Это длилось всего мгновенье, но Аркадий Борисович почувствовал всем существом, что одно мгновенье он был трупом. Он даже успел окостенеть. У него помертвели пальцы. Потом жизнь медленно вернулась и наполнила опустевшее тело. Аркадий Борисович шевельнулся в кресле и крикнул глухо:

— Вон! Вон отсюда!..

Утром Аркадий Борисович пришел в гимназию точно в половине девятого, как приходил ежедневно. Сторонний наблюдатель едва ли смог бы заметить в нем какие-нибудь перемены. Он сделал замечание сторожу Хрисанфу за плохо вычищенную дверную ручку и прошел к себе в кабинет.

В середине дня он имел разговор с секретарем педагогического совета — статским советником Алексеем Модестовичем Соловьевым, преподававшим географию, человеком тучным, старательно разыгрывавшим добродушного простака, но на самом деле ловким и хитроумным интриганом. Алексей Модестович осведомился, будет ли заседание в назначенный день.

— Да, — глухо ответил Аркадий Борисович, — всякое дело должно делать точно тогда, когда оно назначено.

Алексей Модестович утвердительно кивнул головой и прочел повестку заседания, высказав предположение о необходимости её изменить, так как заболел инспектор Адам Адамович — докладчик по вопросу об организации надзора за учащимися вне стен учебного заведения.

Аркадий Борисович при известии о болезни инспектора как-то странно передернулся и быстро спросил:

— Болезнь Адама Адамовича серьезна?

Алексей Модестович чуть приподнял брови, с удивлением отметив про себя поспешность вопроса и легкую взволнованность директора, в другое время отнюдь не склонного волноваться из-за болезни своих подчиненных. Что-то в поведении Аркадия Борисовича показалось ему необычным, и он насторожился. Однако он и виду не показал, что внимательно приглядывается к поведению своего собеседника, и ответил, состроив приличную случаю физиономию:

— Врачи определили воспаление легких.

— Долго ли болезнь может продолжаться? — с прежней поспешностью спросил Аркадий Борисович.

Алексей Модестович пожал плечами, не слишком торопясь с ответом и вытащив из заднего кармана форменного сюртука ослепительной белизны носовой платок. Только тщательно высморкавшись и кося глазом в сторону Аркадия Борисовича, он ответил:

— Больной, по-видимому, не сможет выйти из дому недели три, а может быть и месяц.

Аркадий Борисович промычал что-то неопределенное, что было вовсе не в его характере. Алексей Модестович спрятал в платок усмешку, после чего спрятал платок в карман и проговорил, нагибаясь над столом:

— Что? Простите, я недослышал.

Аркадий Борисович переложил на столе с места на место какие-то бумаги и, глядя на противоположную стену кабинета, сказал:

— Следует учесть, Алексей Модестович, что последний циркуляр министра народного просвещения, как вам известно, предписывает нам обратить сугубое внимание на установление надзора за ученическими квартирами. Если вы помните, в нём прямо и недвусмысленно говорится, но мы должны усилить внешкольный надзор за учащимися. Надо иметь в виду, что вопрос этот является вопросом большой важности и что он связывается с другими предписаниями, диктуемыми нам к исполнению тем же циркуляром, а именно — с неукоснительным ведением штрафных записей в кондуитных журналах в случаях малейших провинностей учащихся и столь же непременным вынесением на обсуждение педагогического совета всех серьезных фактов нарушения порядка. Нынче, как вы понимаете, мы имеем дело с таким именно фактом, и потому очень важно, даже чрезвычайно важно, следуя циркуляру господина министра, соединить суждение по этому вопросу с суждением по вопросу о внешкольном надзоре за учащимися, особенно за ученическими квартирами. Я полагаю, что, не имея доклада по этому важнейшему вопросу о внешкольном надзоре, заседание педагогического совета при сложившихся обстоятельствах созывать не представляется целесообразным. Полагаю ввиду этого за лучшее отложить заседание до выздоровления Адама Адамовича. Каково ваше мнение?

Аркадий Борисович перевел наконец свой тусклый, мертвенный взгляд со стены на стоявшего перед ним Алексея Модестовича и, видимо делая над собой усилие, посмотрел прямо ему в лицо. Алексей Модестович наклонился ещё ниже над столом, скрыв от Аркадия Борисовича свое полное лицо и размышляя над причинами необычного многословия директора. Наконец он выпрямился и, важно кивнув большой головой, сказал, словно поразмыслив и придя к твердому и определенному решению:

— Вполне с вами согласен, Аркадий Борисович.

Вслед за тем он откланялся и вышел из кабинета, наморщив лоб и решив немедля поговорить с Прокопием Владимировичем — классным, наставником семиклассников, чтобы подробно разведать всю подноготную происшествий, разыгравшихся в седьмом классе.

Место секретаря педагогического совета в директорском кабинете занял Игнатий Михайлович Мезенцов. Он сделал обстоятельный доклад о результатах порученного ему обхода квартир учеников, приехавших из уездов и живших в Архангельске без родителей. В докладе этом было упомянуто о дыме в комнате Никишина, о замеченной меж книг подозрительной брошюре, о других менее значительных предметах строптивости и непорядка. Но в общем на ученических квартирах всё обстояло как будто благополучно, что и позволил себе заметить в конце доклада Игнатий Михайлович.

Помощник классного наставника не знал, что этим последним замечанием он вторгается невольным собеседником в разговор, который Аркадий Борисович молча вёл с самим собой в течение всего доклада, что, сам того не зная, он нашел для своего высокого патрона необходимую ему в трудную минуту жизненную формулу.

— Н-да, — проговорил Аркадий Борисович выпрямляясь, — благодарю вас. Кстати, Игнатий Михайлович, раз уж вы занимаетесь по долгу службы вопросами о надзоре за учащимися вне стен гимназии, то я попросил бы вас подготовить все необходимые материалы касательно внешкольного надзора. Возможно, — голос Аркадия Борисовича как бы замедлился, как бы снова утерял свою твердость, — я говорю, возможно, вам по этому вопросу придется выступить докладчиком на ближайшем же заседании педагогического совета вместо захворавшего Адама Адамовича… Я повторяю, что это… это… ещё не решено, но… возможно…

Аркадий Борисович окончательно замедлил течение своей речи и остановился. Потом как-то нерешительно поднялся, так что Мезенцов даже не понял, значит ли это, что нужно сейчас же уйти или начальство ещё о чем-то размышляет, и речь его не закончена. Ему, как и несколько минут тому назад секретарю педагогического совета, показалось поведение Аркадия Борисовича несколько необычным, идущим вразрез с его всегдашней точностью, ясностью и определенностью. В конце концов он почел за благо лучше откланяться. Когда настроение начальства столь неопределенно, лучше всего быть от него подальше. Мезенцов расшаркался и поспешил выскочить за дверь. Аркадий Борисович почти не заметил его исчезновения и медленно подошел к окну. Прямо напротив него высились колонны здания губернских присутственных мест с распростертым на фронтоне двуглавым орлом. В присутствие торопились чиновники. Гимназисты со всех концов города стекались к гимназии. Из полицейского управления бойко прошагал розоволицый околоточный надзиратель. Стоявший на площади городовой взял под козырек. Он был нетороплив и монументален. Всё было обычно, повседневно, всё обстояло, по-видимому, благополучно.