Только слишком, слишком скоро

Я сражен ружейной сталью,

Я оплеван кашлем пушек

Вековой земной тоски.

Если ж нужно мне Любовью

Окропить цветы и всходы,

Чтоб беременная волей

Разрешилася Земля, —

Я рвану из сердца с кровью

Язвы счастья и невзгоды

И дождем голгофных болей

Оболью Твои поля.

Не грусти, не плачь, Невеста…

Если смерть — так значит надо.

На путях земных бродяге

Много слез и много встреч.

Мир не скит! В нем много места

Чтоб летать и чтобы падать

И отравленной собакой

У Твоей кровати лечь.

Май 1923.

СОН О КОМЕТНОМ ЗНАКЕ

Ты заплакала кровавыми дождями,

Бедная Земля.

Злой тоски железными клещами

Щек Твоих поля.

Разменяла Ты двурогий месяц

На копейки звезд —

Оттого веками люди месят

Золотой навоз.

Оттого поэт печали нижет

В ожерелье строк.

Оттого я каждый вечер вижу

Новый Твой Восток.

Как же мне скучающим и косным

К алым всходам трав,

Если Ты в своем неверьи грозном —

Новый Голиаф?

Как же мне в Тебе не раствориться,

Как вода в вазон, —

Если третий год мне тот же снится

Сумасшедший сон?

Сотни лет в алмазных чашах бродит

Твой кометный Знак.

Солнцем сеян — в алых нивах всходит

Долгожданный злак.

Он придет, в чернильных тучах воя,

Разорвет туман,

И целительной водой омоет

Кровь священных ран.

Май 1923.

А ВСЕ-ТАКИ ОНА ВЕРТИТСЯ!…

На канатах стихов

Разлохмаченно-грязных,

Как бурлак задыхаясь грузней и трудней,

Я тащу на какой-то чудовищный праздник

Эту серую барку подмоченных дней.

Эти жесткие рифмы мозоли натерли

На нетронутом теле

Дремучей

Души.

от взрывов созвучий,

От копоти в горле

Слишком больно дышать,

Слишком трудно мне жить.

Ну а все-же я верю в чудовищный праздник

В колоссальные солнца во взглядах людей

И что скоро чрез горы столетий напрасных

Мне в великую Радость снарядом влететь.

Только каждой секунде все выше и выше

Разлохмаченный крик моих вздувшихся вен: —

Никаким механическим поршнем не выжать

Из цилиндра души эту веру в День!…

1928-я зима.

Автор — Леонид Чернов.

Художник — Павел Любарский.

Фотограф — П. П. Быков.

Метранпаж — А. Вольф.

Старший печатник — Гаркавцев.

Типография «Красное знамя».

Издание — Примкомпомгол.

Гублит № 917.

Тираж 2500.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПРОФЕССОРА ВИЛЬЯМА ВОКСА НА ОСТРОВЕ ЦИПАНГО

Пер. М. Фоменко

Рисунки А. БОНДАРОВИЧА

ПРОЛОГ

ЛЮБОВЬ ЦЕНОЙ В 23 КОПЕЙКИ

Блуждая по улицам индусского поселка на Цейлоне, в пышной чаще кокосовых пальм, среди таинственных буддийских часовен, я совершенно случайно, сам того не замечая, отошел от поселка и углубился в джунгли.

Вокруг сплошной непроницаемой стеной стоял первобытный пальмовый лес, весь заплетенный спутанной сетью лиан. Буйно и дико разрослись причудливые кусты и мясистые колючие кактусы. Голова кружилась от опьяняющих ароматов неведомых цветов, громадных и ярких.

Где-то в вышине гортанно перекрикивались радужнопестрые попугаи.

По ветвям деревьев ловко прыгали пугливые толпы веселых обезьян.

Неожиданно до меня донеслось глухое рычание.

В джунглях такое рычание не предвещает ничего хорошего. Я спрятался за пальмовый ствол и огляделся.

У входа в хижину застыли друг перед другом двое индусов. Мышцы их напряглись, как стальные пружины. Оба угрожающе рычали и, сжав кулаки, яростно поводили огромными глазищами.

— Вот она, сказочная Индия! — подумал я, переполнившись романтическим волнением. — Вот она — страна браминов, факиров, заклинателей змей.

В тот же миг позади недвижных соперников выросла пугливая женская фигурка с огромной дубиной в маленьких черных руках.

Я затрепетал с головы до ног от романтического восторга.

— Вот-вот! — отозвалось в сознании. — Вот она — огненная дикарская любовь, необоримая кровавая ревность, первобытная страсть — могучая и жгучая как со…

Женщина молча взмахнула палицей и один из дикарей, глотая воздух, громко плюхнулся навзничь.

— Конец, — задрожал я. — Мужчина убит. Любовь победила. Теперь любовники сольются в объятиях и… Вот как целуют в Бенаресе…

Никаких объятий я, однако, не заметил.

Весело заверещав, любовники склонились над убитым и начали шарить в складках его лохмотьев. В руках женщины блеснула какая-то маленькая серебряная вещица, которую она нашла в кармане покойника. Сингалезка стройно выпрямилась и зашлась счастливым хохотом.

— Амулет будущего счастья пылких сердец! — таинственно промелькнуло у меня в голове.

Но мужчина не проявил особой радости. Напротив, он недовольно рявкнул, развернулся, съездил женщину кулаком по лицу, а когда она, заверещав, упала пластом, деловито разжал ее ладонь и извлек серебряную вещицу.

Это была английская монета, полшиллинга…

Сделавшись полноправным владельцем монеты, мужчина радостно засмеялся, с жадностью прижал сокровище к груди и, вполне довольный собой, исчез, подпрыгивая, в тропической чаще…

На душе у меня было такое чувство, будто туда выплеснули помойное ведро.

…………………..

Я видел любовь.

Это была экзотическая, на европейский взгляд, сильная как смерть любовь дикарей, — такая любовь, ради которой жертвуют жизнью, умирают и убивают.

И оценена эта любовь была ровно в полшиллинга — 23 копейки на наши деньги.

ПУТИ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Сейчас, слоняясь в тропическом европейском костюме среди черных полуголых дикарей, я внимательней присматриваюсь к их жизни.

Я вижу ничуть не загадочных индусов, снующих с почтой на английских велосипедах. Я встречаю экс-брамина за рулем трескучего автомобиля. Я часто наталкиваюсь на покорных и льстивых черных полицейских с кокардами, в европейской форме, с рабскими боязливыми глазами.

Я вижу, что большинство маленьких черных индусят, которые бегают в английскую школу и изучают там закон божий и географию — большинство этих дегенератиков уже носят очки.

Покупая у какого-нибудь черного проходимца пару ракушек или сигареты, я чувствую, что он всю свою порабощенную душу заплюет, отца родного продаст, лишь бы обмануть меня на два пенса.

Бродя у магазинов, я привычно отмахиваюсь от алчного роя туземцев, норовящих затащить меня в первую попавшуюся лавку, ткнуть грязным пальцем в какой-то разноцветный хлам и протянуть руку:

— Бакшиш!

Попробуй ему отказать…

Мошенник поднимет такой шум, точно я резанул его ножом по горлу…

Столетний монументальный жрец, воздев руки, специально для меня молится своему Будде, чтобы сейчас же повернуть протянутую ко мне руку ладонью вверх: