- В тебя невозможно не влюбиться.

- А до конца влюбился?

- Нет, процентов на 60.

- Всего на 60?

- Остальные 40 процентов моей влюбленности зависят от твоего отношения.

- К тебе?

- Да. Если будешь честна со мной – влюблюсь на все сто.

- А просто секс тебя не устраивает?

- Нет.

- Ладно, посмотрим, - села тут рядышком, приклеилась сладким своим телом, поцеловала в губы, и понеслось, поехало!

Дней через десять я влюбился в нее на все сто. С Викторией одно удовольствие было выходить в свет и в парк, тем более, сидеть в ресторане – все мужчины и женщины зарились на нас, и мне было приятно. Виктория всегда прекрасно выглядела, любая вещь на ней смотрелась. Конечно, времени она проводила в бутиках море, потому я часто ее сопровождал, и мне приятно было выбирать для нее платье, белье или туфельки. Кстати сказать, она, как правило, следовала моим рекомендациям, затем сообщая, что, по словам Гали – это ее подружка - я попал в самую точку. В постели все тоже было пальчики оближешь, мы постоянно изнемогали от секса, отдыхая потом в обнимку и говоря друг другу слова любви и благодарности. Лишь через месяц или около того она сказала (после волшебного соития, до конца сделавшего меня ее рабом), что нам надо как-то разнообразить наши отношения.

- Ты имеешь в виду групповой секс, типа пригласить в постель Галю? – спросил я с некоторой тенью неприязни. – Да, она хороша, но мне никого не хочется, кроме тебя.

- Да нет, дурачок, - улыбнулась она. – Я имела в виду ролевые игры.

- Терпеть не могу снегурок и горничных. В моей коллекции эротических снимков их нет ни одной, - сказал я, в периоды одиночества подолгу копавшийся в эротических сайтах.

- Я в роли снегурочки? Или смазливой горничной?! - рассмеялась она. – Глупости! Я имела в виду другое...

- Что ты имела в виду? – Виктория в тот день выглядела как никогда умопомрачительно в новом алом гарнитуре и такого же цвета туфельках на шестидюймовых каблучках.

- Ты надевал когда-нибудь колготки? Не детские, разумеется, дамские?

- Нет, конечно. И в голову не приходило, – мне вспомнилось, что я очередной у Виктории любовник. Не от этих ли причуд предпоследний, Дима, от нее ушел? А может, от тех выкрутасов, которые она пока еще мне не предлагала?

- Давай, попробуем? Уверен, тебе понравится?

- Твой размер на меня не налезет... – пробормотал я, представляя себя в колготках.

- Они эластичные. И у меня есть с лайкрой, как ты любишь.

- Мне они нравятся на  твоих ножках.

- Не капризничай, я же по глазам вижу, что ты не прочь попроказничать.

- Неси, ради тебя я согласен. И грех ведь, он на миру грех...

Честно говоря, я уже носил колготки, когда сломал себе ногу, и надо было для чего-то там бинтовать здоровую, да и больную под ортезом (это такой армированный бандаж на липучках вместо гипса).  Я бинтовал их долго и нудно, пока одна хорошая знакомая не посоветовала вместо бинтовки  носить плотные колготки. Я заинтересовался (надоело перебинтовываться каждый божий день), и она принесла мне свои – красного цвета, - надела, ехидно улыбаясь. А мне тогда да и позже было плевать на ее улыбки – колготки пришлись, и я жил в них два месяца, пока врачи не разрешили  снять ортез.

Так вот, я согласился, и Виктория достала пакет из прикроватной тумбочки (заранее приготовила, вот ведь женщина!). Пакет с призывно блестящими колготками и коротенькую такую шелковую рубашку. Первые по размеру подошли, то есть налезли по самый пупок, а вот рубашка где-то сзади по шву неприятно для слуха треснула. Облачившись, я встал перед зеркалом. Осмотрелся. Повернулся туда-сюда, и мне понравилось! Особенно блеск. И рубашка алая была к лицу. И собственное настроение, ведь на мне было то, что мне нравилось на женщинах. Я, большую часть жизни себе не особо не нравившийся, был поставлен своей Викторией в начале какой-то тропы.

- Ты прямо Геркулес в полоне у Омфалы, - хихикнула Виктория. – Вот только усы не идут.

- Усов я брить не стану, - насупился я. — Категорически.

- Ладно, пусть останутся. А это надень.

Из-за спины Виктории  на сцену явились алые туфельки на высоком каблучке.

- Ты что?! У меня же сорок второй размер!

- Налезут, туфли – сороковые, да без задника.

- Откуда они у тебя? – взял я их в руки, повертел. – От Димы остались?

- Вчера купила. Представила тебя в них и купила.

Она соврала. Туфли были ношенные, недолго, но, тем не менее, ношенные. Дима наверняка бы разозлился, увидев меня в своей любимой обуви.

Однако, продолжим. В туфельках я стал выше. Геркулес мне бы позавидовал. Он ведь хоть и ходил у Омфалы в дамских одеждах, но таких у него не было, ведь в те времена оба пола щеголяли в обычных сандалиях.

- Теперь последний штрих, -  в руках моей Омфалы заблестели ножницы.

- Кастрировать будешь? Для полноты картины?

- Нет, ты что! Наоборот, я собираюсь  выпустить моего мальчика из плена.

Виктория более чем осторожно вырезала вставку, и член мой, освободившись, уныло уставился в зеркало. Я не знал, что делать, что думать, был не в своей тарелке, не в своих яслях и так далее. Но что-то мне и нравилось. Новизна всего этого? Да. Без новизны все глохнет, и потому надо всегда что-то придумывать новое. Чтобы везде и всюду стоял без всяких вариантов.

Однажды на прогулке, у девушки, которую я тогда любил, поползли колготки; она попросила меня зайти в магазин купить ей новые, хотя могла сделать это сама или со мною. Она специально попросила, думаю, не для того лишь, чтобы изведать полноту власти надо мной, но и добавить каких-то новых ноток сексуальности в нашу личную симфонию. Ей удалось это сделать. Я до сих пор помню, как покупал их, счастливо ошарашенный, а она смотрела на меня с улицы сквозь витрину, смотрела с любовью как на своего мужчину, помню, как нес пакет под недоуменными взглядами мужчин и женщин, как вручил их ей, и как она надевала эти телесного цвета колготки в глухой подворотне, надевала, показывая мне белые свои ляжки.

В общем, чувствовал я себя не в своей тарелке, но лишь до того, как она упала передо мной на колени и стала делать минет, поглаживая шелковой своей ручкой лайкровую мою ягодицу. Это было нечто! Кругом были зеркала, я видел себя в колготках и туфельках, видел, как она возбуждена, и все это мне начинало нравиться, и хотелось, чтобы это повторилось, чтобы это было всегда.