Серж Шенеман, корреспондент газеты «Нью-Йорк тайме»:

— Мисс Аллилуева, в своем заявлении вы сказали, что во время вашего пребывания вы были в руках… или вами манипулировали, в частности, ЦРУ (если я не ошибаюсь, вы упомянули ЦРУ), и вам не дали возможности поселиться в небольшой нейтральной стране, насколько я помню, вы упомянули Швейцарию. Не могли бы вы сказать, кто и каким образом помешал вам сделать это?

Аллилуева [8]:

— Я уже сказала, что с самого первого момента, как только попала в Соединенные Штаты, я оказалась в руках, во-первых, очень сильной адвокатской фирмы из Нью-Йорка, которая была, так сказать, рукой правительства во всем этом. Еще в Швейцарии в 1967 году мне дали подписать ряд легальных бумаг, смысла которых я не могла понять, и этот смысл не был мне объяснен. Эти документы, подписанные мною, поставили меня в положение совершенной бесправности: как автор, я лишалась всех прав на свою книгу, я должна была делать то, что эта фирма говорила. Я помню, как мне предложили поехать туда, потом поехать сюда. Я бы хотела первые месяцы быть в Нью-Йорке, чтобы посмотреть этот город и все, что там есть. Нет, меня все время пересылали из одного места в другое, что было все малоинтересно.

Дальше. Моя первая книга мемуаров «Двадцать писем к другу». Эта фирма находилась в очень тесном контакте и с Государственным департаментом, и с ЦРУ. Дальше возник вопрос о второй книге, потому что мои мемуары о детстве и о семье Америку не удовлетворяли. Написание книги «Только один год» было буквально коллективным творчеством. Моими страницами была глава об Индии. Тут я писала все, что хотела. В дальнейшем мне начали говорить и подсказывать, что писать, чего не писать, исключить всю историю о том, как мы летели из Дели через Рим в Швейцарию, что и почему. Рукопись читалась и перечитывалась целым рядом лиц, большинство из которых я упомянула в конце, выразив им всем ироническую благодарность, против чего они не возражали. Но некоторые лица были там даже не упомянуты, потому что не принято называть имена лиц, которые работают в Интеллидженс.

Итак, попробуем проанализировать ответы. Маловероятно, что рукопись предназначалась для опубликования в СССР, во всяком случае, в тот период. Аллилуева попала в двойственное положение. С одной стороны, в рукописи была предпринята попытка в духе развенчания культа личности осудить сталинские репрессии, приведшие к огромным жертвам. И это было сказано в 1963 году. А с другой стороны, уже с 1964 года вплоть до выезда автора из страны в 1967 году начался период замалчивания и тихого оправдания сталинизма. Как историк, как писатель, Светлана, видимо, стояла перед выбором: обречь свое произведение на неизвестность или сделать роковой шаг, за которым могла открыться совсем иная страница ее биографии. Ведь как писателя ее до 1967 года в нашей стране не знал никто. Для очень многих она была только дочерью Сталина, и внимание к ее персоне, несмотря на незаурядные способности, было диаметрально противоположным тому, чего она хотела. Так что, думаю, рукопись попала за рубеж не случайно. Теперь попытаемся представить ситуацию, что рукопись была бы опубликована за рубежом, когда автор — в СССР. На примере Б. Пастернака и даже бывшего Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева мы знаем, как и чем это кончается. Могла, наверное, это предположить и С. Аллилуева, которая обладала волевыми качествами, необходимыми для решающего выбора.

Это во многом подтверждается и тем, что она стремилась за рубежом активно писать, заниматься фотографией, языками. Как показывает анализ ее жизни и деятельности после 1967 года, кое-что ей удалось, но далеко не все, что, вероятно, заставило ее сказать через много лет: «Моя жизнь за границей постепенно утрачивала всякий смысл. Моей целью было не обогащение, а жизнь среди писателей, художников, интеллигенции. Однако из этого ничего не вышло».

