Овладеть ее грязным ртом – это то, что мне нужно сегодня вечером, чтобы не думать. Ни о чем. Ни о моей жизни, ни о моем будущем, и определенно не о моем гребаном прошлом.

 Я надеваю презерватив и устраиваюсь у ее нуждающейся киски.

– Детка, ты меня хочешь? – спрашиваю я, глубоко врезаясь в нее своим членом.

 Быстрые, наказывающие удары поглощают меня, когда я погружаюсь в нее на всю длину.

 Я не останавливаюсь. Чувств, слишком много. Ее сладкая киска поглощает мой член, и моя голова откидывается.

 Она стонет и охает с каждым ударом моего члена, заставляя меня быстрее стремиться к освобождению.

– Тебе нравится чувствовать то, как я нахожусь глубоко внутри тебя, заставляя тебя кончить вокруг меня?

– Да, профессор, – кричит она, когда оргазм заставляет вздрагивать ее тело. Черт, у меня такое чувство, что она была создана для меня.

 Мое собственное освобождение следует за ее оргазмом, мои глаза закрываются, а мозг отключается от любых мыслей о том, чтобы иметь ее всю оставшуюся жизнь.

 У меня не должно быть таких мыслей, даже если я начинаю этого хотеть.

Глава 17

Марли

Делириум (существительное) – острое нарушенное состояние ума.

Отношения без каких-либо обязательств, определенно не для меня. Секс с ним просто потрясающий. Последние несколько недель, с тех пор как я на это согласилась, я пробовала все, чтобы не запасть на него сильнее: во время секса держала глаза закрытыми, стояла на коленях, пока он входил в меня сзади, объезжала его в позе «перевернутая наездница». Делала все что угодно, чтобы не видеть взгляда его глаз, когда он захвачен страстью. И ничего из этого не работало. Я все больше в него влюбляюсь, я тону. Секс меняет все. Невозможно иметь такой потрясающий секс, не затронув чувства. Правильно?

 Мы очень осторожно относимся к тому, чтобы держать нашу связь в тайне. На занятиях мы ведем себя профессионально. Как профессор и студент. Ну, по большей части. Были моменты, когда я роняла что-нибудь у его стола, и его пальцы скользили по моему бедру в обещании событий, ожидающих меня вечером. Мое первое осознание того, что «веревки затягиваются» и что я к нему очень привязалась, пришло два дня назад в кафе на территории кампуса. На следующее утро после отличной ночи секса, я остановилась, чтобы купить кофе и шоколадный круассан. Покрытый темными волосами затылок Хьюстона возвышался над толпой людей, стоящих в очереди. Прежде чем я смогла подкрасться и удивить его, и возможно, сэкономить время и пробраться в середину очереди, то увидела ее. Кэролайн Паркер, профессора по органической химии. Они стояли и разговаривали, его темные глаза были обращены к ней, и меня поразила ревность. Это нечестно. Он может свободно заигрывать с ней на публике, но не со мной. О чем бы она ни говорила, вероятно, это не являлось причиной огромной улыбки на ее лице или того, что ее ухоженные пальчики располагались на его руке. В этот момент вокруг меня «затянулась» первая веревка, я впервые осознала что привязываюсь к нему. Его глаза нашли меня в толпе, и кроме слегка поднятого уголка его губ, ничто не говорило о том, что он меня заметил. Его больше ничто не выдавало. Если бы кто-то посмотрел на его лицо, то никогда бы не распознал, что накануне он провел ночь со мной. Это нормально. Я это понимаю. Наши отношения – табу. Что-то запрещенное. И даже если бы я захотела что-то поменять, то он заранее прояснил то, что способен мне дать. Они уходили, а я смотрела прямо перед собой, чтобы не видеть, как она наклоняется слишком близко к нему, пытаясь создать между ними химию... органически.

Еще одна веревка «затянулась» вокруг меня, когда он слегка провел по моей руке своим мизинцем, когда они проходили мимо. И самая плотная из всех веревок «затянулась» вокруг меня, когда я подошла к стойке, и кассир протянул мне карамельный капучино и шоколадный круассан, оплаченный профессором Дейлом для меня. То, что он заметил, что я иногда приносила именно их с собой перед занятиями, заставило мое сердце сжаться.

