— Да, да! — вскричали флибустьеры, увлеченные благородными словами д'Ожерона. — Освободить их! Да здравствует губернатор! Да здравствует Медвежонок Железная Голова!

Первый толчок был дан; все поддались всеобщей восторженности.

Испанцы были свободны.

— В свою очередь благодарю вас, — обратился к д'Ожерону тронутый до глубины души капитан, — без вас я потерпел бы неудачу у самой цели.

— Не думайте этого, любезный капитан, — возразил, улыбаясь, губернатор. — Флибустьеры — большие дети, и сердце у них осталось добрым, только надо уметь затронуть струны их великодушия.

Золото, лежавшее все время на столе, было вручено д'Ожерону, который взялся раздать его, и затем все покинули «Сорванный якорь».

Толпа с восторженными криками сопровождала капитана до самых дверей его жилища и окончательно рассталась с героем дня, только когда он с двумя близкими друзьями и пленниками-испанцами наконец скрылся внутри дома.

Тем не менее в городе всю ночь не утихало волнение и множество людей группами бродило по улицам с песнями и восторженными криками в честь капитана Медвежонка Железная Голова и губернатора д'Ожерона.

Пленных испанцев было восемнадцать мужчин и две женщины.

Как только Медвежонок вошел к себе в дом, он велел своим слугам приготовить помещение для чужеземцев, которых уже считал своими гостями, потом, заверив их, что они ни в чем не будут нуждаться и что на следующее же утро он позаботится о возможности для них безопасно уехать из колонии, капитан простился с ними, положив таким образом конец их уверениям в вечной благодарности, и вернулся к друзьям, которые, вольготно расположившись в его гостиной, пили и курили в ожидании его прихода.

— Однако, — обратился к нему Прекрасный Лоран, — опасную же игру ты затеял, заступаясь за пленников!

— Правда, брат, но мне нельзя было поступить иначе; когда Пальник чуть было не застрелил меня, кто-то из пленников — мне показалось, что это была не женщина, — отважно кинулся вперед с явной целью спасти мне жизнь.

— Я видел, — заметил Мигель Баск, — это действительно была женщина, и молодая, кажется, но до того закутанная в покрывало, что нельзя было разглядеть и кончика ее носа.

— В таком случае ты поступил хорошо, Медвежонок, — согласился Прекрасный Лоран, — не подобает, чтобы испанская собака выказала себя великодушнее Берегового брата.

— И я так решил, — с кротостью ответил капитан.

— Во всей этой истории для меня ясно одно, — вскричал Прекрасный Лоран, — ты одержал победу над прелестной, надо полагать, испанкой!

— Ты с ума сошел!

— Ну, разумеется, твоя слава по этой части хорошо известна, — с усмешкой возразил Прекрасный Лоран, — только что же ты думаешь делать со своими гостями?

— Признаться, не знаю, как мне выпроводить их из колонии, в особенности теперь, когда все корабли в море.

— Ба-а! Нет ничего легче, — вмешался Тихий Ветерок. — Есть у меня добрый приятель, буканьер, о котором и вы, вероятно, слышали, так как он очень известен среди братства.

— Как его зовут?

— Польтэ.

— Кто же не знает его, по крайней мере понаслышке! — воскликнул Медвежонок. — Он охотник, больше на буйвола, чем на кабана, которым пренебрегает, если только не оказывается вынужден схватиться с ним; он здоровенный детина и друзьям своим предан.

— Польтэ — истинный Береговой брат, — подтвердили собеседники.

— Его-то нам и надо, — продолжал Тихий Ветерок. — Он должен теперь охотиться в окрестностях Артибонита; отправимся к нему, и мы получим все необходимые сведения, чтобы достигнуть испанского города или местечка, не подвергаясь ненужным стычкам с полусотнями. Принимаешь ли ты предложение, Медвежонок?

— С превеликой радостью. Когда мы отправимся?

— Тебе решать; я отдаю себя в твое распоряжение.

— Так завтра, если ты согласен.

— Ладно! На рассвете я буду здесь с двумя из моих слуг; ты также возьми двоих, больше нам не нужно.

— Каковы дороги? Можно ли пробраться по ним на лошади? — спросил капитан отчасти нерешительно.

— К чему этот вопрос?

— Ну и наивен же ты, ей-Богу, Тихий Ветерок! — вскричал Прекрасный Лоран с громким хохотом. — Разве ты забыл, что среди испанских пленных есть женщины?

