– Не знаю, как там насчёт теории, а на практике все решает мужество, – сказал Скобелев. – В серых шинелишках. А мы до сей поры имён их выучить не можем.

И пошёл на берег собирать прибывавшую бригаду.

5

С утра турки возобновили отчаянные попытки опрокинуть русских в Дунай. Свежие резервы прямо с марша были брошены в бой против все тех же стрелков капитана Фока. Стрелки выдержали натиск: помогла артиллерия с левого берега, а Фок вынес ещё одно испытание духа, ни разу не заикнувшись о помощи.

Убедившись, что в этом месте русские стоят насмерть, турки перенесли атаку в центр, в долину Текир-Дере, но отряд Григоришвили не дрогнул даже тогда, когда шальная пуля добила дважды раненого поручика. Командование принял казачий есаул, бросив остатки своих пластунов во фланг атакующим, а в одиннадцать бригада генерала Петрушевского начала наступление на свиштовские высоты.

Пока шла эта атака, Скобелев быстрым маршем вёл стрелков Цвецинского через каньон к дороге на Тырново. Турки поздно заметили этот манёвр, и оборона Свиштова была поспешно свёрнута. Противник отступил, и около трех часов пополудни русские части вошли в первый болгарский город.

Отряд капитана Фока вывели из боя последним. Все его солдаты были либо ранены, либо контужены и молча сидели на берегу возле своего командира в ожидании переправы. Здесь же санитары, переправившиеся со вторым эшелоном, и перевязывали их, а проходившие мимо свежие части замолкали, и офицеры вскидывали ладони к фуражкам, отдавая честь свершившим невозможное. Первая еда и первая винная порция, доставленные с того берега, были отданы им. Они молча выпили свои чарки и устало жевали хлеб.

– Сидите, все сидите! – поспешно сказал Драгомиров, подходя. – Земно кланяюсь вам, герои, и благодарю от всего сердца. Вашего подвига никогда не забудет Россия.

– Да, – вздохнул Фок. – А из всех пешек, кажется, один я вышел в дамки.

– Что вы сказали, капитан?

– Извините, ваше превосходительство, галлюцинирую. Разговариваю с теми, кого уже нет.

Ударами колонн Петрушевского и Скобелева русские не только освободили первый город на Болгарской земле, но и перерезали важную дорогу на Тырново, отбросив турок далеко в сторону Рущука. Место переправы было теперь надёжно защищено от всех военных случайностей, оставалось только навести мосты да перебрасывать войска. Ценою восьмисот жизней Россия за одну ночь уверенно форсировала самую крупную реку Европы.

А в галлюцинациях капитан Фок оказался пророком. К вечеру того же дня Остапов умер от потери крови, а через сутки скончался и капитан Брянов. Из всех офицеров, которые пили пунш перед кровавой ночью переправы, в живых остался один лишь командир стрелковой роты капитан Фок.

Через сорок лет он приехал туда, где прошли самые страшные и самые гордые часы его жизни. Жители Свиштова до сих пор вспоминают о седом высоком старике, который каждое утро непременно ходил в устье Текир-Дере, а на обратном пути долго молча сидел на могиле капитана Брянова. «Иду, Фок!..»

Первой крупной победе радовались бурно, шумно и восторженно. Кричали «ура», звенели бокалами, воодушевлённо пели гимн, устраивали парады и шествия, и в церквах торжественная «Вечная память» заглушалась ликующим «Многая лета!».

И раздавали награды. По спискам и в розницу, по встречам и по памяти, за дело и по случаю. По случаю давали, по случаю и забывали: поручик Григоришвили так ничего и не получил, а великий князь Николай Николаевич младший, вся доблесть которого заключалась в том, что он не поспал ночь, присутствуя при погрузке первого эшелона, нацепил Георгиевский крест. Иолшину тоже дали Георгия, как и всем командирам бригад, но Скобелева забыли. Зная его мальчишескую обидчивость, генерал Драгомиров лично посетил героя первого успеха русского оружия, дабы по возможности подсластить царскую пилюлю. Однако, к его удивлению, утешать никого не пришлось. Чрезвычайно довольный личным вкладом в победу, Скобелев воспринял романовскую забывчивость с полнейшим равнодушием:

– Да Бог с ними, Михаил Иванович. Царь забыть может – Россия бы нас не забыла…

6

15 июня закончились бои на правом берегу, и сразу же дружно застучали топоры. Отбросив турок от Дуная, русская армия спешно наводила мосты. К вечеру 19 июня была переправлена артиллерия, обозы и санитарные части. А в ночь на 20-е понтонные мосты закачались на волнах под дробный перестук копыт: в Болгарию нескончаемым потоком вливалась основная ударная мощь России – её знаменитые кавалерийские полки.

