Одним из наиболее выдающихся гостей за столом, во время вышеупомянутого обеда, был некий господин Набук, депутат народного собрания, человек еще молодой, лет тридцати двух, с живым, проницательным взглядом и умной улыбкой. Это был человек в высшей степени образованный, владевший несколькими языками, с меткими суждениями и ясным, правильным взглядом на вещи. Кроме того, он был прекрасно знаком со всеми европейскими политическими деятелями и сам, как оказалось, был предводителем оппозиции совета, что в таком молодом человеке весьма удивительно.

Но о нем я буду еще говорить впоследствии, когда ближе узнаю его, а теперь скажу, что обед продолжался до половины десятого вечера, так что в конце концов я чувствовал себя крайне усталым и изможденным.

Выйдя на улицу, я нанял коляску за пятьсот рейсов. Подъехав к своему дому, я стал рассчитываться со своим возницей — и тот вдруг, без всякого основания, вздумал требовать с меня ровно вдвое больше, то есть тысячу рейсов. Я, конечно, не захотел позволить этому негодяю глумиться надо мной и вступил с ним в пререкания. Меня уже начало сердить его нахальство, и не знаю, чем бы все это кончилось, если бы один из полицейских инспекторов, следивший на протяжении некоторого времени за нашим разговором, не положил конец этому неприятному столкновению, вскочив в коляску и приказав вознице везти себя куда-то — но куда именно, я не расслышал. Предполагаю, однако, что разом присмиревший извозчик вынужден был ехать на один из полицейских постов, что не было для него большим удовольствием.

Я положительно не мог удержаться от смеха при виде перемены, произошедшей в лице этого злополучного возницы, когда он понял, что попался на месте преступления.

Я чувствовал себя настолько плохо, что, вернувшись домой, выпил горячий грог, мое любимое лекарство во всех подобных случаях, и, плотно завернувшись в одеяло, тотчас же лег спать.

На следующий день, несмотря на все еще скверное самочувствие, я оделся и отправился в konfiteria Дероша.

В Рио нет кафе, а есть только конфитерии, но это в сущности только другое название, а на самом деле это одно и то же.

Здесь я условился встретиться с господами Курти и Бриссеем, которые пригласили меня сюда к трем часам пополудни.

Когда я явился, мои новые знакомые уже ожидали меня и после обычных приветствий осведомились о том, чем меня угощать.

Я отвечал, что не хочу ничего, во-первых, потому что чувствую себя больным, а во-вторых, потому что никогда ничего не ем между обедом и ужином.

— На что вы жалуетесь? — спросил меня доктор Бриссей.

— Право, не знаю, какое-то общее недомогание, вероятно, вследствие сильного переутомления.

— А, — сказал он, — это сущие пустяки, я берусь вылечить вас за четверть часа!

— Очень буду вам благодарен.

— Нет, не благодарите, просто мы с Курти решили, что будем все втроем обедать у Моро и затем отправимся в Альказар, так что вы понимаете — в наших же интересах, чтобы вы были здоровы.

— Да, но…

— Та, та, та! Подождите меня всего пять минут, и вы сами увидите.

С этими словами доктор Бриссей надел шляпу и вышел.

— Доктор, конечно, шутит? — спросил я господина Курти, оставшись с ним вдвоем.

— Нисколько! Это прекраснейшее португальское средство — или, вернее, индейское, так как португальцы заимствовали его у индейцев.

— О, если это индейское средство, то я в него верю, мне уже не раз приходилось испробовать на себе и других индейскую медицину, и я могу только похвалить ее!

— А вот и доктор!

Действительно, в дверь конфитерии вошел доктор Бриссей с маленькой баночкой в руке. Подозвав слугу, он потребовал у него стакан, налил в него немного воды и влил туда все содержимое баночки.

— Выпейте разом, — сказал он, подавая мне стакан. Я повиновался.

Мои сотоварищи закурили по сигаре, я последовал их примеру.