Сегодня он приедет ко мне, и я решила добавить что-то еще в микс из наших тел. Пиццу и фильм. Это очень похоже на настоящие отношения, но всем нужно есть. Я заказала обычную пиццу, так что это не будет выглядеть для него таким тревожным. Чем меньше индивидуального подхода в выборе пиццы, тем менее подозрительно все выглядит.

Положив руки на бедра, я рассматриваю барную столешницу, которая одновременно служит мне кухонным столом. Большая сырная пицца, вино, бокалы для вина и настоящие тарелки. Очень, ну очень похоже на настоящие отношения. Я быстро складываю тарелки друг на друга и ставлю их обратно в шкаф, а вместо них расставляю бумажные тарелки.

Отлично.

У меня нет времени заменить чем-то бокалы, потому что раздается стук в дверь, он здесь.

– Привет, – говорит он, когда я открываю дверь. Я не думаю, что когда-нибудь привыкну к тому, как он выглядит в джинсах и футболке.

– Привет, – говорю я, улыбаясь. – Не паникуй, – говорю я ему, когда он входит внутрь, – но у меня есть пицца.

 Его взгляд устремляется на столешницу, и он не выглядит разозленным, так что это хорошо.

– Ах, ты разжилась прекрасной посудой, – говорит он, направляясь к столешнице.

– Только лучшее для тебя, – поддразниваю его я.

Мы устраиваемся, и он хватает кусок пиццы.

– Ну как, тебе нравится учиться? – спрашивает он.

– Очень много работы, и иногда я не уверена, что действительно это мое.

– Почему ты так думаешь? – он потягивает вино «Шираз», когда вопросительно и с любопытством смотрит на меня.

– Я действительно не знаю. Мне иногда кажется, что я не создана для психиатрии.

 Он придвигает ближе свой стул.

– В свой первый рабочий день, я был в ужасе.

 Мои глаза округляются.

– Я этому не верю.

 Он слегка улыбается.

– Ну, поверь в это. Моя первая неделя, прошла в отделении скорой помощи.

 Я слушаю, как он рассказывает о жертве с огнестрельным ранением.

– Я был так расстроен, что потерял пациента, – шепчет он.

Я наклоняю голову на бок и протягиваю руку, чтобы его коснуться.

– Мне жаль.

 Его глаза смягчаются.

– Все нормально. Но помню, как доктор Чарльз Абернати отвел меня в сторону и сказал, что иногда ты выигрываешь, а иногда что-то теряешь, – он качает головой.

– Мудрый человек. Ты не можешь спасти всех.

 Он отстраняет свою руку, словно избавляясь от моих слов.

– Да, наверное, нет.

– Мне жать, Хьюстон.

– Не о чем жалеть. Марли, ты умная женщина. Думаю, ты далеко пойдешь.

Меня обдает жаром, и я улыбаюсь.

После двух кусков пиццы и бокала вина, мы садимся на кушетку, и я чувствую себя достаточно комфортно, чтобы спросить его:

– Когда-нибудь смотрел «Курс анатомии» (Прим. пер., худ.фильм 1989г.)?

– Никогда не слышал об этом фильме, – я охаю, а он хихикает. – Конечно же, я его видел. Думаю, каждый будущий врач должен его посмотреть.

– Я знала, что ты мне нравишься не только из-за твоих превосходных навыков в сексе, – я улыбаюсь, когда кладу ноги на журнальный столик и откидываюсь на спинку кушетки. – Я подумала, что мы могли бы его посмотреть.

 Это звучало очень похоже на «затягивающиеся веревки». Я уже готова к «нет». Потому что он жует уголок губы, наверное, задаваясь вопросом где я держу ножницы, чтобы он мог обрезать эти веревки и сбежать.

– Хорошо, включай. Этот фильм обязателен для просмотра.

 Мы молча смотрим и где-то в середине, его рука пробирается к моим волосам, играя с ними. Это последнее что я помню, прежде чем проснуться. Моя голова лежит на коленях Хьюстона, а он сам – крепко спит. Я осторожно встаю, чтобы узнать, который час.

 Он шевелится, и его глаза открываются, ошеломленные после сна.

– Черт, я не хотел засыпать.