Долго, вплоть до Второй мировой войны, военные академии мира изучали опыт этой переправы. Анализировали, раскладывали по полочкам, учитывали все за и против, взвешивали силы сторон, а концы не сходились с концами. По всем канонам военного искусства турки должны были сбросить в реку первый эшелон. Должны были – и не сбросили: Россия опять воевала не по правилам.

Не по правилам воевали русский дворянин Брянов и потомок шведов Тюрберт, украинец Ящинский и немец Фок, поляк Непокойчицкий и грузин Григоришвили и сотни других – русские и нерусских – истинных сынов России. Созданный Петром Великим русский офицерский корпус был уникальным по своему многонациональному составу. В этом корпусе, спаянном дружбой, обострённым чувством долга и кастовой честью, никто не интересовался, откуда родом офицер, – интересовались его мужеством и отвагой, доблестью и благородством. И солдаты шли за ним в любой огонь, потому что огонь врага уравнивал солдата и офицера, создавая тот необычайный сплав, который никогда не могли понять иноземные специалисты.

Не принимая боя, турки откатывались за перевалы. Война начинала представляться весёлой прогулкой, и, казалось, ничего уже не может быть страшнее ночного боя в пересохшем устье Текир-Дере. Об этом часто говорили в армии. Вспоминали подробности, передавали слухи, сочиняли легенды. Особенно когда дошла весть о похоронах гвардии подпоручика Тюрберта.

Его тело прибило к берегу на левой, румынской стороне: он так и не переправился через Дунай. Отпевали гвардейского артиллериста в Зимнице, в маленькой церкви, окна которой были распахнуты по случаю жары, и торжественные звуки «Вечной памяти» донеслись до царской резиденции.

– Кого отпевают?

– Гвардии подпоручика Тюрберта, Ваше Величество.

– Артиллерист? Помню, помню, Драгомиров докладывал…

В церкви было мало народу: уцелевшие друзья погибшего да унтер-офицер Гусев, стоявший в ногах командира. Служба шла своим чередом, когда вдруг вошёл император. Свита забила церковь до отказа, а Александр, сделав знак поперхнувшемуся священнику продолжать отпевание, прошёл к гробу и стал в головах.

– Странно все же, – сказал после похорон поручик Ильин. – Чтоб Государь почтил своим присутствием отпевание не члена августейшей фамилии…

– Почтил! – с раздражением перебил полковник Озеров: он сбежал из госпиталя на похороны и маялся от боли в перебитой ятаганом руке. – Государь не Тюрберта почтил, а подвиг его. Высшая доблесть воина – сам сдохни, а товарища выручи…

Начиналось жаркое болгарское лето, и жёлтая пыль дорог намертво прикипала к пропотевшим солдатским рубахам. А турок не было. Удивлялись солдаты:

– Ну и война, братцы! Будто гуляем.

– Сбежал турка, видать.

– Те его напугали. Те, что в ночь дрались, нам путь пробивали. Вечная память им, братцы!

– Вечная память… – вздыхали солдаты.

Так, по сути, без боев, летучий отряд генерала Гурко взял с хода Тырново, перевалил Балканы по Шипкинскому перевалу и ворвался в Долину Роз, а западный отряд генерала Криденера скоротечным штурмом овладел крепостью Никополь. Турки легко сдавали города и отступали, откатываясь на юг. Вот-вот должна была закончиться эта удивительная война, и русское интендантство решительно вычеркнуло из списка поставок зимнее обмундирование для действующей армии. Все ждали скорой победы и грома колоколов.

А пока готовились к победе, турецкий дивизионный генерал Осман-Нури-паша[42], пользуясь полной бездеятельностью генерала Криденера, перебросил шестьдесят таборов своей отборной пехоты в русский тыл и занял никому доселе не известный городишко Плевну. А вскоре после этого в общем-то почти незамеченного события из Черногории на пароходах, любезно предоставленных англичанами, другой паша, Сулейман[43], перевёз в Болгарию свою сирийскую армию. И две эти турецкие армии одновременно накинули петли на широко разбросанные по расходящимся направлениям русские войска. Узлы этих петель пришлись на город Плевну и Шипкинский горный перевал.