Завязался оживленный разговор; говорили обо всем, но только не о том лекарстве, которое мне дали выпить. Публика начинала прибывать. Пришли еще несколько французов, которые подходили и пожимали руки двум моим собеседникам и затем подсаживались к нашему столику. Все они были чрезвычайно милы и любезны со мной.

В общем, пили одни только освежительные напитки, но зато в громадном количестве.

Когда настало время расходиться, все достали из карманов пачки разноцветных ассигнаций, в большинстве случаев очень жирных, сальных и затасканных. В Бразилии в обращении очень мало золота и другой звонкой монеты. И местные жители — как европейцы, так и бразильцы — очень привыкли к этим деньгам и находят их весьма удобными; что же касается меня, то я никогда не мог к ним привыкнуть. Для местных жителей это, конечно, не неудобство, для путешественника — дело другое: все эти ассигнации и никель ходят только в Рио и в Бразилии, а как только вы выезжаете за пределы этой страны, вам приходится обменивать эти деньги на золото, преимущественно на английские фунты стерлингов, которые ходят везде, тогда как французское золото часто падает так низко по курсу, что приходится на нем терять почти четверть стоимости, что, конечно, разорительно.

А ведь было время, когда, кроме золотых унций и серебряных пиастров, здесь не знали другой монеты; теперь же все эти страны разорены вконец и вряд ли когда-нибудь опять поправятся.

На это имеется масса причин, весьма сложных, но, конечно, главнейшие из них — дурные правительства, нелепые революции и воровство, грабеж казны, возведенный в степень своего рода профессии.

Часов в шесть мы вышли из конфитерии и отправились обедать.

— Ну как вы себя чувствуете теперь? — осведомился доктор Бриссей.

— Право, — ответил я, смеясь, — я чувствую себя прекрасно, мало того, полагаю, что буду даже в состоянии отлично пообедать.

И это было действительно так: я не ощущал ни малейшего недомогания.

Глава XII

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ГЛАВЫ

Ресторан «FreresPriveneaux», который содержит известный всему городу Моро, бывший зуав[29], — бесспорно, лучший ресторан в Рио. Он помещается на улице Овидор, то есть в самом модном и людном квартале; вход с переулка, но лестница прекрасная, напоминающая европейские. Общая зала роскошно убрана богатыми зеркалами и освещена газом, так что невольно можно подумать, что находишься в одном из ресторанов Парижа, у Петерса или Бребана. Прислуга превосходная, сервировка отличная, но цены очень высоки; что же касается стола, то кухня оставляет желать очень многого, если только вы не знакомы лично с хозяином и не пользуетесь его особой благосклонностью.

Сам Моро — человек весьма неглупый и в настоящее время страшно богатый; несколько лет тому назад он выстроил себе роскошную виллу в Тижуке, которая обошлась ему в четыреста тысяч франков. Виллу эту он назвал виллой Моро; у меня еще будет случай сказать о ней несколько слов. Мы прекрасно пообедали. Здесь держат две кухни: французскую и бразильскую, — мы, конечно, предпочли первую. Вина, принесенные нам к столу самим господином Моро, были превосходного качества — очевидно, он был очень расположен к обоим моим сотрапезникам. После обеда мы отправились в Альказар, где давали в этот день Синюю Бороду, но эта милая оперетка была почему-то перекроена на бразильский лад и превратилась в непристойную буффонаду, возбуждавшую во мне одно лишь отвращение.

В одиннадцать часов мы вышли из театра и отправились к Дерошу выпить по кружке пива. Конфитерия была почти пуста; кроме двух-трех посетителей, куривших сигары за кружкой пива, не было никого.

Оказалось, что один из этих меланхолических курильщиков был знаком моим новым приятелям, и они тотчас же поспешили представить меня ему. Это был генеральный консул Швейцарии, прелестнейший и умнейший человек, с которым я с первого же раза подружился.