Что творилось в душе Володьки в этот страшный месяц, когда молодой Иван недрогнувшей рукой рушил многолетнее Володькино благополучие и тюрьма вновь стала ходить за Сагиным по пятам, он никому не сказал. Тут и Люська не могла ничего путного ему присоветовать. Акдарья словно превратилась в минированное поле, в собственном своем, считай, огороде приходилось ступать с опасением и оглядкой.
Только к концу месяца увидел насмерть перепуганный, шедший «подельником» Сашка, как наконец очистились от пепельной мути крохотные Володькины глаза и чуточку распрямилась погнувшаяся в милицейских коридорах спина.
Расследование было временно приостановлено. У Володьки и Сашки взяли подписку о невыезде за родные пределы. Велено было также представить следствию совершенно неопровержимые характеристики и ходатайство коллектива об отдаче провинившихся на поруки.
Володька перевел дух.
Первую и самую горячую вспышку огня Володька притушил сам, никуда за подмогой не толкался. Он чувствовал больше подложечкой, чем умом, что время тех толчков еще не подошло.
Слава богу, нашелся окольный ход и в тот неприметный кабинет, из которого Сагина легко могли в одну прекрасную минуту вывести в наручниках.
— Вот видишь, — возбужденно нашептывала Володьке в ночной тишине обрадованная жена, — все люди, все берут. Что ж ты с самим инспектором поладить никак не можешь? Или что другое меж вами завелось, или ты скрываешь от меня чего?
Сагин только отмахнулся от жены.
— Да чего там скрывать? Было бы чего, так уж давно бы сказал!
— Так в чем же дело? — не отставала Люська.
— Понимаешь, честный он мужик, потому и не берет, — с трудом выговорил Володька чудовищные для него слова.
Люська зашипела, как плевок на горячей сковородке.
— Да ты уж совсем рехнулся с перепугу, милый муженек, — выпалила она с сердцем. — Право слово, рехнулся. Да где это и когда было видано такое, чтоб начальнику давали, а он бы не брал?! Че-е-естный… — с невыразимым презрением протянула она. — Да он кто есть, министр, что ли, какой, чтоб честным-то быть? Или у него уже сто тысяч лежат в загашнике, что так загордился? Невелика птица, не ей под облаками летать. На его ли зарплате честным быть? И почище его люди копейкой не брезгуют. Тоже мне, корчит из себя девочку. Вот выбьется в большие люди, вот оперится, тогда пусть и представляется. Честный…
— В общем, много толковать нечего, — строго приказала Люська мужу. — Чтоб немедля купил ты его со всеми потрохами! Сколько спросит, столько и дай. Он цену набивает, придуривается, а ты и поверил. Эх, простота. Сейчас же поутру иди и дай в лапу не жалея. Ничего, мы еще свое наверстаем, лишь бы отвязался.
Володька в отчаянии ударил кулаком по волглой подушке.
— Я ли не сулил?!. И слушать не хочет.
— Вот, вот, — торжествующе ухватилась Люська. — Сулил. Соловья баснями не кормят. Ты ему деньги, денежки покажи. Чтоб он своими глазами увидел. В жизни не устоит! А то сулил…
Володька подумал, подумал да так и сделал. А что еще оставалось?
Лейтенант деньги взял. А через полчаса летевшего на крыльях Володьку сцапали прямо на улице. Хорошо еще, что свидетелей не нашлось. Сагин от всего отперся и на том закаменел. Следствием отважного его поступка явилось дополнительное обвинение в новых преступных деяниях, правда, уже по другой статье УК. Попытка подкупа должностного лица при исполнении им служебных обязанностей. Плюс три.
Володька едва не поседел. И деньги зазря пропали. Сагин наотрез отказался от них, и «косуха» как-то незаметно растворилась в коридорах власти, так и не дойдя до государственной кассы, и весь толк из дела вышел противоположный тому, какой планировала жена.
— Стервь поганая! — рычал Володька то ли на дражайшую половину, то ли на самого себя. — Нашел кого послушать!
— Немедля притухни, — сказал Сагину следователь. — Будешь еще рыпаться, посажу. Дал я тебе маленько дышать, так не думай, что ты опять на коня забрался. Вполдыха дыши! Да чтоб оправдательные бумажки завтра у меня на столе лежали. Чтоб общественность за тебя горой поднялась, а не то… А насчет Ивана Сергеевича так тебе, Сагин, скажу: как завидишь его где, на речке ли или просто на улице, так беги от него со всех ног, куда глаза глядят! Да смотри, не оглядывайся. Тебе же лучше будет. Не шутя, Сагин, предупреждаю.
