— Ничего, в земле места хватит всем этим дьяволам! Вот брат пишет, что у нас в Ориматтила каждому пятому красному пулю пустили в лоб. Эх, жаль, что меня там не было!
Письмо получил и похожий на простого крестьянина возчик, с которым Доариэ обменялась несколькими словами на дворе три недели назад. Обратно он возвращался без лошади. Остался его конь там, на краю болота, между Подужемьем и Кемью. Наморщив лоб, возчик сидел на конце лавки у самого входа и медленно читал письмо от жены.
«Дорогой мой муж Матти. С тех пор, как вы уехали и оставили нас в печали, от вас не было никаких вестей. Я очень боюсь за тебя. Как бы там с тобой не случилось чего-нибудь. Молю бога, чтобы он сохранил нас от беды. Как я буду тогда жить с бедными детьми? Хельви каждый день спрашивает: «Папа скоро вернется? А гостинцы он привезет?» Недавно пришел домой Кусти Перттиля. Он привез с собой хорошего коня. Он рассказывал, что тоже был где-то там в Карелии, только севернее… Слава богу, здесь у нас наконец-то кончилась эта ужасная война. Во многих наших семьях сейчас льются слезы. Батрака Перттиля шюцкоровцы живым бросили в прорубь. Я никогда не поверила бы, что финны могут быть такими жестокими. И что из этого в конце концов будет? Бог все видит и он все припомнит…»
Узнав о возвращении в деревню экспедиции, жена учителя прибежала в избу Пульки-Поавилы и со слезами на глазах стала умолять солдат рассказать, где ее муж и что с ним.
— А мы его в глаза не видели. Нет, с нами он не ехал, — пожимали плечами солдаты. — Может быть, наш летописец что-то знает. Он вон в той соседней избе.
Медлительный возчик, читавший письмо от жены возле дверей, поднял голову и хотел было рассказать Анни, что он слышал от товарищей, но Анни уже выскочила из избы и побежала в дом Хилиппы.
Магистр сидел за столом и листал свои записи.
— Где мой муж? — бросилась к нему Анни. — Что вы с ним сделали? — задыхаясь и чуть не плача, спросила она.
Магистр вылупил свои и без того выпученные глаза, не зная, что сказать.
— Он остался на Мурманке, — помедлив, ответил магистр, уставившись в свои записи. — У своих…
— Вы убили его?
Жена Хилиппы стала успокаивать Анни:
— Как ты можешь такое подумать? Финны ведь образованные. А Степан Николаевич твой вернется, вот увидишь. Это бог хочет испытать тебя, но он тебя не накажет, — говорила Оксениэ с благочестивым видом.
Когда Анни, подавленная тяжелым предчувствием, ушла, Хилиппа подошел к магистру и тоже поинтересовался, не довелось ли господину магистру слышать что-нибудь о его сыне.
— Он еще до вас отправился в Кемь, — сказал Хилиппа. — По каким-то вашим делам.
Канерва растерялся. Он, действительно, слышал кое-что о судьбе Тимо. Но как сказать об этом отцу?
— К сожалению, ничего не слышал, — сказал он и опять углубился в свои записи.
У Хилиппы задрожало левое веко. Охваченный тревожными мыслями о судьбе сына, он даже забыл о том, что собирался рассказать магистру, как Поавила бросил в него топором.
Магистр задумчиво перелистывал клеенчатую тетрадь, в которой вел летопись похода.
«…В волостном правлении Вуоккиниеми мы провели собрание соплеменников. В селе нашлось несколько наших друзей. Однако и здесь большинство «крещеных» смотрело на нас косо. Один крестьянин, вернувшийся с германской войны, заявил: «Мы устали воевать». Лейтенант Сиппола тут же дал достойный ответ: «А мы еще не устали!» Вперед, скорее вперед!.. Сергеев остался в Ухте организовывать местный отряд шюцкора… Некоторые из участников экспедиции по дороге занимаются воровством, крадут у местных карелов и даже у своих товарищей… В Паанаярви встретили роту капитана Куйсмы, прибывшую через Реболы. По первоначальному плану рота должна была следовать через Ругозеро, но они не рискнули зайти туда, узнав, что там имеются вооруженные карельские большевики, и пошли в обход. Теперь у нас свыше 500 человек. С такими силами можно дойти и до Петрограда…» (читая эти строки, магистр поморщился). «…В Войярви перед нашим приходом побывала разведка красных. …В Подужемье вступили 7 апреля 1918 года. Там мы захватили четырех разведчиков, присланных из Кеми. Они оказались красными финнами. У одного из них нашли записную книжку. Была в ней такая запись: «Десять лахтареи я отправил на тот свет, и рука не дрогнет, если еще встречусь с ними». Сперва хотели расстрелять этих красных, но потом решили не тратить патронов и бросили их живыми в порог Ужму.
