И мальчику ничего не оставалось, как молчать.

Дикие гуси, должно быть, и не подозревали, что он так близко от них, и лишь случайно пролетали над этим лесом. Еще несколько раз донеслись до него их клики, потом они замерли вдали.

«А теперь выпутывайся сам, Малыш-Коротыш! — сказал он себе. — Покажи, выучился ли ты чему-нибудь за три недели жизни на безлюдных диких пустошах!»

Немного погодя вороны стали собираться в путь: как видно, они намеревались нести его, по-прежнему держа за шиворот и за чулок. И тогда мальчик сказал:

— Может, среди вас найдется сильная ворона, которая сможет понести меня на спине? Вы так худо обошлись со мной, что я вот-вот умру. Позвольте мне ехать верхом! Я не брошусь вниз с вороньей спины, обещаю вам!

— Уж не думаешь ли ты, что нас страшно беспокоит, каково тебе? — каркнул предводитель стаи.

Но тут приковылял самый крупный и рослый из всей стаи ворон, взъерошенный, неуклюжий, с белым пером в одном из крыльев, и сказал:

— Нам же лучше, Иле — Буйный Ветер, если мы доставим Малыша-Коротыша целым и невредимым. Попробую-ка я отнести его.

— Коли тебе это под силу, Фумле-Друмле, я не против, — согласился Иле — Буйный Ветер. — Только гляди не урони его!

Это была уже победа, и мальчик снова повеселел. «Нечего падать духом, даже если тебя украли вороны, — думал он. — С такими недотепами я уж, верно, справлюсь».

Вороны полетели дальше на юго-запад Смоланда. Стояло чудесное утро, солнечное, спокойное, и птицы внизу, на земле, во все горло распевали свои свадебные песни. В высоком темном бору на верхушке ели сидел, свесив крылья, сам дрозд и распевал во все горло:

— Как ты хороша! Как хороша! Как хороша! Никого нет краше тебя! Краше тебя! Краше тебя!

И, закончив свою песню, он тотчас же принимался за нее снова.

Мальчик как раз пролетал над лесом; услыхав, что дрозд повторяет одну и ту же песенку, видимо, не зная другой, он приложил руки ко рту и закричал вниз:

— Слыхали мы такое! Слыхали мы такое!

— Кто-кто? Кто-кто? Кто-кто? Кто насмехается надо мной? — без конца заливался дрозд, пытаясь разглядеть того, кто кричал.

— Похищенный воронами! Похищенный воронами насмехается над твоей песенкой! — отвечал мальчик.

В этот миг вороний хёвдинг, повернув голову, сказал:

— Помни про свои глаза, Малыш-Коротыш!

А мальчик подумал: «Плевать мне на тебя! Я докажу, что не боюсь ворон!»

Они летели все дальше и дальше; повсюду виднелись одни леса да озера. В березовой роще сидела на оголенной ветке лесная горлица, а перед ней стоял голубок. Распушив перья, изогнув шею, он то и дело надувался так, что грудкой упирался в ветку. Голубок непрерывно ворковал:

— Ты, ты, ты — самая пригожая во всем лесу! Никого нет лучше тебя, тебя, тебя!

А над ними в поднебесье пролетал мальчик и, услыхав воркованье голубка, не смог удержаться и закричал:

— Не верь ему! Не верь ему!

— Кто-кто-кто клевещет на меня? Кто врет? — заворковал голубок, пытаясь разглядеть того, кто кричал.

— Схваченный воронами клевещет на тебя! Схваченный воронами врет! — воскликнул мальчик.

Иле — Буйный Ветер снова повернул голову к мальчику и велел ему замолчать. Но Фумле-Друмле, который нес Нильса на спине, каркнул:

— Пусть его болтает! Малые пташки подумают, что это мы, вороны, стали такими острыми на язык и веселыми!

— Не такие уж они глупые! — закаркал Иле — Буйный Ветер, но слова эти, видимо, пришлись ему по вкусу, потому что мальчику уже не запрещалось кричать сколько ему вздумается. Почти все время вороны летели над дремучими лесами. Только изредка на лесных опушках мелькали селения с маленькой церковью и жалкими лачугами. Но вот они увидели старинную, уютную помещичью усадьбу с красными стенами и крутой крышей. За усадьбой тоже поднимался лес, перед ней расстилалось озеро. Высокие клены окружали двор, в саду росли низкие и широкие кусты крыжовника. На самой верхушке флюгера сидел скворец и пел так громко, чтобы каждое его слово слышала скворчиха, сидевшая в скворечнике на грушевом дереве.