Володька согласно кивнул головой и понурился. Капитан холодно оглядел его сгорбленную фигуру.
— Умел брать, умей и ответ держать. Народную мудрость помни: «Не тот вор, кто украл, а тот, кто попался!» Ну ладно, иди. Свободен пока.
Слово «пока» шилом воткнулось в Володькино сердце. Сагин вышел на улицу, присел на скамейку и задумался.
Пожалуй, пора. Да, настал час взыскать должок. Даром, что ли, целые годы поил, кормил, девочек под него подстилал?
Володька и берег большого человека на такой вот крайний, предельный случай. Пускай отработает, что сожрал. Ему что стоит? Один звонок, и пошли колеса крутиться в обратную сторону. Вмиг все затухнет. Кто захочет идти наперекор большому человеку? С ним ссориться — все одно, что самого себя под корень рубить. Стопчет и бровью не шелохнет.
Да, пожалуй, пора.
Сагин бегом помчался в белую трехэтажку. Ничего, еще не все пропало, мы вам — вы нам. Так спокон веку в жизни ведется.
Что за чудо?! Кабинет, который всегда был так гостеприимен, нынче выглядел неприступным бастионом. Двойная дверь оказалась наглухо закрытой перед разбежавшимся Володькой. Неужто уже доложили? Эх, теперь такая пьянка пошла, что режь последний огурец. Выручай, гад!
Секретарша окрысилась на Володьку, как хорошая овчарка.
— Неприемный день! Занят он. Русским языком вам говорят.
Володька изумленно воззрился на нее.
— Да ты чо, Аля, белены объелась? Не узнаешь старых знакомых? Ведь это же я, Освод!
Он попытался приятельски хлопнуть добрую знакомую по плечу. Секретарша отшатнулась от его руки, как от раскаленного железа.
— То-то и оно, что Освод, — невольно вырвалось у нее. Впрочем Аля тут же поправилась.
— Это вы, видно, белены объелись, гражданин! — прокричала она, кося глазом в сторону обшитой югославской кожей двери. — По личным вопросам прием в четверг, после шести и только согласно предварительной записи. Идите на вахту, там вам скажут, у кого записаться.
И Аля шустро застрочила на машинке.
Володька остервенел. Месяц назад вместе гудели без всяких предварительных записей, а теперь…
Он круто повернулся и рванул на себя кожаную дверь. За спиной визгливо заверещала секретарша, но Володька, миновав тамбур, уже был внутри огромного кабинета.
Холодом и льдом встретили его немигающие, стеклянные глаза, плавающие над грудой бумаг. Сагинская горячность несколько поутихла.
— Вы как сюда попали, гражданин? — пророкотал спокойный, отстраняющий голос. — Я же просил секретаря никого не пускать. Сегодня у меня неприемный день, и я очень занят. Приходите согласно распорядка, а сейчас попрошу вас покинуть кабинет.
Володька онемел.
— Ака, — наконец, выговорил он, запинаясь. — Вы меня, что ли, не узнали? Это же я, Володька со спасательной станции. У меня к вам срочное дело есть.
Хозяин кабинета помолчал и нехотя отодвинул бумаги.
— Узнал, узнал, — недовольно пробурчал он. — Ну, говори, чего тебе нужно. Дел много, давай выкладывай и уходи!
Ошарашенный небывалым приемом Володька изложил большому человеку свою незадачу. Тот внимательно выслушал и нахмурился.
— Ну и что? — спросил он, глядя поверх Сагина. — Ну и зачем ты это все мне рассказал?
— Как зачем? — удивился Сагин, еще не веря в очевидное. — Да ведь вам стоит только слово сказать, и все изменится. Какой-то инспекторишка! Вызвать, намекнуть, чтоб не в свои дела не совался… А уж с остальными я сам договорюсь…
Большой человек посмотрел в окно, посопел, потом лицо его начало приобретать фиолетовый оттенок.
— Ты что? — свистящим шепотом спросил он попятившегося Володьку. — Ты совсем спятил? Ты чего приперся ко мне со своими воровскими делишками? Забыл, куда пришел? Забыл, какое нынче время на дворе? Сам сижу, как на костре, не знаю, что завтра со мной будет! А ты хочешь в какие-то махинации меня впутать? Это кто тебя научил ко мне прийти, кто посоветовал? Ну, говори!