Всему, что про «них» говорили плохого, верила. Все, что чернило ее родину, было правдой, все, что красило ее,— ложью. Кого обманывала? Себя же. Мстила за то, в чем судьба, в чем война, в чем фашизм были виноваты, в чем была и ее вина. Только не России...

Вот решилась, задала вопрос, и все прояснилось. Почему же не сделала она этого раньше, годы назад? Скольких непоправимых ошибок избежала бы...

— Маша! —тряс ее за плечо Озеров.— Очнитесь!

Она посмотрела на Юрия отсутствующим взглядом.

— Да, да, я вас слушаю...

— Ничего вы не слушаете. Хотите, я буду проводить с вами политмассовую работу? Буду читать вам курс истории СССР. Нет, серьезно, коллега, вы, прямо скажу, слабо представляете, что происходит в мире. Согласен, та область журналистики, которую вы представляете, мою страну интересует меньше, мы еще пока в этом деле отстаем, но общее-то развитие! Ах, Маша, Маша!

Озеров пытался развеселить Мари. Но это ему плохо удавалось.

— Знаете что,— предложил он наконец.— Почему бы вам не приехать в Советский Союз? Ну, не пошлют в командировку, приезжайте туристом. Поверьте, вы окупите поездку, хоть какие-нибудь ваши репортажи ведь напечатают? А я вам покажу Москву, по музеям побродим, на Выставку съездим. У нас есть что посмотреть.

«Еще бы,—думала Мари,— только раньше, чем я пересеку границу, Сергей уже передаст в советское посольство все материалы, все доказательства моих преступлений».

Зачем закрывать глаза, она ведь преступница, или уж, во всяком случае, соучастница. Мари была в смятении, она отвечала что-то невпопад, задавала какие-то вопросы и не слушала ответов.

— Знаете что, Маша, вы, наверное, очень устали. Я провожу вас.

Озеров довел ее до каюты и направился к Шмелеву.

Через несколько минут Мари вышла в коридор и спустилась в бар четвертого класса. Ей казалось, что чем дальше она будет от верхней палубы, тем окажется в большей безопасности. За ней следят там в первом, втором, может быть, в третьем. Но уж в четвертом-то никому и в голову не придет ее искать.

Бар четвертого класса представлял собой мрачное заведение. Это была огромная комната с низким потолком, с задраенными иллюминаторами, жаркая и душная. Пот крупными каплями выступил у Мари на лбу, над губой. Мужчины в одних рубашках, а то и в майках, несколько развязных женщин, почти все пьяные, толпились у стойки, сидели за железными столиками. Выбор напитков был не богат: дешевое виски, бочечное вино, пиво в банках, ликеры, плохой ром.

Мари проскользнула в уголок, чтобы не привлекать к себе внимания. Она шла, не поднимая глаз. И, может быть, поэтому не заметила суховатого, длинного, лысого человека в очках, сидевшего за одним из столов.

Это был американский корреспондент при научной группе Дональд Брегг. Настоящий журналист, рассуждал он, не должен упускать малейшую возможность сделать хороший репортаж. Он запросил редактора, не нужен ли репортаж под сенсационным заголовком «На дне «Атлантиды». Он опишет «дно» — всех этих неудачников, сорвавшихся, провалившихся, отчаявшихся, которые плывут в далекий край, где надеются чего-то достигнуть. Потому что в этой прогнившей, идущей на дно Европе ничего достигнуть нельзя. Другое дело, если ей будут помогать Соединенные Штаты, тогда еще можно кое-что исправить. А иначе... Иначе европейцам только и остается бежать со своего обанкротившегося континента, который скоро постигнет та же судьба, что и пресловутую Атлантиду, в экономическом и политическом смысле, разумеется. Бежать в молодые полные сил страны, в эту далекую Австралию, или, еще лучше, в США, где каждый может стать миллионером.

И вот по заданию редакции он ежевечерне спускался «на самое дно», в бар четвертого класса (дальше спускаться было уже некуда), пил здесь, знакомился с эмигрантами и умело, коварно выведывал мечты, затаенные обиды и надежды.

