— Уже не первый раз Перетта, простите, — мадемуазель Фикефлёр — становится жертвой банды злодеев, и он — один из них. Некоторое время тому назад, когда мы втроем — госпожа Фавар, она и я — выезжали из дворца Шуази после спектакля, который госпожа Фавар давала там по приглашению госпожи маркизы де Помпадур, мы попали в засаду, устроенную шевалье де Люрбеком вместе с его наемниками. Вот этот человек, когда я его поймал, как раз шел в дом шевалье, но никого там не застал.

Несколькими днями позже, как вы знаете, госпожа де Помпадур в том же дворце Шуази, куда в тот вечер госпожа Фавар вместе с мадемуазель Фикефлёр были приглашены в гости, чуть не была убита злодеями, чьи имена этот негодяй наверняка может вам назвать.

Наконец, вчера вечером, Фанфан… Фанфан-Георгин, штандартоносец маршала Саксонского, и я видели госпожу Ван-Штейнберг в доме шевалье де Люрбека во время таинственного разговора с двумя лицами чрезвычайно подозрительного вида. Она давала им деньги. И, наконец, во время моего возвращения в Версаль, госпожа Ван-Штейнберг, разоблаченная Фанфаном перед госпожой маркизой де Помпадур и арестованная по вашему приказу, была застрелена в тот момент, когда вы начали ее допрашивать.

Я хочу добавить только вот что: через несколько минут после того, как я услышал звук выстрела, сделанного убийцей, я видел, — сам видел, собственными глазами, — всадника, который, как безумный, умчался в темноту. И этот верховой — даю голову на отсечение, был не кто иной, как шевалье де Люрбек!

— Благодарю вас! — сказал Д'Аржансон с удовлетворенным видом.

Теперь, наконец, пелена тайны спала. У лейтенанта полиции больше никаких сомнений не было: шевалье де Люрбек был душой и организатором всех этих странных заговоров, всех странных, казалось, необъяснимых событий, которые никак нельзя было раскрыть. Тогда, обратясь к фальшивому рассыльному, он сказал сурово:

— Что вы можете сказать в свою защиту?

Малый, чувствуя, что пропал, испуганно вращал глазами. Но ни одно слово не сорвалось с его трясущихся от страха губ.

— Вы отказываетесь отвечать? — угрожающе спросил лейтенант полиции.

— Но… но…

— Вы должны знать, что у меня есть возможности и средства развязать языки самым молчаливым!

На эти слова бандит качнулся и, став белым, как мел, прохрипел:

— Пытка!

Господин Д'Аржансон утвердительно кивнул.

— Нет, нет, я все скажу! — вскричал арестованный. — Я клянусь Вашему Превосходительству, — да, клянусь! — что все было совершено по приказу моего хозяина, господина шевалье де Люрбека!

Его признание Д'Аржансон выслушал с большим удовлетворением. Одно звено из цепи уже было у него в руках.

Продолжая допрос, он сказал:

— Когда господин де Люрбек приказал вам похитить молодую девушку, вы хорошо понимали незаконность вашего поступка?

— Я думал, что речь идет о простом любовном приключении.

— И куда вы ее отвезли?

— До почтовой станции Пьеррелэ, где другие слуги моего хозяина встретили ее и увезли во Фландрию.

Тут господин Д'Аржансон и Бравый Вояка вздрогнули.

— Во Фландрию? Вы знаете точно, куда? — настойчиво спрашивал главный лейтенант.

— Нет, Ваше Превосходительство, клянусь, не знаю! Мне было поручено доставить ее в Пьеррелэ, где другая карета, запряженная свежими лошадьми, ждала эту девушку.

Наконец, господину Д'Аржансону все стало ясно. У него в уме совершенно отчетливо сложилась картина предательства. Но он хотел довести допрос до конца и продолжал:

— Что вы знаете об отношениях вашего хозяина с госпожой Ван-Штейнберг?

— Ничего, монсеньер; я знал, что господин де Люрбек должен был вскоре уехать во Фландрию, но я был очень удивлен, когда нашел дом уже совершенно пустым.

— Довольно! — сказал Д'Аржансон. — Вы будете отвечать за ваше сообщничество перед правосудием.

И он отдал приказ полицейским:

— Уведите его! — протянув полицейским ордер на заключение в тюрьму.

