Между тем французов и англичан поджидал один из тех пренеприятнейших сюрпризов, от коих почти никогда не может уберечься европейская армия, когда она имеет дело с противником, которого она беспричинно недооценивает.

Случилось же вот что: французские и английские офицеры, на коих была возложена почетная миссия вести переговоры с китайцами, а вместе с ними и несколько миссионеров-переводчиков совершенно неожиданно для себя наткнулись на целую армию маньчжуров, прибывших со всего бассейна Амура для защиты ближних подступов Пекина. Все европейцы были убиты самыми изощренными способами, на какие только способны вообще склонные к жестокости китайцы. Правда, в скором времени несчастные жертвы были отомщены, и с не меньшей жестокостью.

За ужасной бойней последовало решающее сражение. Оно началось у деревни Паликао. Войска союзников, хорошо обученные и дисциплинированные, имевшие на вооружении дальнобойную артиллерию и точно поражающие цель ружья, очень быстро обратили в бегство орду азиатов, вооруженных кто чем: кто копьями, кто луками, кто старинными мечами, а кто и древними мушкетами. Китайцы были очень храбры и собирались сражаться отчаянно, но они не могли, разумеется, устоять против косивших их ряды снарядов.

«Деревня Паликао, — писал в своем донесении Наполеону III генерал Кузен-Монтобан, получивший за победу в сражении несколько комичный и весьма экстравагантный титул графа Паликао, — сначала подверглась обстрелу. Затем наши войска решительно пошли в атаку. Китайские пехотинцы защищали буквально каждую пядь земли. То, что мы понесли незначительные потери, можно объяснить лишь тем, что противник, хотя и многочисленный, был плохо вооружен. Сообщаю вам, что мы потеряли убитыми и ранеными тридцать человек, в то время как китайцы — около трех тысяч.

На мосту через реку осталась лишь элита китайского воинства. Разодетые в роскошные одежды люди размахивали знаменами и отвечали на ураганный огонь нашей пехоты редкими выстрелами. Они жертвовали собой, чтобы прикрыть поспешное отступление кавалерии, проявившей сегодня утром большое рвение.

Невозможно вообразить себе блеск и роскошь летней резиденции китайских императоров, — писал далее главнокомандующий французским экспедиционным корпусом. — На протяжении более четырех лье высились пагоды неописуемой красоты, в которых находились золотые, серебряные и бронзовые статуи богов огромных, гигантских размеров, а далее среди прекрасных садов и прохладных озер виднелись здания из белого мрамора, покрытые разноцветной черепицей.

В каждой пагоде находятся тысячи и тысячи самых диковинных предметов из золота, разукрашенных жемчугом и драгоценными камнями. Чтобы представить себе роскошь, в которой купается китайский император, достаточно сказать, что здесь в качестве упаковки используют самые тончайшие шелка».

Англичане и французы без зазрения совести присваивали себе драгоценные украшения, слитки золота и серебра, а также прочие драгоценные вещицы, но от жадности у них разбегались глаза и они, по признанию генерала, «сожалели только о том, что не могут унести все».

Разграбление летнего дворца, разумеется, не делало чести союзным войскам, тем более что в результате действий англичан и французов в здании начался пожар, и замечательный памятник искусства был уничтожен огнем.

Объятые ужасом китайцы запросили мира, который и был заключен. Китай обязался выплатить огромную сумму в счет репараций и открыть три новых порта для европейских торговцев.

Аббат Дегоден совершил несколько путешествий в Китай до и после вторжения союзных войск в эту страну. Он много раз подвергал свою жизнь риску, пытаясь проникнуть в Тибет. Первую такую попытку бесстрашный миссионер совершил в 1856 году. Он провел восемь месяцев в Дарджилинге, у подножия Гималаев, но так ничего и не добился. В 1858 году он сумел добраться только до буддийского монастыря в Канаме. В 1859 году он решил попробовать проникнуть в Тибет через Китай и отправился в Гонконг. В то время союзные войска осаждали Пекин, и аббат оделся как китаец. Несмотря на все хитрости, аббата опознали и даже заточили на три недели в тюрьму. Он вновь двинулся дальше и сумел добраться до Талинпина[243], где его ждал епископ, хотя путешествовать в тех краях в то время было очень опасно из-за многочисленных банд разбойников.

