— То есть?

— Комсомольцы на фронте воевали. А ты что? Стоишь за кулисами, толпу изображаешь… Ты лучше скажи: хочешь быть режиссером?

— Как это — режиссером? У нас режиссер товарищ Митя Сахаров.

— Он режиссер взрослого драмкружка, а мы организуем детский, тогда всех ребят будут пускать в клуб. Поставим пьесу. Сбор — в пользу голодающих Поволжья. Вот и проявим себя.

— Правильно! — сказал Слава. — Можно еще и музыкальный кружок, потом хоровой, рисовальный.

— Не позволят… — Шура с сомнением покачал головой, но по глазам его было видно, что ему очень хочется быть режиссером.

— Позволят, — настаивал Миша. — Пойдем к товарищу Мите Сахарову. Так, мол, и так: хотим организовать свой драмкружок. Разве он может нам запретить?

— А он вас в шею! — крикнул Борька, собиравший на помойке бутылки.

— Не твое дело! — Генка погрозил ему кулаком. — Торгуй своими ирисками.

— Конечно, — продолжал размышлять Шура, — это неплохо. Но по характеру своего дарования я не режиссер, а исполнитель…

— Ну и прекрасно, — сказал Миша, — вот и будешь исполнять режиссера.

— Хорошо, — согласился Шура. — Только уговор: слушаться меня во всем. В искусстве самое главное — дисциплина. Ты, Генка, будешь простаком. Ты, Слава, — героем, ну и, конечно, музыкальное оформление. Мишу предлагаю администратором. Инженю и прочие амплуа я распределю потом, после испытаний.

Клуб состоял из одного только зрительного зала. Когда не было спектакля или собрания жильцов, скамейки сдвигались к одной стороне и в разных углах клуба работали кружки. Домашние хозяйки и домработницы учились в ликбезе. На сцене происходили репетиции драмкружка. В середине зала бильярдисты катали шары, задевая киями музыкантов струнного оркестра.

Надо всем этим господствовал заведующий клубом и режиссер товарищ Митя Сахаров — вечно озабоченный молодой человек в длинной порыжевшей бархатной толстовке с лоснящимся черным бантом и в узких брюках «дудочкой». У него длинный, тонкий нос и острый кадык, готовый вот-вот разрезать изнутри Митино горло. Растопыренной ладонью Митя ежеминутно откидывает назад падающие на лицо длинные, прямые, неопределенного цвета волосы.

Шура подтолкнул вперед Мишу:

— Говори. Ведь ты администратор, — и отошел в сторону с таким видом, будто он ни при чем и смеется над ребячьей затеей.

— М-да… — процедил Митя Сахаров, выслушав Мишу. — У меня не театральное училище, а культурное учреждение. М-да… Культурное учреждение в тисках домкома… — И ушел на сцену, откуда вскоре послышался его плачущий голос: — Товарищ Парашина, вникайте в образ, в образ вникайте…

Миша подошел к ребятам:

— Ничего не вышло. Отказал. У него не театральное училище, а культурное учреждение в тисках домкома.

— Я так и знал! — сказал Шура.

— Ты всегда «так и знал»! — рассердился Миша.

Мальчики стояли задумавшись. Гулко стучали бильярдные шары. Струнный оркестр разучивал «Турецкий марш» Моцарта. А со стены, с плаката, изможденный старик протягивал костлявую руку: «Помоги голодающим Поволжья!» Глаза его горели лихорадочным блеском, и с какой стороны ни подойди к плакату, глаза неотступно следовали за тобой, как будто старик поворачивал голову.

— Есть еще выход, — сказал Миша.

— Какой?

— Пойти к товарищу Журбину.

— Ну-у, — махнул рукой Шура, — станет он заниматься нашим кружком, член Моссовета. Я не пойду к нему. Еще на Ведьму нарвешься.

— А я пойду, — сказал Миша. — В конце концов, это не собственный клуб Мити Сахарова. Айда, Генка!

По широкой лестнице они поднялись на четвертый этаж, где жил Журбин. Миша позвонил. Генка остался на лестнице. Он отчаянно трусил и, когда послышался шум за дверью, бросился бежать, прыгая через три ступеньки. Дверь открыла соседка Журбина, высокая, тощая женщина с сердитым лицом и длинными, выпирающими зубами.

— Тебе чего? — спросила она.

— Мне нужен товарищ Журбин.

