— Будь покоен. Ты умрешь, как индеец.

— Поторопись, если хочешь отомстить, — насмешливо сказал метис. — Скоро уж будет поздно.

— У меня еще найдется время… Почему предал ты нас, негодяй?

— Что тебе за дело? — спросил охотник.

— Я хочу знать, — отвечал капитан.

— Изволь, я скажу тебе. Твои братья, белые, истребили всю мою семью. Я хотел отомстить.

— Но ведь собственно мы не сделали тебе ничего дурного?

— Вы тоже белые. Убивай меня — кончай скорее. Я умру с радостью, потому что много врагов последуют за мной в могилу.

— Если это так, — сказал капитан, — так я лучше позволю тебе присоединиться к твоим братьям. Как видишь, я очень великодушный противник.

Он нажал изо всей силы коленом на грудь метиса и поднял нож.

— По-индейски! — сказал он.

И захватив левой рукой густые волосы охотника, он в одну минуту оскальпировал его.

Белые Глаза не мог удержаться от крика, до того невыносима была боль. Кровь хлынула с его голого черепа и залила ему лицо.

— Убей меня! Убей меня! Я не могу вынести этой адской боли! — воскликнул метис.

— Неужели?

— Убей меня! Убей меня!

— С какой стати! — отвечал капитан, пожимая плечами. — Неужели ты считаешь меня палачом? Нет, я лучше отдам тебя твоим достойным друзьям.

Он взял метиса за ноги, дотащил его до края площадки и столкнул ногой.

Несчастный, желая спастись, схватился за бревно, несколько выступавшее наружу.

С минуту висел он так.

Страшно было глядеть на его голый череп, на кровь, которая заливала его искаженное ужасом и страданием лицо, на конвульсивно содрогавшееся тело.

— Пощади меня! Убей меня! — кричал он.

Капитан, скрестив руки, с улыбкой смотрел на него.

Наконец ослабевшие руки несчастного уже не в состоянии были сдерживать его. Пальцы его разжались, и он выпустил бревно, за которое схватился в порыве отчаяния.

— Палач! Да будешь ты проклят! — воскликнул он. И тело его рухнуло вниз.

— Счастливого пути! — сказал, засмеявшись, капитан.

В это время страшные крики раздались у ворот крепости.

Комендант бросился на помощь к солдатам. Команчи овладели окопами. Они ворвались в крепость, убивая и скальпируя попадавшихся на пути врагов.

Из всего гарнизона осталось в живых только четыре солдата.

Все остальные были убиты.

Капитан остановился.

— Друзья! — крикнул он. — Умирайте без сожаления! Я отомстил тому, кто предал нас.

Солдаты отвечали громким «ура» и приготовились биться насмерть. По крайней мере, они дорого продадут свою жизнь.

В это время случилось что-то непонятное.

Крики индейцев вдруг смолкли, как по волшебству.

Атака прекратилась.

— Что это значит? — пробормотал капитан. — Какую еще чертовщину придумали эти дьяволы?

Когда Орлиная Голова завладел траншеями и входил в крепость, он велел прекратить битву.

Всех пленных поселенцев — восьмерых мужчин и четырех женщин — подвели к крепости.

По приказанию Орлиной Головы женщин отвели в сторону, а мужчин стали поочередно подводить к нему. Он внимательно осматривал каждого из них и делал знак своим воинам.

Те тотчас же хватали пленника, отрубали ему обе кисти рук, скальпировали его и вталкивали в крепость.

Семь поселенцев уже вынесли эту ужасную пытку. Остался только один. Это был высокий, худой, еще бодрый старик. Длинные, белые как снег волосы падали ему на плечи, черные глаза блестели, но на лице не заметно было никаких признаков волнения. Совершенно спокойно, по-видимому, ждал он, когда вождь сделает знак своим воинам, и ему придется вынести такую же муку, как и его несчастным товарищам. Орлиная Голова пристально глядел на него. Потом лицо его прояснилось, улыбка показалась на губах, и он протянул руку старику.

— Usted no conocer amigo?(Ты не узнаешь друга? (исп.)) — спросил он по-испански, с сильным гортанным произношением, свойственным индейцам.

Услышав слова вождя, старик вздрогнул и, в свою очередь, пристально посмотрел на него.

— Орлиная Голова! — воскликнул он.

— Да, — отвечал Орлиная Голова. — Я друг Седой Головы. У краснокожего только одно сердце. Мой отец спас мне жизнь и пойдет в мой вигвам.

— Благодарю тебя, вождь. Я с удовольствием принимаю твое предложение, — отвечал старик, крепко пожав руку индейца.

Он подошел к пленницам и стал около пожилой женщины с благородным, истомленным от горя лицом, на котором еще сохранились следы замечательной красоты.

— Да будет благословенно имя Господне! — горячо сказала она, когда старик подошел к ней.

— Бог никогда не покидает тех, кто надеется на него, — отвечал он.

Между тем краснокожие доигрывали последний акт ужасной драмы, которую мы изобразили перед читателем.

Когда все поселенцы были заперты в крепости, индейцы обложили ее со всех сторон древесными стволами, хворостом и другим горючим материалом. Пожар разгорелся еще больше, и огненная стена окружила несчастных американцев.

Через несколько минут вся крепость пылала, как громадный костер, и дикие вопли неслись оттуда.

Команчи, отойдя в сторону, смотрели на пожар, наслаждаясь своей местью.

Пламя охватило все здание и поднималось все выше и выше. Яркий свет, как от громадного маяка, разливался вдаль.

Наверху крепости виднелось несколько фигур. Одни из них в ужасе метались то туда, то сюда; другие — стояли на коленях и, по-видимому, горячо молились.

Вдруг раздался страшный треск. Пронзительный, страшный крик понесся к небу, и здание рухнуло, разбрасывая от себя высокие снопы искр.

Все было кончено!

Американцы погибли.

Команчи поставили высокий шест на том месте, где было селение и, пригвоздив к нему руки поселенцев, воткнули в него окровавленный топор.

Потом они подожгли несколько еще уцелевших хижин и двинулись в путь.

Из всех поселенцев остались в живых только четыре женщины и старик.

Команчи взяли их с собой. И глубокая, мрачная тишина окутала дымящиеся развалины, бывшие свидетелями таких ужасных сцен.

Глава IX

ПРИЗРАК

Ясное осеннее солнце освещало прерию. Было около восьми часов утра.

Птицы быстро перелетали с места на место или громко пели, скрываясь в густой зелени. Иногда голова испуганной лани показывалась из-за высокой травы и тотчас же исчезала.

Два всадника в охотничьих костюмах ехали крупной рысью по левому берегу Канады. Они сидели на великолепных полудиких лошадях, около которых бежало несколько черных, с подпалинами на груди и около глаз, ищеек.

Эти всадники были Чистое Сердце и Весельчак. Всегда холодный и сдержанный, Чистое Сердце казался на этот раз необыкновенно веселым. Лицо его сияло, губы улыбались, и он с удовольствием смотрел по сторонам. Иногда он придерживал лошадь и пристально смотрел вдаль, как бы надеясь увидеть что-то. А потом, когда надежда его не сбывалась, нетерпеливо пришпоривал лошадь и шагов через сто снова останавливался.

— Как ты нетерпелив! — сказал, засмеявшись, Весельчак. — Не беспокойся, мы скоро приедем.

— Карамба! Я знаю, что мы приедем, но мне так хочется поскорее увидеть ее! Единственные счастливые минуты провожу я с той, к кому мы едем. Моя мать! Моя дорогая мать! Без жалоб, без сожалений покинула она все из любви ко мне. О, какое счастье иметь мать! Какое счастье знать, что есть сердце, бьющееся только для вас, живущее только вашей жизнью, радующееся вашей радостью, грустящее от вашей печали! Забывая и совсем не думая о себе, мать оберегает вас от всего тяжелого, что есть в жизни, самоотверженно выносит все это на своих плечах и предоставляет вам только одно хорошее. О, Весельчак! Чтобы понять то полное любви и самоотречения существо, которое называют матерью, нужно, подобно мне, потерять ее на несколько лет, а потом вдруг найти и увидеть, что она стала еще нежнее и самоотверженнее, чем прежде. Господи, как мы тихо едем! Каждая минута, которую мы теряем здесь, лишает меня поцелуя матери! Когда же будет конец?