— Яша, я пойду служить в батальон.

— Зачем?

— Служат же девушки… А потом… с батальоном я скорее тебя найду, когда, ты вернешься с Волги.

Значит, Катя боится, что потеряет меня. Значит, любит.

— Милый мой солдат. — Я обнял Катю за плечи. Девушка вскинула руки и дотянулась до моей щеки.

Объятия тоже вечность, как дружба и любовь.

— Пойдем, — отпрянула Катя и, достав из кармана блузки карточку, протянула ее мне: — Возьми. На память.

Робко прокричали, будто боясь нам помешать, ранние петухи. Вот и Катюшин дом. Еще минута, и Катя всплеснула косынкой из-за палисадника. Я гляжу в сторону, где только стояла девушка среднего роста со светлыми волосами, чуть вздернутым носиком и круглыми ямочками на щеках. Скрипнула дверь. Щелкнул засов. А мне не хочется уходить домой, потому что неизвестно, встречусь ли еще когда-нибудь с Катей.

И звезды об этом ничего не говорят…

Враг любой ценой стремится овладеть заводами Сталинграда. В частности, с 4 по 8 октября гитлеровцы продолжали предпринимать яростные попытки прорвать наш фронт в районе Тракторного завода, расположенного к северу от Мамаева кургана. Однако за минувшие четыре дня они продвинулись всего лишь на 300 метров. Что касается наступления на широком фронте, то о нем не могло быть и речи: фашистам не хватало сил.

Сегодня снова сосредоточенными ударами пехотных частей, поддерживаемых большими группами танков и крупными силами авиации, немецкое командование пыталось овладеть Тракторным заводом. Но героические защитники города, воодушевленные Обращением пленума Сталинградского обкома ВКП (б), который состоялся в начале месяца, упорно боролись за каждую улицу, за каждый дом, за каждый метр земли. Помогая наземным войскам, наш полк почти беспрерывно летал. Мы садились на землю только для того, чтобы заправить самолеты. Никто не жаловался на усталость, никто не обращал внимания на небольшие ранения. Можешь летать — лети и бей врага. Бей до тех пор, пока крылья держат тебя в небе.

Так прошло еще четыре дня.

Не имея до сих пор почти никакого успеха, противник вынужден был прекратить попытки прорваться к заводу и решил создать новую группировку. На рассвете 14 октября в районе Тракторного завода немцы начали усиленную авиационную и артиллерийскую подготовку, а затем силами одной пехотной дивизии при поддержке 50 танков перешли в наступление, ворвались на территорию Тракторного завода и вышли к Волге.

Нам, как и прежде, командир поставил задачу сопровождать ильюшиных. В паре со мной шел Илья Чумбарев. Комэск И. Ф. Балюк летел с Иваном Максименко. Многие наши сослуживцы по дивизии и воздушной армии выполняли такую же задачу, а некоторые экипажи прикрывали общий район боевых действий, чтобы не допустить ударной силы противника — бомбардировщиков.

Самолеты поднимались со всех соседних аэродромов, собирались в боевые порядки и шли широким фронтом на различных высотах. Отрадно на душе, когда видишь такую силу!

Подлетая к заданному району, мы увидели, что авиация противника тоже начала сосредоточиваться. Вначале появились истребители, а затем и бомбардировщики.

В воздухе сплошная кутерьма. Трудно разобрать, где свой, где чужой самолет. На всех высотах, от малых до больших, кружатся истребители, штурмовики, бомбардировщики. Каждый из нас думает об одном: уничтожить противника, а если придется столкнуться — только не со своим. Машины носятся в разных направлениях, группами и одиночками. То здесь, то там падают вниз горящие факелы. Одни долетают до земли, другие взрываются в небе.

Ильюшины бьют по войскам и танкам противника так смело, решительно, будто выполняют учебное задание на своем полигоне. Но вот после первого захода илов к ним начали подкрадываться фашистские истребители. Они решили использовать излюбленную тактику — атаковать штурмовиков на входе в пикирование и на выходе из него. Однако как они ни пытались в этой неразберихе нанести внезапные удары, их приемы были разгаданы и наскоки отбиты.