— У тебя злой язык, Лоран, — весело воскликнул Медвежонок, — но я должен сознаться, что твое замечание справедливо. Бесчеловечно было бы заставлять женщин пройти, быть может, более двадцати лье по отвратительным дорогам.

— В высшей степени бесчеловечно! — подтвердил Прекрасный Лоран с комической серьезностью.

— Дороги в порядке, — успокоил Легкий Ветерок, — лошади пройдут без труда.

— Тогда я возьму двух лошадей.

— Как хочешь. Итак, решено, до завтра.

— До завтра; спасибо.

Флибустьеры встали, выпили по последней рюмке ликера, дружески пожали хозяину руку и ушли, чтоб дать ему возможность поспать.

Но капитан долго не мог заснуть. Неведомое чувство коварно закрадывалось в сердце; любопытство, в природе которого он сам не мог дать себе отчета, отгоняло от него сон всю ночь.

Против его воли, слова Прекрасного Лорана то и дело звучали у него в ушах.

На другое утро, когда еще не появилось солнце, Тихий Ветерок, олицетворенная точность, согласно своему обещанию явился с двумя вооруженными с ног до головы слугами и постучался в двери дома Медвежонка. Сам хозяин отпер ему дверь и вышел дружески пожать ему руку.

— Мы готовы, — сказал он.

— Так отправимся в путь, — ответил Тихий Ветерок. — Если поторопиться, мы, пожалуй, часам к одиннадцати или к полудню застанем Польтэ в его букане; иначе нам не удастся увидеть его раньше шести часов вечера.

Медвежонок тотчас велел предупредить испанцев.

Спустя десять минут караван покинул дом и направился к горам, удаляясь от моря.

Во главе шли Тихий Ветерок и Медвежонок, сопровождаемый своими неразлучными спутниками — собаками и кабанами.

Далее верхом на лошадях следовали две женщины. Они до того тщательно закутались в свои мантильи и шарфы, что из всего лица были видны одни только черные глаза, блестевшие словно карбункулы, когда они с беспокойством оглядывались по сторонам.

За ними в нескольких шагах шли испанские пленники, нахлобучив шляпы с широкими полями и с головой, до самых глаз, окутав себя толстыми складками плащей.

Испанцы ни в какую погоду, дождь ли, солнце ли, холодно или жарко, в Европе они или в Америке, не расстаются со своим плащом; это неизменная и в то же время любимейшая их одежда.

Два слуги Медвежонка и два — Тихого Ветерка шли на флангах колонны, с ружьем на плече, пистолетами и топором за поясом, штыком и ножами в ножнах из крокодиловой кожи на боку.

Редкие прохожие, которые встречались флибустьерам на улицах, почтительно кланялись им и желали счастливого пути, ничем не изобличая нескромного любопытства; караульные у городских ворот подняли решетку и опустили подъемный мост, едва завидев их, и вскоре маленький караван очутился в открытом поле.

Глава IV

КАК ФЛИБУСТЬЕРЫ НАШЛИ ПОЛЬТЭ,

КОТОРЫЙ ОДИН-ОДИНЕШЕНЕК ОЦЕПЛЯЛ ПОЛУСОТНЮ ИСПАНЦЕВ

Было еще темно; чувствовался резкий холод. Волны Антильского моря вспыхивали на горизонте кровавым оттенком; солнце готово было выйти из недр волн.

Путешественники пробирались по узкой и каменистой дороге, окаймленной с обеих сторон частым кустарником сасафраса, среди которого местами возвышались кокосовые пальмы, чьи густые верхушки слегка колебал затихающий утренний ветерок.

Вдали виднелась темная и величественная масса самого густого леса в Артибоните, над которым выступала остроконечная вершина невысокой горы Куридас.

Равнина пробуждалась, и все таинственные ее обитатели по-своему приветствовали возвращение света.

Отвратительные пипы, гады из семейства жаб, с бычьим голосом, мычали у какого-нибудь неизвестного болота, над которым с жужжанием кружились тучи москитов; кампанеро, или птица-колокол, повторял свою однообразную и пронзительную нотку через равномерные промежутки; обезьяны визжали наперебой, свиньи пекари глухо хрюкали в колючем кустарнике, и исполинские грифы, широко распустив свои большие крылья, описывали громадные круги в воздухе, испуская отрывистые, пронзительные крики, к которым примешивалось мяуканье диких кошек и веселое пение тысяч птиц всех родов и цветов, зябко нахохлившихся в густой листве.