— Хорошо, — сказал охотник, — завтра, с восходом солнца, я сообщу моему отцу волю Ваконды и дарует ли он нам надежду на спасение больных.

— Я буду ждать моего сына, — промолвил старик.

Индейцы, почтительно поклонившись исцелителю, вместе удалились. Священник и вождь поспешили к главному городскому старейшине с намерением сообщить ему обо всем, что узнали от Верного Прицела о Красном Волке и Олене.

Тем временем наступила ночь — ясная, спокойная, напоенная опьяняющим благоуханием, чудная американская ночь. Охотник проводил глазами удаляющихся индейцев, потом перешел через площадь, направляясь к храму. Подойдя к нему, он открыл запоры и задвижки и вошел внутрь, притворив за собой двери, полагая, что никто не посмеет войти в святилище — и по суеверному страху, внушаемому им индейцам, и по святости места.

Испрашивая у священника позволения провести ночь в храме, охотник не имел другой цели, как только придать религиозный вид способу, которым он намеревался похитить пленниц; в то же время, ему необходимо было иметь несколько часов для свободного обдумывания дальнейших действий, не стесняясь ничьим присутствием и не опасаясь докучливых угождений.

Внутри храма царила полная темнота, только перед жертвенником горела лампа, но ее слабый, дрожащий свет не мог рассеять мрака. Верный Прицел удалился в темный угол храма, устроился на полу, вынул из-за пазухи пистолеты, положил их возле себя на всякий случай и глубоко задумался, машинально всматриваясь в темноту. Однако, мало-помалу, от усталости, а может, от влияния места, в котором он находился, несмотря на усилия продолжать бодрствовать, он почувствовал, что веки его отяжелели и закрываются против его воли; наконец он заснул.

Сколько времени он проспал, он не знал, как вдруг легкий шум, раздавшийся поблизости, заставил его резко открыть глаза. Оглядевшись, не поворачивая головы, он остерегся сделать малейшее движение, которое бы доказало, что сон его прерван. Он не мог ничего видеть: стояла глубокая ночь, а единственная лампа погасла. Он понял, что кто-то пробрался в храм и подстерегал его. Но кто осмелился переступить священный порог? Только друг или враг решится на это. Его единственным другом в городе был Летучий Орел, но если бы это был он, то подошел бы к нему не крадучись, а явно. Следовательно, это был враг, но кто?.. Те, на кого можно было бы подумать, то есть Олень и Красный Волк, не знали его и не могли бы признать в таком совершенном перерождении; к тому же, в течение всего дня он ни разу не встретился с вышеназванными вождями лицом к лицу, следовательно, это были не они. Но кто же тогда? Вот этого-то охотник и не мог угадать несмотря на всю свою хитрость. Однако, чтобы не быть застигнутым врасплох, почти незаметным движением он протянул руки к пистолетам, схватил их и, подняв голову, широко раскрыв глаза и навострив уши, приготовился храбро встретить врага, кто бы он ни был.

Между тем пробудивший его шум не повторялся, все было тихо и спокойно. Напрасно охотник старался различить тень, хотя бы самую слабую, самый легкий шорох; ничто не нарушало величия святилища. Но Верный Прицел знал, что не обманулся, он ясно расслышал крадущиеся шаги, разбудившие его.

«Сто миллионов демонов! — проговорил он мысленно. — Допущу ли я просто так убить себя? Что бы ни случилось, а я узнаю, чего мне ожидать».

В ту же минуту, как подтолкнутый пружиной, он вскочил на ноги с пистолетом в каждой руке.

Вдруг от столба отделилась тень, прыгнула как тигр и, схватив охотника рукой за горло, повалила его на землю, прежде чем он успел крикнуть; чья-то нога тяжело наступила ему на грудь, и, как бы сквозь туман, он различил гнусную рожу, с усмешкой глядевшую на него. Верный Прицел был один, без всякой посторонней помощи; что бы ни случилось с ним, ничто не могло его спасти. Он сдержанно вздохнул и закрыл глаза, отдаваясь во власть судьбы. Но в ту минуту, когда он ожидал смертельного удара, он вдруг почувствовал, что рука, сжимавшая его горло, разжалась, и чей-то насмешливый голос проговорил:

— Встань, могущественный исцелитель, я только хотел доказать тебе, что ты в моей власти.