— Зачем?

— По делу.

— Какое еще дело! Шляются тут… — пробормотала она и захлопнула дверь, едва не прищемив Мише нос.

— Ведьма! — закричал Миша и бросился вниз по лестнице.

Он почти скатился по ней и с размаху налетел на кого-то. Миша поднял голову. Перед ним стоял товарищ Журбин.

— Что такое? Ты чего безобразничаешь?

Миша стоял опустив голову.

— Ну? — допрашивал его Журбин. — Ты что, глухой?

— Н-нет.

— Что же ты не отвечаешь? Смотри больше не безобразничай. — Тяжело ступая, Журбин медленно пошел вверх по лестнице.

Миша побрел вниз. Нехорошо получилось! Он слышал над собой тяжелые шаги Журбина. Потом шаги затихли, раздался скрежет ключа в замке, шум открываемой двери. Миша остановился, обернулся и, крикнув: «Товарищ Журбин, одну минуточку!» — побежал вверх.

Журбин стоял у открытой двери.

— Что скажешь?

— Товарищ Журбин, — запыхавшись, проговорил Миша, — мы хотим организовать драмкружок, а товарищ Митя Сахаров нам не разрешает.

— Кто это «мы»?

— Мы все, ребята со двора.

Журбин продолжал смотреть на Мишу. Потом усмешка тронула его усы и в глазах появилась улыбка. Он ничего не отвечал. Он стоял и улыбался, глядя в голубые Мишины глаза. И почему улыбался и о чем думал этот пожилой грузный человек с орденом Красного Знамени на груди, Миша не знал.

— Ну что ж, зайдем поговорим, — произнес наконец Журбин.

Миша вошел вслед за ним в квартиру. Ведьма сердито посмотрела на Мишу, но ничего не сказала.

Минут через тридцать Миша вышел от Журбина и побежал во двор. Большая толпа смотрела представление бродячей труппы.

Выступали акробаты, мальчик и девочка, одетые в синее трико с красными кушаками. Бритый мужчина, тоже в синем трико, кричал им: «Алле!»

Здорово они перегибаются! Особенно девочка, тоненькая, стройная, с синими глазами под загнутыми вверх ресницами. Она грациозно раскланивалась и затем, тряхнув длинными льняными волосами и как бы стряхнув с лица привычную улыбку, разбегалась и делала на коврике сальто. В стороне стоял ослик, запряженный в тележку на двух велосипедных колесах. На тележке под углом были закреплены два раскрашенных фанерных щита:

2 БУШ 2

акробатический аттракцион

2 БУШ 2

Ослик стоял смирно, только косился на публику и смешно двигал длинными ушами.

Представление кончилось. Бритый мужчина объявил, что они не нищие, а артисты. Только «обстоятельства времени» заставляют их ходить по дворам. Он просит уважаемую публику отблагодарить за полученное удовольствие — кто сколько может.

Девочка и мальчик с алюминиевыми тарелками обходили публику. Из окон им бросали монеты, завернутые в бумажки. Ребята подбирали их и передавали акробатам. Миша тоже подобрал бумажку с монетой и ждал, когда к нему подойдет девочка.

Она подошла и остановилась перед ним, улыбаясь. Миша растерялся и стоял не двигаясь.

— Ну? — Девочка легонько толкнула его тарелкой в грудь.

Миша спохватился и бросил бумажку в тарелку. Девочка пошла дальше и, оглянувшись, засмеялась. И потом, когда окруженные толпой акробаты пошли со двора, девочка в воротах опять оглянулась и снова рассмеялась.

Кто-то ударил Мишу по спине. Он обернулся. Возле него стояли Шура, Генка и Слава.

— Что тебе сказал Журбин? — спросил Шура.

— Вот, читайте! — Миша разжал кулак и развернул листок.

Что такое? В смятой бумажке с косыми линейками лежал гривенник. Так и есть! Он по ошибке отдал девочке записку Журбина.

— Он тебе всего-навсего гривенник дал, — насмешливо протянул Шура.

Миша выскочил из ворот и помчался в соседний двор.

Акробаты уже заканчивали представление. Когда девочка начала обходить публику, Миша подошел к ней, положил в тарелку гривенник и смущенно пробормотал:

— Девочка, я тебе по ошибке дал не ту бумажку. Верни мне ее, пожалуйста. Это очень важная записка.