С окончанием военных действий и подписанием мирного договора аббат Дегоден решил, что ничто уже не помешает ему совершить путешествие в Тибет, и он направился в Лхасу, где находится резиденция далай-ламы. Лхаса — священный для всех буддистов город, то же самое, что Рим для католиков.

Но китайцы приняли аббата за шпиона и вновь бросили его в тюрьму, где продержали целый год. В 1862 году его отвезли в Бонгу, и там он провел в заточении два года. Христианская община в этом городе была уничтожена, и отважный миссионер, бежавший из тюрьмы, укрылся высоко в горах у дикарей лузе[244], где ему оказал большую помощь один буддийский монах, что является еще одним доказательством того, что дух веротерпимости, одушевляющий поклонников этой азиатской религии, еще не оценен по достоинству.

Когда в стране воцарился наконец мир, аббат Дегоден, по-прежнему неутомимый и упорный, отправился к берегам Меконга, где и обосновался. Отважный миссионер, обладавший столь же обширными знаниями, как и его славные предшественники, собрал множество ценнейших сведений, так как проводил метеорологические и астрономические наблюдения, а кроме того создал подробнейшую карту района, где проживал.

ЛЕОН РУССЕ [245]

Одним из французов, наилучшим образом изучивших Китай, является, несомненно, Леон Руссе. И в самом деле, у нашего выдающегося соотечественника было то, чего обычно так не хватает путешественникам, которые торопятся посетить как можно больше стран, коснуться в своих путевых заметках как можно большего числа явлений и поверхностно осмотреть множество памятников, не изучив глубоко ни один. Так вот, у господина Руссе было время для глубокого и пристального изучения Китая! Находясь на одном месте в течение долгих лет, он мог в свое удовольствие наблюдать ход событий, действие законов и различные явления общественной жизни. Он имел возможность проверить при помощи более обстоятельного рассмотрения предметов и явлений некоторые свои впечатления и даже убедиться в их ложности. Он мог выбирать объекты для изучения, спокойно писать свои заметки и вести кропотливые исследования.

Прибавьте ко всему вышесказанному большой ум, превосходное образование и тонкий вкус, и вы согласитесь с тем, что Леон Руссе был словно самим Богом предназначен для последовательного и скрупулезного изучения Китая в течение тех семи лет, что он преподавал различные науки детям европейцев в порту Фучжоу. Не стоит и говорить о том, что он был очень проницательным и прозорливым наблюдателем. Это столь необходимое для путешественника качество будет проявляться по мере того, как мы будем знакомиться с замечательным циклом путевых заметок Руссе, опубликованных под скромным названием «По Китаю».

Едва приехав в Фучжоу и обосновавшись в европейской колонии на правом берегу реки Мин, Леон Руссе начал делать записи. Его первые впечатления от Китая были откровенно мрачны, и не без причины: дома европейцев располагались на склонах небольших холмов, как раз посреди некрополя[246]. Как отметил для себя Руссе, у китайцев нет кладбищ как таковых. Они хоронили (и хоронят) своих покойников практически повсеместно, но чаще всего именно на склонах гор и холмов, в местах, соответствующих определенным правилам. Таким образом, в Китае можно наткнуться на захоронение в самом неожиданном и, на наш взгляд, неподобающем месте.

Следует сказать, что представление китайцев о смерти резко отличается от нашего. Либо в силу привычки, либо в силу существующих верований, либо даже из полнейшего равнодушия китайцы преспокойно живут среди могил и, похоже, нимало не озабочены таким соседством. Кажется, они никогда не думают о роковом часе, напоминанием о коем служат многочисленные надгробные памятники. Китайцы так сжились с мыслью о смерти, что выбор гроба для них — предмет самых больших забот.