— Я уеду, когда мне заблагорассудится, сеньор, — гордо ответил молодой человек. — Ничто не может ускорить или задержать моего отъезда! Прощайте, дон Мануэль де Линарес! Помните, что я вам предлагал мир, и вы сами отвергли его!

Губернатор пожал плечами. Дон Торрибио вышел.

— Позвать сюда дона Кристобаля Паломбо! — распорядился дон Мануэль.

— Нельзя терять ни минуты, — проговорил он, оставшись один, — эти черти разузнали все неизвестно, какими путями. Выбора для меня не может быть. Надо действовать решительно — иначе, я погиб! Что же касается прекрасного юноши, влюбленного в мою воспитанницу, то я выслежу его, голубчика. Но не лучше было бы… нет, еще не поздно! Что бы там ни было, доведем дело до конца. Слава Богу, я еще не побежден!

В эту минуту в кабинет вошел дон Кристобаль.

— А, — сказал губернатор, повернувшись к нему, — теперь мы одни, мне много о чем надо переговорить с вами!

Глава XII,

В КОТОРОЙ ЛУКАС МЕНДЕС

ЯВЛЯЕТСЯ В НОВОМ СВЕТЕ

Дон Мануэль де Линарес со страхом следил, как все восставало против него. Его разговор с доном Торрибио де Ньебласом нанес ему последний удар, убедив в том, что его враги не только не считали себя побежденными, но, напротив, готовы были объявить ему открытую войну; они вывели на свет все его козни, обнаружили его заговоры и, конечно, им были известны остальные темные дела его.

К тому же, они должны были чувствовать за собой большую силу, раз дон Торрибио позволил себе так нахально явиться к нему во дворец.

Им овладел невыразимый страх. Только надежда на мщение спасла его от припадков бешенства, угрожавших ежеминутно его жизни.

Когда дон Мануэль пришел в себя и хладнокровно подумал о своем положении, он сознался, что оно оказывалось почти безвыходным; но, со свойственным ему упрямством, составлявшим отличительную черту его характера, он решил действовать с новой энергией.

Немедленно созвав своих верных сообщников, Наранху, дона Кристобаля Паломбо, дона Бальтасара Турпида и прочих, он принялся за дело.

Состоялся совет, на который был приглашен Лукас Мендес в качестве секретаря. На этом совете решили, что губернатор сбросит маску и открыто станет домогаться исполнения своих революционных проектов. Платеадос рассчитывали на свои силы благодаря своим обширным связям и ловким сообщникам, чтобы объявить войну мексиканскому правительству и принудить его войти с ним в соглашение.

Три дня спустя со всех сторон Соноры начали сходиться войска к Уресу. Город оживился и наполнился людьми; вскоре собралось около четырех тысяч человек пехоты и артиллерии, прекрасно вооруженных и снабженных всевозможными припасами.

Между жителями распространился слух, что это приготовление к войне с индейцами; и все радовались возможности расправиться с непримиримыми врагами.

Каково же было их изумление и беспокойство, когда утром через два дня они увидели, что войска вступили к ним в город, переполнили все кварталы и с барабанами и музыкой во главе выстроились на главной площади перед дворцом губернатора, а артиллерия заняла все улицы, с заряженными пушками и зажженными фитилями.

Через десять минут с треском раскрылись дворцовые ворота и показался губернатор верхом на великолепной лошади, в полной генеральской форме в сопровождении блестящего штаба.

Войска, повинуясь команде, двинулись со всех сторон, образовав огромный непроницаемый круг, среди которого очутился губернатор со своим штабом.

Губернатор после громкого приветствия солдат подал знак к молчанию, и, развернув бумагу, которую держал в руке, собрался приступить к чтению. Вдруг дон Кристобаль Паломбо, гарцевавший недалеко от него в адъютантском костюме, нагнулся к нему и быстро сказал ему на ухо несколько слов.

Губернатор поднял голову и посмотрел с беспокойством вокруг себя.

— Это правда! — проговорил он. Потом, обратясь к одному из командующих офицеров, прибавил: — Полковник, кажется, здесь не все войска?

