Как бы там ни было, Шарль Лебо в первый раз еще был очень скучен, его томило какое-то мрачное, неопределенное предчувствие.

— О! — говорил молодой человек, спеша к лагерю. — Как это глупо! Мое сердце болит, мне скучно, как изнеженной даме, страдающей нервными припадками. Со мной никогда еще ничего подобного не бывало!.. Но это состояние ненормально — должна же быть какая-нибудь причина? Я не знаю ее, но все-таки беспокоюсь…

Разговаривая таким образом шепотом, охотник незаметно подошел близко к лагерю.

На расстоянии двух выстрелов от лагеря он остановился.

Шарль Лебо был вполне уверен в предусмотрительности и опытности своего друга, которому доверил дам, он знал его лучше, чем кто-либо, живя вместе несколько лет, он мог изучить его, его характер, привычки настолько, что, доверив ему даже такой серьезный пост, был покоен в том отношении, что никакой ошибки или неосторожности произойти не может. Смелый до дерзости при известных условиях, Белюмер никогда не рисковал, не будучи уверен в себе и своих силах.

Остановясь около лагеря, молодой человек не хотел показываться Белюмеру, пока тот не позовет на помощь; поступая иначе, он мог сильно оскорбить своего старого друга, что никогда бы он не простил себе.

Осмотрев бегло местность, Шарль Лебо послал несколько человек на разведку подальше, а сам остался на месте.

Холод был ужасный; охотник быстро ходил, чтобы согреться.

На восточном горизонте показалась уже светлая полоска — предвестница рассвета, ночь прошла, мрак был не так густ.

Пернатое население леса стало понемногу просыпаться, чувствуя приближение дня, лес оживал, наполняясь утренним шумом.

Охотник, продолжая по-прежнему ходить взад и вперед на небольшом расстоянии, неожиданно натолкнулся на посланного к ним Маленького Жана.

Охотники Сурикэ, зная хорошо в чем дело, не позволили посланному уйти, не переговорив лично с вождем.

Посланному именно этого и нужно было; расспросив, где Сурикэ, он поспешил к нему, обрадованный, что нашел так скоро того, которого хотел так далеко идти искать.

— А, это вы, Маленький Жан? — спросил удивленный охотник. — Что вы тут делаете, осматриваете местность?

— Нет, я послан к вам Белюмером.

— Ого! Какого черта ему от меня нужно? — рассмеялся Шарль Лебо.

— Он послал просить вашей помощи.

— Помощи! — вскричал, бледнея, охотник. — Разве грозит опасность?

— Вы сами увидите, друг Сурикэ, — возразил Маленький Жан.

— Да не бойтесь, говорите все, не скрывайте, я должен все знать.

Маленький Жан, не заставляя повторять вопроса, рассказал все, что случилось в лагере и что сделал Белюмер.

— Он постоянно преувеличивает, — сказал, смеясь, Сурикэ. — Неприятель уже потерял пятерых, следовательно, осталось 24, нас же 32, вас шестнадцать, да у меня 15 человек, а этого вполне достаточно, чтобы дать хороший урок ирокезам; а вы, мой друг, поезжайте скорее к нашим товарищам, они, вероятно, уже возвращаются теперь домой, и зовите их с собой, понимаете, друг Жан.

— Я остальным вождям скажу то же, что говорил вам, Сурикэ.

— Конечно, мой друг, попросите их поспешить, следует проучить ирокезов и отбить у них охоту надоедать нам; побьем раз хорошо, так будет покойней.

— Да, особенно, если вы их убьете.

— Как! Вы здесь еще?

— Иду! До скорого свидания!

— Оказывается, то, что я считал болезнью, было просто — предчувствие; это странная способность, которой мы обладаем, сами того не сознавая… Чего ради я начинаю философствовать в такой ужасный холод, ожидая каждую минуту встречи с неприятелем… но это все равно, теперь я вижу, что это было предчувствие, о котором я могу теперь говорить и рассуждать с философской точки зрения.

Счастливый тем, что сумел определить свое грустное настроение, он захохотал как сумасшедший.

