покончив с конфискацией, эта парочка их куда-то запрятала. И тут, как и следовало ожидать, выяснилось, что нет достаточно розеток и большая часть приборов осталась без питания.

 

В результате целую неделю экстренно вызванная ремонтная бригада сверлила стены и демонтировала перегородки, а мы были вынуждены постоянно отключать нечто одно, чтобы включить другое. Ариэль, с болью в сердце наблюдавший вопиющую трату рабочего времени, со свойственной ему безудержностью установил объём мер, предпринимаемых по решению энергетического кризиса. Однако и Джошуа даром времени не терял, и по окончании строительства офис неузнаваемо преобразился: отовсюду хищно щерились стаи розеток, а где не было розеток, скопищами гнездились инструкции.

 

И всё же истинный венец, настоящий шедевр процессуального жанра, предстал пред нами чуть позже. После того как кутерьма с вынужденной реконструкцией была окончена, дражайший Джошуа как ни в чём не бывало открыл нам великую тайну. Оказалось, что если небезопасный объект, скажем, удлинитель, приличествующим образом оформить, составив соответствующий формуляр и объяснив в каждом конкретном случае, почему он необходим, то означенный объект переходит в иную категорию, становясь безопасным и допустимым к использованию.

 

Тут Ариэль поразил всех своим самообладанием. Я был уверен, что он удушит эту мразь прямо там же, в ходе очередного заседания, но он лишь побледнел, проскрежетал что-то невнятное и, пошатываясь, покинул помещение.

 

*  *  *

 

На выходные я поленился возвращаться в LA и остался в мотеле, где уже прослыл завсегдатаем – факт, лишний раз напоминающий, что пора как-то решать жилищный вопрос. В пятницу познакомился с очень даже миловидной девушкой лет двадцати пяти, вечером подъезжаю к её дому и звоню сообщить, что можно спускаться. Она выходит, вся расфуфыренная, на каблуках и в яркой курточке, чмокает меня в щёчку, и салон заполняется сладковатым запахом духов.

 

– Прикинь, – начинает она без всякой подтанцовки, – говорила с сестрой, и этот мудак, её бывший, припёрся поддатый в парикмахерскую и затеял скандал. Что она, типа, должна отстёгивать с выручки, хотя сам он ни хрена не делает, только пьёт да обжимается с каждой подвернувшейся тёлкой. Он…

– Погоди, – прервал я этот экзальтированный монолог, пытаясь одновременно проявить вежливый интерес и несколько сбавить обороты, – а они эту… кхм, это дело вместе открывали?

– Какое вместе?! О чём ты? Он всю жизнь сидел у неё на шее, пользовался её умом и красотой, и нет же, всё ему мало, этот кобелюка ещё имеет наглость что-то требовать! Это ж надо, вламываться средь бела дня, при людях и качать права! Подумать только, какой гадёныш!

– Ну… ты же понимаешь, когда люди расстаются, разногласия неизбежны. У каждого своя правда.

– Какая правда? Всё это тянется уже столько лет, какая ещё правда?! Он же просто эксплуатирует её! Ей-богу, что она в нём нашла… Ни кожи ни рожи. Конченый неудачник.

– Может, это настоящая любовь? – вяло пытаюсь пошутить я.

– Любовь? – презрительно фыркает она. – Ой, скажешь тоже – любовь, я тебя умоляю. Мы с мамой ещё вначале говорили, что ничего путного из этого не выйдет. У него ж на физиономии написано – жеребец.

– Так кобель или жеребец? Пора, наконец, определиться… после стольких-то лет. – Она запнулась, и я продолжаю: – Слушай, давай решим, куда ехать. Есть одно местечко, там варят пиво, неплохая еда и атмосфера вполне себе.

 

Вытаращившись, будто ей предлагают крысиный яд, причём в донельзя непристойной форме, барышня возмущённо отворачивается к окну.

 

– Ты чего?

– Пиво? – переспрашивает она сдавленным голосом.

– Да, а что? Ты не любишь пиво?

 

Она пару раз оглядывается, но так ничего и не произносит.

 

– Ну не хочешь пива, выпьешь что-нибудь другое…

 

По-видимому, и в этой фразе что-то не так.

 

– Выпьешь что-нибудь? – цедит она, словно не веря своим ушам.

– Ну там… чай или кофе. У тебя с кофе как? Нормальные отношения?

– Ты предлагаешь девушке пиво? – уточняет она ледяным тоном.

– А что, женщинам пиво противопоказано? – я еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться.

– Нет, но не на первом же свидании! Незнакомой девушке – пиво?! На первом свидании?!

– Я ж тебе не трахаться предлагаю, всего лишь выпить.

– Трахаться? – она поперхнулась. – Вместо того чтобы пригласить в приличное место, где можно культурно отдохнуть… Так нет же, сразу выпить! Пиво! На первом свидании! Пиво!