Выйдя из атаки и сделав отворот на шестьдесят градусов, один из мессеров снова кинулся на замыкающего Ил-2, который выполнял второй заход по танкам противника. Вместе с Чумбаревым я разворачиваюсь влево, чтобы не дать возможности стервятнику атаковать замыкающего.

Переложив самолет почти в полупереворот, даю заградительный огонь с целью сорвать атаку гитлеровца. Неужели он быстрее, чем я, сблизится с илом? А тем временем лидер штурмовиков, закончив работу, уступает место другим и берет обратный курс. Сейчас вместо нашей группы илов придет другая, и снова начнется огненная карусель.

Душа болит от переживания за судьбу товарища, который последним наносит удар по вражеским автомашинам и танкам. Он может стать жертвой мессершмитта. Каждое мое движение, каждый маневр самолета рассчитан точно. Сектор газа отдан полностью вперед. Як, набирая скорость, идет со снижением. Вот уже четыреста… цвести… семьдесят пять метров. Почувствовав опасность, гитлеровец попытался отвернуть влево чуть ли не перед самым носом моего самолета. Не уйдешь, сволочь! — кричу я и почти в упор стреляю из всех огневых точек. Ни до этого, ни после мне не приходилось видеть такую картину. Вражеский самолет, словно разрезанный пополам, развалился. Из кабины выпал, убитый при взрыве, выкормыш Геринга.

Возвратившись на свой аэродром, мы заправили машины и тут же вылетели на выполнение нового задания. Потом летали в третий и в четвертый раз. Может быть, впервые за многие дни войны летчики испытывали моральное удовлетворение. Испытывали потому, что командир дивизии полковник А. В. Утин, потирая руки, рассказывал:

— Видел пехотинцев, был у артиллеристов и танкистов. Все довольны нашей работой. Когда, говорят, увидели над собой столько своих самолетов, такие воздушные карусели, радости не было конца. Забыли про опасность, подымались и с возгласами Ура! За Родину! Вперед! шли на врага. Спасибо, друзья! — тепло поблагодарил нас комдив. — Отличившиеся представлены к наградам.

…Я иду вдоль стоянки самолетов. Просто так, разминаюсь, отдыхаю, заодно ищу Бенделиани. На случай вылета я назначен к нему ведомым.

Возле одного из самолетов комсорг полка Иван Литвинюк ладил на деревянном щите боевой листок. В нем были подведены итоги последнего вылета, названы фамилии отличившихся летчиков, техников и других специалистов. Внизу крупными буквами надпись: Сталинград был, остается и будет нашим!

Авиационный моторист, выдвинутый на комсомольскую работу, оказался старательным, инициативным руководителем молодежи. Многому его научил батальонный комиссар Е. А. Норец. Теперь, в связи с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 октября 1942 года Об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии, Евдоким Андреевич стал заместителем командира полка по политчасти. Дружно, слаженно они работают — комсорг, парторг и замполит, подхватывают все хорошие дела, добрые начинания и делают их достоянием всех однополчан.

— Яша, — попросил меня Иван Литвинюк, — напиши заметку о лобовых атаках. Понимаешь, это так нужно для молодых летчиков.

— Так об этом Бенделиани уже проводил беседу.

— Я знаю. Но когда сержант делится своим опытом с товарищами, получается убедительнее: такой же парень, как и все, а уже овладел искусством лобовых атак. Напиши, Яков, — не отступал комсорг.

— Ладно, вот еще раз слетаю с Бенделиани, тогда напишу.

Чичико Кайсаровича я нашел под крылом его истребителя. На загорелом лице штурмана, словно отлитом из меди, лучилась приветливая улыбка.

— Заходи, Яков! Угощайся, — майор показал на огромный камышинский арбуз.

Присаживаюсь на траву, по-восточному скрестив ноги. Большим складным ножом штурман сначала разваливает арбуз на две части, потом одну из них рассекает на доли. Брыжжет сок. Впиваюсь зубами в сахарную алую мякоть ломтя и от удовольствия жмурю глаза.

— Ну как, хорош?

— Угу! — мычу в ответ.

— Механик принес. Умеет выбирать. Ах, какая красота! — восторгается Бенделиани, протягивая руку за вторым ломтем. — Если бы в жизни не было ничего, кроме арбузов, и то стоило бы жить…