Мы говорили уже, что много было еще детского в этом замечательном человеке, оригинальный и самобытный характер которого представлял странную смесь самых разнообразных и причудливых чувств.

Сурикэ собрал товарищей и направился к лагерю, но и. на этот раз не показался Белюмеру, и он остановился на расстоянии пистолетного выстрела.

Остановившись, он отправил своих людей на розыски. А сам, приняв все необходимые предосторожности, стал; ждать, когда придет ему время действовать.

Пока он хотел предоставить старому другу полную свободу действий, зная хорошо, что он ничем не скомпрометирует себя.

Кроме того, Шарль Лебо совершенно основательно думал, что нужно не нападать, а, выждав удобную минуту, неожиданно появиться с тылу и, отрезав пути отступления неприятелю, поставить его таким образом между двух огней.

Это был очень простой и в то же время очень практичный план. Нужно было только хорошо его выполнить.

Шарль Лебо решил строго держаться созданного им плана, как только завидит нападение.

Ирокезы не медлили; гордые и зверски жестокие, они, узнав об исчезновении своих шпионов, готовы были скорее броситься вперед на верную гибель, чем уйти обратно, не пролив капли крови своего врага.

День уже наступил.

Вставшее в тумане солнце предвещало большую грозу, которую ожидали еще с вечера.

Наконец явился один из ходивших выслеживать неприятеля и сообщил, что ирокезы продвигаются к лагерю крайне осторожно.

Шарль Лебо тотчас же отправился в указанное место, чтобы издали следить за ходом врага, стараясь при этом остаться незамеченным.

Ирокезы шли гуськом, внимательно осматривая кустарники и чащу леса; но видно было, что они шли не обыкновенной твердой походкой, а какой-то нерешительной, несмелой.

Не было сомнения, что они подчинялись только влиянию графа Витре; дай он им свободу, они охотнее вернулись бы назад, чем идти приступом на неприятеля, который не обещал ничего хорошего.

По временам они приостанавливались, прислушиваясь, а где деревья были гуще, тесно сдвигались, образуя сплошной ряд.

Они наткнулись на трупы своих товарищей, посланных шпионами в лагерь, которых так безжалостно оскальпировали охотники гуроны, и опять приостановились.

В эту минуту раздался залп, почти в упор, и повалил нескольких ирокезов.

Краснокожие, надеясь напасть на врага неожиданно, были страшно взбешены такой встречей и бросились вперед с громким воинственным криком, на который дружно отозвались гуроны.

Между тем граф Витре, предоставив ирокезам полную свободу драться и мстить, пробрался со своими матросами с другой стороны в лагерь.

Белюмер, уходя, оставил пять лучших охотников около палатки дам.

— Вперед, нет пощады врагам! — вскричал граф Витре, потрясая шпагой.

Матросы кинулись за своим начальником.

Схватка была жестокая, их было четверо против пяти таких же смелых и сильных, решившихся ни перед чем не отступать.

Они дрались беспощадно с невыразимым бешенством. Один матрос уже был убит; другой сильно ранен, третий получил легкую царапину.

Из защищавших палатку было двое убито, трое ранено.

Между тем шум с поля битвы стал приближаться, становясь ясней.

Сурикэ напал на ирокезов с тылу и гнал их вперед, прицеливаясь в спину.

Когда отступление было отрезано, ирокезы, против воли, попали в лагерь, спасаясь и ища выхода.

Победители и побежденные, перепутавшись, шли вместе.

В эту минуту дверь палатки откинулась, и на пороге появилась женщина, держа в каждой руке по пистолету; опустив за собой дверь, она с решительным, вызывающим видом встала, загораживая собой вход в палатку.

Эта женщина была Свет Лесов.

Она походила на львицу.

Ее большие черные глаза сверкали как молнии, бледное лицо дышало непримиримой ненавистью, рот слегка раскрылся от дикой улыбки, а длинные чудные волосы, рассыпавшись по плечам, закрывали ее, как плащом.

Появление ее сперва сильно изумило и даже испугало своей неожиданностью графа, но он быстро оправился, вынул пистолет из-за пояса и, прицеливаясь в нее, сказал невозмутимо глухим голосом:

— Дорогу!