— Значит, объявляете войну?
— Выходит, так.
— А если бы у вас не было машины, тогда как? Артём посмотрел ему в глаза:
— Неужели вы думаете, я хлопочу для себя?
— Нет, не думаю.
— Эти три версты с гаком — позор для всего посёлка, — сказал Артём. — Мой дед воевал с вами… Я нашёл в его бумагах три или четыре заявления в райисполком. И ответы на них.
— По — вашему, я упираюсь из упрямства? Вы не представляете себе, что такое привести в порядок дорогу. Знаете ли вы, сколько стоит один километр магистрального шоссе? Я не говорю, что наша дорога будет стоить столько же, но, уверяю вас, мне это мероприятие влетит ещё в какую копеечку! Если бы ещё на Осинского можно было положиться, но он из тех, которые наобещают с три короба, как до дела дойдёт — в кусты. А денег мне никто на строительство дороги не даст. Не завода это дело. Придётся изворачиваться своими силами… Что скажут ревизоры — контролёры? Они ведь за каждый рубль с меня спросят?
— Значит, никакой надежды?
Мыльников поковырял в костре обожжённым суком, выхватил из пепла толстыми пальцами красный уголёк и прикурил.
— К чему все это говорю? Чтобы вы не думали, что все так просто: тяп — ляп, и дорога готова. Мыльников, такой — разэтакий, из самодурства не хочет строить… Если бы Осинский не был трепачом, можно было бы рискнуть. Моя техника и люди, его — мост через Березайку, строительный материал, песок, щебенка… Кстати, все это под рукой. Но я знаю Осинского, он и пальцем не пошевелит для этой дороги.
— Следующая карикатура на Осинского, — сказал Артём. — А ваш, Алексей Иванович, портрет я нарисую и вывешу в клубе. Осинский от зависти лопнет!
На озере тяжело бултыхнуло. Будто бревно бросили в воду. Мыльников так и расплылся в улыбке:
— Слышали? А вы говорили, здесь нет щук…
Когда они забрались в палатку, улеглись на надувных матрасах и вежливый Алексей Иванович пожелал спокойной ночи, Артём сказал:
— А все — таки это была летучая мышь, а не филин.
Глава шестнадцатая
1
— Артём, стучат! Да проснись же! Кто — то приехал, слышишь? — Таня все сильнее трясёт его за плечи.
Артём с трудом продирает глаза. В голове мелькают обрывки захватывающего сна. Ему снилось, будто он только что прыгнул с самолёта. Над ним розоватые пушистые облака, внизу широко раскинулась земля. Он летит грудью вперёд, распластав руки, как птица крылья.
Замирает сердце, но ему хорошо и радостно. Пальцы сжимают алюминиевое кольцо, пора дёргать, но он почему — то медлит. А земля, разворачиваясь вдаль и вширь, все ближе, неотвратимее. Он уже различает ярко — зелёный луг с ромашками, приземистые одонки и маленькую фигурку, которая машет белой косынкой… Кто это? «Дёргай!» — свистит ветер в ушах…
— Я и не подозревала, что ты такой соня, — говорит Таня.
Он окончательно просыпается и, ещё не понимая, в чем дело, вспоминает, что за кольцо парашюта так и не дёрнул…
— Кто бы это мог быть? — спрашивает Таня, тревожно заглядывая в глаза.
В дверь грохочут, слышны неясные голоса: мужской и женские. Артём вскакивает с кровати, выходит в коридор.
— Кто — то появился… — слышится знакомый голос. — Здесь живёт знатный колхозник Артём Тимашев?
— Лешка! — удивляется Артём, открывая дверь. — Откуда, черт длинный… — и умолкает, хлопая глазами: на крыльце рядом с его другом Алексеем стоят две улыбающиеся женщины, и одна из них — Нина!
— Не ждал, старик? — хохочет Алексей. — А мы вот взяли и нагрянули… Ну, я тебе скажу, и дорожка сюда, в твоё чертово, как его? Хохоталово!
— Смехово, — только и нашёлся что сказать Артём, глядя на смутно белеющее в сумраке лицо Нины.
— Вот я и приехала к тебе, — говорит Нина.
— Ты что, не собираешься нас в дом пускать? — спрашивает Алексей, глядя на ошеломлённого приятеля.
— Заходите, — бормочет Артём, отступая от двери.
— Вы поглядите на его физиономию!.. — гремит Алексей. — Он все ещё не проснулся. Помню по студенческому общежитию. Ты, старик, всегда горазд был спать!