— У нас четыре маленьких красивых яичка! — распевал скворец. — У нас четыре маленьких красивых круглых яичка! У нас в гнезде полным-полно прекрасных яичек!

Когда скворец в тысячный раз запел свою песенку, над усадьбой как раз пролетал мальчик. Приставив руки ко рту, он закричал:

— Сорока украдет яички! Сорока украдет яички!

— Кто-кто хочет напугать меня? — беспокойно захлопав крыльями, спросил скворец.

— Плененный воронами пугает тебя! — ответил мальчик.

На этот раз вороний хёвдинг и не пытался утихомирить мальчика. А все вороны так развеселились, что закаркали от удовольствия.

Чем дальше летели они в глубь Смоланда, тем шире становились озера, тем больше было там островков и мысов. А на берегу одного из озер, красуясь перед уткой, стоял селезень и крякал:

— Буду верен тебе до конца дней моих! Буду верен тебе до конца дней моих!

— Еще лето не кончится, как обманет! — закричал, пролетая мимо, мальчик.

— Это еще кто-кто такой? — воскликнул селезень.

— Меня зовут Украденный воронами! — заорал мальчик.

В полдень вороны опустились на пастбище. Они рыскали кругом, отыскивая себе корм, но никто и не подумал угостить чем-нибудь мальчика. Но тут к хёвдингу подлетел Фумле-Друмле с веткой шиповника, на которой оставалось еще несколько прошлогодних красных ягод.

— Это тебе, Иле — Буйный Ветер! — сказал он. — Чудесный корм, как раз для тебя!

Иле — Буйный Ветер презрительно фыркнул.

— Неужто ты воображаешь, что я стану есть старые сухие ягоды? — спросил он.

— А я-то думал, ты обрадуешься! — с притворной досадой сказал Фумле-Друмле и отшвырнул ветку с ягодами в сторону. Но она упала рядом с мальчиком, и тот, не будь дураком, схватил ветку и наелся ягод.

Когда насытились и вороны, они начали болтать, и кто-то из стаи каркнул:

— О чем ты думаешь, Иле — Буйный Ветер? Уж больно ты нынче смирный!

— Помнится мне, жила когда-то в здешних краях курица. И до того она любила свою хозяйку! Вот однажды решила курица ее осчастливить и снесла яиц на целый цыплячий выводок. А спрятала она эти яйца под половицами скотного двора. Сидя на яйцах, курица все время представляла себе, как обрадуется хозяйка цыплятам! Ну а хозяйка только диву давалась: куда исчезла курица? Искала она ее, да так никогда и не нашла. Отгадай, Длинный Клюв, кто нашел курицу и яйца?

— Это отгадать легко, Иле — Буйный Ветер! Но раз уж ты заговорил о своих подвигах, расскажу историю вроде твоей. Помните большую черную кошку с пасторского двора в приходе Хиннерюд? Как она злилась на хозяев, ведь они всегда отбирали у нее новорожденных котят и топили их! Один раз ей удалось спасти котят, она спрятала их в стоге соломы в поле. И не могла на них налюбоваться! Только меня котята порадовали куда больше, чем ее. Да-да, меня!

Тут вороны вошли в такой раж, что стали каркать, перебивая друг друга.

— Подумаешь, воровать яйца да каких-то паршивых котят! Это дело нехитрое! — крикнул кто-то из стаи. — Вот я однажды охотился за зайчонком, почти уже взрослым зайцем. Нелегко было гоняться за ним в подлеске!

Только он прокаркал эти слова, как его перебил один из сородичей:

— Может, это и забавно — дразнить куриц да кошек, а по мне так куда лучше, коли вороне удастся насолить человеку! Вот я однажды украл серебряную ложку…

Но тут мальчик счел, что не пристало ему слушать такую гнусную болтовню.

— Эй вы, вороны! — крикнул он. — И не стыдно вам без конца похваляться своими разбойными подвигами! Три недели прожил я среди диких гусей и не видал, не слыхал от них ничего, кроме хорошего. Худой у вас хёвдинг, если он позволяет грабить и убивать! Пора вам зажить по-новому. А не то берегитесь! Уж я знаю, людям до того надоела ваша злоба, что они постараются извести весь ваш род! И тогда вам быстро придет конец!

Иле — Буйный Ветер и другие вороны, услыхав эти речи, так рассвирепели, что хотели броситься на мальчика и растерзать его. Но Фумле-Друмле, хохоча и каркая, заслонил его собой.