— Действительно, сеньор губернатор, — ответил офицер, кланяясь, — не хватает одного полка кавалеристов, двух рот артиллеристов и одного пехотного батальона. Но зато нам удалось завербовать все гражданские корпуса, они налицо, все без исключения.

— Да, я знаю. Но почему те не явились? Кажется, вам был отдан приказ по этому поводу, полковник?

— Все, что зависело от меня, я исполнил по приказанию вашего превосходительства. Я явился в казармы с…

— Говорите короче, кабальеро; нам некогда выслушивать длинные речи! — резко прервал его губернатор.

— Извольте! Скажу в двух словах: они не хотели даже выслушать меня, казарму заперли, а полковник отказался принять меня.

— Хорошо, кабальеро; мы потом посчитаемся с ними. Затем губернатор принялся за чтение бумаги. Содержание ее состояло в подстрекательстве к гражданской войне; правительство представлялось в ужасных красках: обвинялось во взяточничестве, деспотизме и проч., оплакивалась несчастная страна, терпевшая столь постыдное иго. Губернатор воззвал ко всем добрым гражданам, чтобы они постояли за свою свободу; им обещались золотые горы, если они соединятся под знаменами человека, который клялся возвратить им свободу и наградить их всеми благами мира. Много еще чего говорилось в этой бумаге; но все эти напыщенные фразы годны были лишь для того, чтобы ими заткнуть рот дуракам, поверившим этому пустозвонству.

Солдаты выслушали многословную речь с примерным терпением, конечно, не поняв ни одного слова. Но как только чтение было окончено, со всех сторон раздались громкие восклицания. Тут же, как было заранее условлено, дон Мануэль де Линарес был провозглашен президентом республики трех штатов, спасителем отечества и диктатором; мексиканское же правительство поставили вне закона, как это практиковалось при каждом пронунсиаменто: мексиканцы очень опытны в этих делах.

Затем последовало назначение офицеров. Всех произвели в следующий чин, а солдатам пожаловали по два пиастра. В заключение церемонии к жителям обратились с напыщенной прокламацией, до которой им, в сущности, было мало дела. Таким образам в Уресе произошла революция.

Новое правительство сейчас же дало знать себя, ознаменовав свое вступление насильственным займом у богатых коммерсантов и местных банкиров.

Каждое правительство нуждается в деньгах для устройства — и весьма естественно, что достает их там, где может, то есть берет у тех, кто их имеет. К тому же, местные обыватели, привыкшие с незапамятных времен к пронунсиаменто, заранее знали, чем кончится эта история; а потому заплатили с покорностью.

В общем, все остались довольны результатом пронунсиаменто: президент и его сообщники были удовлетворены; народ спокойно согласился на все; негоцианты и банкиры выдали деньги, не сказав ни слова. Все шло прекрасно; толчок был дан, оставалось только следовать по намеченному пути.

Но, к несчастью, дело почти тотчас же приняло дурной оборот, неизвестно но какой причине, к великому удивлению новых правителей.

Прошло каких-нибудь два-три часа. Вдруг на всех улицах города объявились баррикады. Во всех церквах забили в набат; послышался треск пальбы и выстрелов из пушек. Одним словом, в Уресе произошло форменное восстание; всюду дрались с остервенением.

Как же это случилось? Откуда внезапная перемена в городе, обыкновенно таком тихом и безмятежном?

Сейчас объясним все; но для этого заглянем несколько назад.

Расставшись с доном Мануэлем, дон Торрибио отправился к своим спутникам, ожидавшим его на лошадях во дворе дворца.

Небольшое войско медленно проезжало через главную площадь; в тот момент, когда оно поравнялось с одним из домиков, в окне последнего приподнялась тюлевая занавеска; в образовавшееся отверстие проскользнула маленькая ручка и бросила цветок так ловко, что он упал прямо на плащ молодого человека; одновременно с этим послышался прелестный голосок, который пролепетал с необыкновенной нежностью только одно слово, которое для влюбленного имеет столько прелести.