Артём первым входит в избу и поспешно раскрывает дверь в большую комнату. Включив свет, говорит:
— Будьте как дома… Я сейчас! — и убегает в спальню.
— Не забудь штаны надеть, — смеётся Алексей. — Тут все — таки дамы.
Таня сидит на кровати, закутавшись до подбородка в клетчатое одеяло. Глаза блестят.
— Понимаешь, приятель — художник приехал… — бормочет Артём, торопливо одеваясь. — Из Ленинграда.
— Из Ленинграда… — как эхо повторяет Таня. Слышно, как за тонкой дощатой перегородкой разговаривают гости, двигают стулья.
— Девочки, не знаю, как вы, а я чертовски голоден… Тащите все на стол. Закуска в зеленой сумке, — распоряжается Алексей. — А коньяк… Где же коньяк? Уж не разбился ли? По такой дорожке, что мы ехали, в ад грешников возят…
— Коньяк в рюкзаке, где фотоаппарат, — говорит незнакомая Артёму девушка.
— Старик! — орёт из другой комнаты Алексей. — За то, что я привёз сюда твою Нину, с тебя причитается… Кстати, это её была идея — нагрянуть к тебе… Твоё Смехалкино даже при свете фар понравилось ей… Хочешь, насовсем её здесь оставлю… Как, Нина, согласна? Слышишь, она согласна!
— Вот трепач! — негромко говорит Артём. — Наверное, тяпнул где — нибудь по дороге…
— Ну, что ты там целый час копаешься? Можешь фрак не надевать. Тут все свои… Да выходи же ты, чертов отшельник, дай хоть взглянуть на твою бородатую рожу!
— Артём, ты нарочно от нас спрятался? — спрашивает Нина.
— Она мне за дорогу всю плешь проела — все волновалась, что ты куда — нибудь отсюда удрал… — говорит Алексей. — Везёт же некоторым — их любят…
— Бедненький… Тебя никто не любит! — кокетливо замечает незнакомая девушка.
— Ты меня не любишь, не жалеешь… Разве я немного некрасив?.. — с выражением декламирует Алексей.
— Одевайся, — негромко говорит Артём.
Таня молча смотрит на него. Глаза у неё какие — то отрешённые, далёкие.
— Иди к ним, — говорит она.
— А что же ты? Сидеть тут будешь? — Иди, говорю… Тебя ведь ждут.
Артём не успевает ответить: распахивается дверь, и на пороге появляется Нина. Она в коротком вязаном платье, белых чулках и высоких сапожках. От электрической лампочки на золотистых волосах её вспыхивает мягкий блеск.
— Я очень соскучилась по тебе, Артём… — с порога говорит она и умолкает на полуслове, увидев на кровати Таню, закутанную в одеяло. Секунду они смотрят друг другу в глаза: удивление и растерянность в светло — серых глазах и пристальное внимание в больших черных. Первой отводит взгляд Нина. Изумление на её лице сменяется вежливой улыбкой.
— Добрый вечер, девушка, — говорит она. — Извините, я ворвалась к вам… Артём, ты мог бы и предупредить нас, что у тебя… гостья?
Взгляд её задерживается на Таниной одежде, повешенной на спинке стула.
— Точнее — не гостья, а обнажённая Маха… — с холодной улыбкой добавляет она.
— А вы напоминаете Юдифь, — говорит Таня. — Для полноты картины вам лишь не хватает меча и головы несчастного Олоферна…
— Я в этой ситуации, судя по всему, и должен быть головой Олоферна? — попытался разрядить напряжённую обстановку Артём.
Но девушки не удостаивают его даже взглядом.
— Выйдите, пожалуйста, из комнаты, — ледяным тоном говорит Таня. — Я должна одеться.
Нина поворачивается и выходит.
— Ты тоже уйди, — после некоторого молчания говорит Таня.
— Позволь мне сначала привести себя в порядок… — говорит Артём. — Одевайся, я сейчас тебя познакомлю…
— Выключи свет, я не хочу одеваться при свете. Она смотрит на него не мигая. Черноволосая голова немного наклонена набок, рука у самого подбородка сжимает одеяло.
— Это мои друзья, — говорит Артём виноватым тоном и оттого, что оправдывается, сам на себя начинает злиться. — Я тебе рассказывал об Алексее… Ну, а Нина…
— Я тебя просила выключить свет.
— Хорошо, хорошо…