Охотник поднялся, ушибленный и оглушенный таким неожиданным нападением. Враг продолжал:

— Что дал бы ты, чтобы избежать гибели, угрожающей тебе, и свободно и мирно вернуться в жилище твоего хозяина Атояка?

Но Верный Прицел уже пришел в себя. Он схватил свои пистолеты, и всякий страх пропал в его душе: теперь он мог легко защищаться; враг сделал большую ошибку, выпустив его на свободу; их положение стало равным.

— Ничего я тебе не дам, Красный Волк, — ответил охотник решительно, — почему ты не убил меня, когда я лежал на земле беззащитный?

Красный Волк, так как это был он, удивился, что его так скоро узнали.

— Почему я не убил тебя, собаку? — переспросил он. — Да потому, что пожалел тебя.

— Потому что побоялся, приятель! — твердо возразил охотник. — Одно дело — убить врага в сражении, но совсем другое — погубить посвященного в великую науку исцеления в храме Ваконды, когда он охраняется его всемогущей рукой! Ты струсил, говорю тебе.

Охотник верно угадал: суеверный страх внезапно удержал руку вождя, уже занесенную над охотником.

— Не стану спорить с тобой, — возразил индеец, — но скажи мне, откуда ты узнал мое имя, тогда как я совсем тебя не знаю.

— Но я тебя знаю, Ваконда известил меня о твоем прибытии, я ждал тебя; если же я не предупредил твое нападение, то только потому, что хотел знать, дойдешь ли ты до беззакония и осквернишь ли уважаемую святыню храма.

— Ты далеко зашел, колдун, — заметил краснокожий насмешливо, — если бы не слабость, в которой я каюсь, ты уже умер бы!

— Может быть!.. Чего тебе от меня надо?

— Ты говоришь, что для тебя нет ничего тайного, следовательно, сам должен знать, чего.

— Я знаю, что привело тебя сюда, напрасно бы ты захотел от меня это скрыть; спрашиваю же тебя о том потому только, что хочу узнать, осмелишься ли ты солгать?

Красный Волк подумал с минуту, потом решительно проговорил:

— Слушай, колдун, ты или плут, как я подозреваю, или ты действительно великий исцелитель, любимый Вакондой и вдохновленный им; так или иначе, но я хочу рассеять свои подозрения. Беда тебе, если ты стараешься обмануть меня, я убью тебя как собаку. Если же, напротив, ты говоришь правду, то не найдешь друга преданнее меня и слуги надежнее.

— Я глубоко презираю твою ненависть и не хочу твоей дружбы, Красный Волк, — ответил охотник величественно. — Твои бессильные угрозы не пугают меня, но чтобы дать тебе понять силу моего знания, я, так и быть, соглашаюсь исполнить твою просьбу и скажу, что привело тебя сюда.

— Сделай это, колдун — и, что бы ни случилось, Красный Волк будет предан тебе.

— Ты и Олень, твой достойный соучастник, — сказал охотник, презрительно улыбаясь, — соединились с негодной собакой, отверженцем бледнолицых, чтобы похитить двух бедных девушек, вверенных честности твоего соучастника.

Сегодня ты захотел обмануть своих союзников и сохранить для себя одного обеих пленниц. Узнав, что главный старейшина извещен Атояком о всех твоих замыслах завладеть властью и назваться правителем и главным вождем Небесного города, ты почувствовал себя пропавшим. Тогда ты пришел ко мне, надеясь подкупить меня и добиться моей помощи, посредством власти, которой я располагаю, в похищении пленниц и к бегству с ними, прежде чем тебя сумеют поймать… Все ли это? Пропустил ли я какую-нибудь незначительную подробность? Или я угадал весь твой замысел? Отвечай, вождь, опровергни меня, если посмеешь!

По мере того как охотник говорил, вождем овладевало беспокойство; когда же он кончил, Красный Волк в смущении опустил голову и невнятно произнес:

— Отец мой действительно великий колдун, Ваконда его вдохновляет, знание его громадно! Кто осмелится скрыть что-нибудь от него? Глаз его пронзительнее, чем у орла, он пронизывает сердце.