Позже, вернувшись в каюту, строчил ядовитые и насмешливые репортажи, издеваясь над теми, кому в жизни не повезло, и, подписавшись псевдонимом «Исповедник», отправлял на телеграф.

Он ничем не рисковал. Вряд ли газеты с его репортажами попадут в руки людей, о которых он писал, а когда попадут, он будет где-нибудь далеко.

На сей раз Брегг угощал виски старого голландского капитана, выкинутого компанией с работы за то, что не угодил знатному пассажиру. Журналист старался довести своего молчаливого собеседника до необходимого, как он выражался, «градуса откровенности».

Но кто это? Кто эта русалка, что крадется вдоль стены? Уж не та ли красотка, что всюду таскается за неотразимым Озеровым, и которую этот шляпа до сих пор не удосужился затащить к себе в каюту? Она! Определенно она! Но почему она здесь?

Репортер следил за Мари. Он видел, как она заказала двойную порцию виски, еще одну, еще,.. Ого! Для этой русалки, видно, не только вода родная стихия.

Слушая немногословный рассказ старого капитана, Брегг одновременно наблюдал за Мари. Уставившись в пустоту, она все пила и пила, ничем не закусывая, не выпуская изо рта сигарету... Сам Брегг мог перепить любого. Но на этот раз он не спешил. В голове его родилась забавная мысль.

Неожиданно простившись со старым капитаном, он пересел поближе к Мари. Ему незачем торопить события, нужно лишь терпеливо ждать.

В этот вечер Мари потеряла контроль над собой. Страх, ненависть, раскаяние, любовь разрывали ее, алкоголь путал мысли. Все смешалось. Лица слились в сплошные дрожащие, расплывающиеся маски, все качалось. Голову наполнял нестерпимый гул. Она куда-то плыла, плыла, плыла...

Чья-то твердая рука подхватила ее, повела к выходу. Мари не знала, кто ее ведет, ей было все равно. Она с трудом двигала ногами. Тяжело повиснув на руке человека, уронив голову на грудь, бормоча бессвязные слова по-русски, no-французски, по-английски, почти неразличимые слова.

Для кого-нибудь, может, и не различимые, но не для Брегга. Брегг одинаково плохо знал дюжину иностранных языков, в том числе русский. Это была одна из причин, почему именно его послали с этой международной научной группой.

Для такого опытного журналиста, как Брегг, и того, что он понял, было достаточно. Черт с ними, с деталями. Он уловил главное. Так значит эта девчонка не француженка, она русская и хочет заманить куда-то Озерова, а потом будет грандиозный скандал! И он, Брегг, здесь, рядом, первым сообщит, когда все разразится! Главное, не упустить момент. А сейчас необходимо срочно сбежать от нее, женщина не должна о нем помнить. Торопливо оглядевшись, он подозвал первого встречного стюарда и, сунув ему пятидолларовую бумажку, попросил.

— Проводите мадам во второй класс, она плохо себя чувствует, а мне некогда.

Стюард рассыпался в благодарностях и почтительно повел Мари к ее каюте.

Как ни хитер был Брегг, он не в состоянии был удержать при себе это сенсационное открытие. К тому же он рассчитывал своей откровенностью завоевать расположение Холмера. Ученый уже собирался ложиться спать, когда Брегг, еле постучав, стремительно вошел к нему в каюту.

— Добрый вечер, мистер Холмер, я не разбудил вас?

— Как видите, нет,— недовольно буркнул тот. Он не любил, когда его беспокоили, и недолюбливал журналистов вообще, а этого лысого циника, вечно надо всем издевавшегося, в особенности.

— Да, мистер Холмер, ну и дела творятся на этом корабле! — Брегг ожидал неизбежных расспросов, но их не последовало.

— Вы не замечали эту красотку, с которой путается мой русский коллега Озеров?

— Я не имею привычки лезть в чужие дела, тем более интимные,— холодно проговорил Холмер.

— Да нет, просто случайно, может быть, заметили...

— Мистер Брегг, я ведь не журналист, а ученый, ученые, как правило, рассеянны и не замечают того, что не относится к их работе.

— Так вот, могу вам сообщить, хоть это вас и не интересует,— таинственно заговорил Брегг,— что красотка эта имеет целью совратить Озерова, завлечь в какую-то ловушку.