В самых невероятных вариантах и в самых немыслимых интерпретациях ходят по рукам перепечатанные записки С. Аллилуевой «Двадцать писем к другу», «Только один год». Многие советские граждане из самых различных городов и сел СССР ссылаются на них.

Очень многие считают, что она выехала из СССР под давлением Никиты Сергеевича Хрущева. Это не так. Н. С. Хрущев, узнав о ее невозвращении на Родину, был потрясен и постарался войти в ее положение.

Вот что он написал по этому поводу: «Ее бегство на Запад — совершенно неправильный поступок, которому нет оправдания. Однако во всем этом деле есть и другая сторона. Она действительно совершила глупый шаг, но и со Светланкой обращались глупо и оскорбительно.

После захоронения праха своего мужа она, по-видимому, отправилась в наше посольство в Дели. Советским послом в Индии был тогда Бенедиктов, я знал его. Это челозек исключительно строгих взглядов. Светланка сказала, что хотела бы остаться в Индии на несколько месяцев, но Бенедиктов посоветовал ей немедленно вернуться в Советский Союз. Это было глупостью с его стороны. Когда советский посол рекомендует советскому гражданину немедленно возвратиться на родину, это вызывает у данного человека подозрения. Светланка слишком хорошо знала подобную практику. Она знала, что это служит выражением недоверия к ней. Это не было заботой о ее благополучии. Ей выразили недоверие, политическое недоверие, что могло плохо кончиться для нее. Такая тактика оскорбительна, унизительна и выводит из равновесия даже человека со стойким характером, а у Светланки характер был нестойким. Об этом говорит и ее книга. Она не выдержала и обратилась за помощью к властям других стран. В ее бегстве частично виноваты те люди, которые вместо проявления такта и уважения к гражданину Советской Родины применяли полицейские меры.

Что, с моей точки зрения, следовало бы сделать? Я убежден, что, если бы с ней обошлись по-иному, этого прискорбного случая вообще бы не произошло. Когда Светланка пришла в посольство и заявила, что ей необходимо остаться в Индии еще на 2–3 месяца, там ей должны были сказать: «Светлана Иосифовна, почему только на 3 месяца? Возьмите визу на год, на два или даже на три года. Вы можете получить визу и жить здесь. Потом, когда будете готовы, вы можете в любое время вернуться в Советский Союз». Если бы ей дали возможность свободного выбора, она сохранила бы спокойствие. Ей следовало показать, что она пользуется доверием. Я убежден, что если бы с ней поступили подобным образом, то даже при наличии уже написанной книги она либо не опубликовала бы ее совсем, либо переписала бы заново. Однако с ней обращались так, как будто хотели подчеркнуть, что она находится под подозрением. Светланка — умная женщина; она поняла это и пошла к американскому послу. Вот так она и попала в Швейцарию, а оттуда в Америку. Она навсегда порвала связь с Родиной, оставила своих детей, сына и дочь, покинула своих друзей. Она лишилась всего, что ей было знакомо. А с этим окончилась ее жизнь как советского гражданина. Мне так жаль Светланку! Я все еще называю ее Светланкой по привычке, хотя она уже много лет Светлана Иосифовна.

А что, если бы вели себя в соответствии с моими рекомендациями, а Светланка все равно не вернулась бы из Индии? Это было бы плохо, но не хуже того, что произошло. Ведь на деле-то даже существующая система выдачи не позволила вернуть ее обратно. То, что случилось со Светланкой, причиняет мне боль, однако я считаю, что пока еще не все потеряно. Она еще может возвратиться. Она, возможно, будет чаще и чаще думать о возвращении к своим детям. Нам следует дать ей еще один шанс. Ей необходимо дать понять, что если она выразит желание вернуться назад, то ей охотно пойдут навстречу, и что слабость, которую она проявила, когда оставила свою страну и уехала в Америку, не будет использована против нее. Я не оправдываю поступок Светланки, но не могу простить и тех людей, которые не захотели протянуть ей руку помощи и подсказать правильный путь, а вместо этого толкнули ее на ошибочный, не имеющий оправдания и неразумный шаг, швырнувший ее в грязное болото эмигрантской жизни».