Они увели арестованного, который превратился в нечто, лишь отдаленно напоминающее человеческое существо. Дверь за ним закрылась с глухим стуком, и Бравый Вояка, в конце концов, получил комплимент от господина Д'Аржансона, который сказал ему с благожелательной улыбкой:

— Я благодарю вас, милейший, за содействие. Вы оказали большую услугу правосудию!

Учитель фехтования, гордый, как Артабан [2], выпятил грудь, но потом, подумав, спросил:

— Господин лейтенант полиции, могу я попросить вас об одной милости? Я бы очень хотел повидать здесь, в Шатле, господина Фавара.

— Почему бы нет! — ответил Д'Аржансон. — Он у нас нисколько не секретный! — Скажите, Фегреак, — обратился он к секретарю, — можете вы проводить этого господина в камеру господина Фавара? — До свидания, друг мой, и еще раз поздравляю вас!

Бравый Вояка, очень взволнованный, так низко поклонился, что чуть не упал, и, сопровождаемый секретарем, прошел через лабиринт коридоров, ведущих в тюрьму, куда ревность маршала Саксонского поместила автора «Трех султанш».

После Бастилии злополучный Фавар, муж слишком красивой женщины, чересчур явно мешающий ее воздыхателям, провел в Шатле часы, еще более ужасные, чем в предыдущих местах своего несправедливого заключения. Эта страшная тюрьма вызвала в нем даже сожаление о том, что ему пришлось сменить на нее другие. Здесь ее начальник не только не приглашал к себе обедать заключенных, но и поместил его в узкую, сырую камеру, пропахшую затхлостью, и кормили здесь еще хуже. Водянистый суп, черствый хлеб, бобы и сырая вода в конце концов довели его до того, что он без ужаса не мог подумать о кормежке.

В тот момент, когда Бравый Вояка вошел к нему, он лежал на койке, тоскливо разглядывая песочные часы, забытые в углу камеры кем-то, кто находился там до него.

Время медленно сыпало золотистый песок из одной половинки часов в другую, и бедный драматург размышлял о том, как опасно в царствие Людовика Любимого жениться на слишком красивой девушке… Когда песок в одной колбочке кончился, он перевернул часы и, вспрыгнув на изножье своей кровати, начертил на стене кусочком мела новую белую черточку, параллельную многим другим, нанесенным на нее ранее. Таким образом он отмечал часы, проведенные в тюрьме. Пока он дополнял счет, который собирался предъявить маршалу Саксонскому, большая крыса, выскочившая из двери, взобралась на стол, где стояли часы, и стала подбирать рассыпанные на нем крошки. Повернувшись, Фавар испугал грызуна, который опрокинул песочные часы на пол, и они разбились на куски. Арестованный, разъяренный, схватил с ноги башмак и стал преследовать противное животное. Крыса ускользнула от него в дырку в стене и принялась ждать, когда можно будет вылезти снова. Но в тот момент, когда животное уже чуть-чуть высунуло кончик мордочки, дверь открылась и в камере появился Бравый Вояка, сопровождаемый ключником.

Секретарь Д'Аржансона довел ветерана до отдела тюрьмы, где поместили Фавара, потом он передал его с рук на руки тюремщику, совершенно скотообразному существу с багровой физиономией, которого могла вывести из состояния тупого безразличия только перспектива получить хорошую кружку вина.

Увидев старого солдата, Фавар, забыв о крысе и своем башмаке, бросился к нему и заключил его в объятья.

— Ах, друг мой! — закричал он. — Как я рад вас видеть! Я больше не могу! Я задыхаюсь в этих мрачных стенах! Если это еще продлится, я чувствую, что следующим моим обиталищем станет сумасшедший дом… Какие новости вы мне принесли?

Все это время тюремщик оставался в углу камеры. Он переминался с ноги на ногу, неуклюжий, как прирученный медведь, и тупо смотрел на обоих мужчин.

Бравый Вояка, видя, с кем имеет дело, вынул из кармана экю и протянул тюремщику, повелительно сказав:

— На, держи, пойди выпей за мое здоровье!

Сторож смотрел на монету с тупым удивлением. Потом взял ее, не произнеся ни слова, вышел вразвалку и закрыл дверь. Ветеран молча ждал, пока тюремщик отойдет подальше, но Фавар, сгорая от нетерпения, вскричал: