Пьер Легран кинулся на бак.

— Эй, дозорный! — крикнул он, образовав руками нечто вроде рупора.

— Есть, — ответил матрос.

— Где видишь корабль?

— От штирборта милях в четырех под ветром.

— Судно трехмачтовое?

— Нет, настоящий двухмачтовик с низкой кормой. Это бриг!

— Предупреди-ка командира, малый, — обратился старший капитан к Александру, стоявшему возле него с боцманским свистком в руках.

Александр передал приказание матросу, который тотчас исчез в люке на юте.

— Куда направляется бриг? — продолжал расспрашивать Пьер Легран.

— Идет на нас, — ответил дозорный, — он уже заметил фрегат.

— Ты уверен, что заметил?

— Так точно; он взял к ветру на два румба.

— Видно, «испанец».

В это мгновение на палубу поднялся командир с длинной подзорной трубой через плечо.

Он пристально поглядел на ту точку горизонта, где должен был находиться замеченный корабль, потом, не говоря ни слова, быстро влез на выбленки и вмиг очутился на грот-марселе, а с него поднялся на вершину брам-стеньги, поднял подзорную трубу и стал смотреть.

Весь экипаж стоял на палубе молча и неподвижно.

Волшебное слово «корабль», точно гальванический ток, оживило самых ленивых и беспечных. Корабль — это означает добычу, поживу, быть может богатство, но уж наверняка бой с непримиримыми врагами. Разумеется, жадное нетерпение флибустьеров все разгоралось, пока командир хладнокровно рассматривал во всех подробностях замеченное судно.

Прошло несколько минут. Наконец Медвежонок Железная Голова медленно спустился назад на палубу.

— Братья, — сказал он, сняв шляпу, — это судно — испанский бриг; он сейчас повернул на другой галс, но с Божьей помощью мы догоним его до заката: он далеко не так легок на ходу, как мы. Господин лейтенант, распорядитесь, чтобы пуститься за ним в погоню.

Маневр был исполнен с необычайным усердием и похвальной быстротой.

В несколько минут «Задорный» покрылся парусами и вскоре рассекал носом волны со стремительностью морской чайки.

Удостоверившись, что приказание его было правильно понято и исполнено, командир вернулся в свою каюту в сопровождении Польтэ и Олоне.

«Задорный» был едва ли не лучшим ходоком из всех французских, английских, голландских и испанских судов, которые в ту эпоху бороздили Атлантический океан по всем направлениям.

И в этот раз он не ударил лицом в грязь. Как ни хитрил, как не менял галс, как ни вертелся и поворачивал несчастный бриг, за которым гнался фрегат Медвежонка, ничто не помогло; он был вынужден признать себя побежденным.

Вскоре он уже показался на небосклоне белым пятнышком с величину крыла чайки; потом пятно стало расти, стали различимы паруса, затем корпус, и часам к шести вечера бриг находился не более чем в полумиле от грозного корсара.

Впрочем, сознавая невозможность спастись от когтей хищника, бриг покорился своей участи с тем героическим спокойствие, которым во все времена отличались испанцы, фаталисты по природе, пропитанные восточным духом покорности судьбе вследствие восьмивекового рабства под игом мавров.

Бриг убрал почти все паруса, которые распустил было сначала, и храбро продолжал свой путь под малыми парусами.

Медвежонок опять появился на палубе и, поднявшись на шканцы, взял в руки рупор.

— Все по местам! К бою! — скомандовал он.

— Все готовься к бою! — повторил Олоне.

Немедленно на палубе и на батареях все пришло в движение, гренадеры и самые искусные стрелки взобрались на мачты; потом все стихло, и мертвое молчание водворилось на фрегате.

— Командир! — сказал Олоне. — Все готово, каждый на своем месте.

Пьер Легран с фитилем в руках неподвижно стоял у пушки на баке, устремив взгляд на командира.

Тот подал знак. Пьер Легран поднес фитиль.

Грянул выстрел, и в то же мгновение флибустьерский флаг величественно взвился над фрегатом.

Флаг этот, как удостоверяют все сочинения о флибустьерстве, голубой, белый и красный, имел в точности такое же расположение полос, как на нынешнем национальном флаге Франции.

Только на белой полосе командир «Задорного» велел изобразить черную медвежью голову в натуральную величину, пользуясь преимуществом флибустьеров помещать, если им заблагорассудится, герб, разъясняющий их имя, на флаге собственного судна.

Пушечный выстрел был только угрозой, никакого ядра не пронеслось над волнами. Однако эту угрозу вполне правильно истолковали на бриге: большой испанский флаг мгновенно поднялся на корме, и радостное «ура!» экипажа «Задорного» погребальным звоном отдалось в ушах испанцев.

Между тем погоня все продолжалась; вскоре «Задорный» поймал в паруса свежий порыв ветра и очутился рядом с бригом, на расстоянии слышимости голоса.

— Эй, на судне! — крикнул Медвежонок в рупор.

— Эй! — тотчас отозвались с брига.

— Ложись в дрейф или потоплю!

Приказание флибустьера на бриге исполнили с быстротой, похожей на волшебство.

Фрегат шел вперед еще несколько минут, потом также лег в дрейф.

Два судна находились на расстоянии неполного ружейного выстрела.

Тут Медвежонок приступил к продолжению на минуту прерванного разговора.

— Название и водоизмещение брига? — спросил он.

— «Сан-Хуан-Батиста» в триста пятьдесят тонн.

— С каким грузом?

— Индиго, кофе, слитки серебра и сплющенная серебряная посуда.

При этом блистательном перечислении богатств, заключавшихся в трюмах брига, радостный трепет пробежал по рядам флибустьеров.

— Откуда и куда идете? — продолжал спрашивать Медвежонок.

— Из Картахены в Кадис прямым путем.

При упоминании о Картахене командир едва удержался от удивленного жеста.

— Сколько времени вы в пути?

— Мы вышли из Картахены одиннадцать дней назад.

— Пришлите лодку с капитаном.

Этот маневр был исполнен гораздо медленнее первого. Испанцы страшно боялись флибустьеров, которых буквально считали исчадиями ада; однако приходилось покоряться.

На воду спустили шлюпку, в нее сошли несколько человек, хотя и с очевидным неудовольствием, потом они отчалили от брига и направились к корсару, отдаляя всеми возможными мерами страшную минуту встречи с противниками.

Командир «Задорного» обратился к своему экипажу со словами:

— Пусть каждый остается на своем месте. Ни криков, ни ропота: я хочу, чтобы величайший порядок и глубокая тишина царили на фрегате в течение всего времени, пока на нем будет оставаться испанский капитан. Боцман, — продолжал Медвежонок, — поставьте четырех человек у трапа на штирборте. Покажем этим гордым испанцам, что и мы знаем морские обычаи. Да быть наготове бросить канат, как только подойдет шлюпка.

Несмотря на преднамеренную медлительность, за которую всякий другой флибустьерский предводитель заставил бы дорого поплатиться, шлюпка с испанского брига в конце концов все-таки достигла фрегата.

Капитан, который правил рулем, был человек лет сорока, с мелкими и ничем особенным не приметными чертами лица, на котором было разлито выражение грусти и глубочайшего уныния.

Он один взошел на фрегат. Ему отдали воинские почести. Испанец ответил с улыбкой, исполненной горечи, и направился к командиру фрегата, который со своей стороны спустился со шканцев и шел к нему навстречу.

— Э-э! — вскричал Медвежонок с движением дружеского удивления. — Да это, кажется, дон Рамон де Ла Крус, если не ошибаюсь.

— Увы, благородный командир, — ответил тот со смиренным поклоном, — опять я.

— Опять? Уж не укор ли это, капитан?

— Он относится лично ко мне, командир. Видно, судьбой так определено, что я не могу совершить ни одного перехода, не будучи захваченным вами в плен. Я сетую на судьбу, а не на вас.

— Действительно, мы встречались чуть ли не три раза.

— Четыре, командир.

— Вы думаете?

— Увы! Уверен, — со вздохом ответил дон Рамон.

— Положим, четыре! Итак, в знак уважения к старому знакомому я прошу сказать мне, что могу сделать для вас.