…В ночь на 8-е Сиппола со своим взводом совершил вылазку к югу от станции Кемь. Они ворвались в какой-то барак, населенный железнодорожниками. По словам солдат, Сиппола подобно Юхо Вейсанену носился с топором в руке, разбил там швейную машину на куски, а потом поджег барак… В следующую ночь километрах в шести-семи от Кеми на большом болоте разгорелся ожесточенный бой… «Ребята, где пулеметы? Какого черта они молчат?..» Рота Сипполы была отброшена от железнодорожного моста и понесла большие потери. Малм носился с револьвером в руке, но навести порядок ему не удалось. Русские перешли в яростную контратаку, наши этого не ожидали и боевой порядок полностью расстроился… «Отходите! Фельдфебель обоза, мобилизуйте в Подужемье всех кляч! Кто откажется ехать — тому пулю в лоб!» Но подужемские крестьяне, видимо, чуя недоброе, заблаговременно уехали на лошадях в лес. За сеном, мол… О, двуличная Карелия! На обратном пути темп марша был намного быстрее, чем при наступлении. К счастью, русские не стали преследовать. Видимо, испугались распутицы.
Если бы они бросились в погоню, то для нас это могло кончиться печально. Без передышки отступали от Подужемья до Ухты, где остатки экспедиции решили закрепиться. Во всяком случае, эта часть восточной Карелии уже входит в состав Великой Финляндии!..»
Этим восклицательным знаком и кончались записи. Магистр открыл вечное перо и продолжал:
«Я возвращаюсь домой, в Каяни. Только что ко мне приходила жена учителя деревни Пирттиярви. Я не решился причинять ей боль и не сказал, что тело ее мужа лежит под снегом где-то между Пирттиярви и Вуоккиниеми… Утром мы будем уже на финской земле. До свидания, неблагодарная Карелия! До лета…»
Рано утром магистр вместе с обозом выехал в Финляндию, а прибывшие с Хилиппой исследователь религиозных обрядов и инженер компании «В. Гутцайт» направились в сторону Ухты.
В Пирттиярви опять наступила тишина. Тяжелая, гнетущая. Хилиппа торопился вывезти из леса бревна, чтобы до осени привести ригу в порядок. Мысли о судьбе Тимо не давали ему покоя, и он старался держаться в стороне от односельчан, словно чувствуя угрызения совести. Хёкка-Хуотари помогал иногда Хилиппе вывозить бревна, потому что шла весна и зимники вот-вот могли рухнуть. Большую часть своего времени Хуотари проводил дома, занимаясь своим хозяйством. Его тоже беспокоили мысли о сыне: Ховатта все еще не вернулся с войны. А старики, вроде Петри и Срамппы-Самппы, уже потихоньку готовили сети да с тоской вздыхали, вспоминая старые времена, когда все было не так, как в нынешние. Крикку-Карппа и Пулька-Поавила частенько заходили друг к другу покурить да потолковать. Иногда засиживались допоздна, ломая голову, что же им теперь делать.
— Оно и верно, что всякий раз, как шел враг, лес давал карелу укрытие, — рассуждал Поавила. — Ну, а что есть-то там будешь? Лучше всего, конечно, было бы податься на Мурманку. Но надо же было Доариэ — будь оно неладно — затяжелеть ко всему прочему…
— Да, дела, брат, — соглашался Карппа. — Да и не доберешься туда в такую пору.
Начиналась весенняя распутица…
НА ПЕРЕКРЕСТНЫХ ВОЛНАХ
Книга третья
ШУМИТ ПОРОГ УЖМА
I
Подужемье — первое карельское селение, которое встречается путнику, отправившемуся с побережья Белого моря вверх по реке Кеми в глубь края, населенного беломорскими карелами. Село это старинное. Летописи рассказывают, что во время так называемых «воровских» войн в конце XVI столетия «каянские немцы» под предводительством Свена Багге вторглись в Карелию и, дойдя до Подужемья, сожгли его дотла. Но подужемцы вместе с земляками карелами и русскими соседями изгнали захватчиков за водораздел и в отместку совершили набег до Оулу. Вернувшись в родные края, они отстроили село и жили с тех пор в мире в течение многих веков, ловя жирную семгу на пороге Ужма и возделывая поля, отвоеванные у лесов их далекими предками. И не знали бы они войны и впредь, если бы не новые авантюристы с запада, затеявшие поход к Белому морю.