— Бывший Второй советник и социолог Бран Цзе-Мэллори и старший философ Эйнт Трузензюзекс выражают свое почтение Максиму из дома Малайки и желали бы побеседовать с ним, если он дома и расположен к этому.

Разум Флинкса внезапно распахнулся от рванувшихся к выходу мыслей. Не удивительно, что они так легко прошли мимо охранника у ворот! Церковник и чистый ученый, да притом высокого ранга, хоть Цзе-Мэллори сказал «бывший». Второй советник — это по меньшей мере планетный уровень. Он был менее уверен насчет важности Трузензюзекса, но знал, что с уважением, испытываемым транксами к их философам и теоретикам, могло соперничать только почтение к самым почетным Матерям Улья И Первым Советникам Церкви. Мозг его переполнился вопросами, окрашенными столь же неуверенностью, сколько любопытством. С какой стати две такие знаменитости сидели в заведении у Маленького Симма? Почему они выбрали в гиды его, юнца, ничто, когда королевский министр мог предоставить им царскую свиту? Ответ на это он прочел легко. Инкогнито: слово, часто произносимое и много подразумевавшее. А в данную минуту что за дела могут быть у двух таких изощренных умов с солидным, твердо стоящим на земле коммерсантом, вроде Максима Малайки!?

Покуда он ошеломленно перебирал эти вопросы, в его мозгу созрело решение.

Решетка репродуктора заговорила вновь:

— Максим из Дома Малайки приветствует гостей, хоть и поражен, и немедленно побеседует с достопочтенными сэрами. Он желает, чтобы вы оба… — возникла пауза, покуда скрытый где-то глаз просканировал коридор, — вы трое поднялись наверх. Он сейчас находится на западной веранде и примет вас там как можно быстрей.

Голос из репродуктора смолк, и сразу же раздвинулись искусно выкрашенные под дерево двери. Человек и транкс без дальнейших приглашений вошли в кабину. Флинкс с секунду размышлял, последовать ему за ними или бежать, как от черта, но Цзе-Мэллори решил за него.

— Не стойте тут, разинув рот, юноша. Разве вы не слышали, как нам сказали, что он желает видеть нас троих?

Флинкс нигде не проявлял злобности. Он шагнул в лифт. Тот вместил их всех более чем с комфортом. Он и прежде бывал в этом доме, но если в чем и был уверен сейчас, так это в том, что теперь его не позвали дать представление. И это не вход для слуг, которым он пользовался прежде. Тихий свист воздуха от закрывшихся дверей прозвучал в его ушах громко, как взрыв.

Когда они поднялись, их встретил человек-скелет, облаченный в черно-алые цвета семейства Малайки. Он ничего не сказал и провел их в помещение, которого Флинкс прежде не видел.

Противоположный конец помещения как будто уходил в открытое небо. На самом деле это была одна из больших хрустальных протоверанд. Именно они и придавали этому району Драллара вид усыпанного драгоценностями леса. Он вздрогнул, когда ступил на что-то гладкое. Двух ученых это, казалось, не трогало. Он ходил прежде по такому полу, когда выступал, но тот был непрозрачным, а этот совершенно прозрачный, лишь с намеком на цвет. Он взглянул вверх, головокружение прошло.

Мебель тут стояла сплошь красно-черная, со случайным пятном яркого цвета здесь и там на каком-либо привозном предмете или произведении искусства. В воздухе витали густые пары фимиама. Вдали начало садиться солнце Мотылька, погружаясь в непрекращающийся редкий туман… На Мотыльке темнело рано.

На одной из многочисленных больших пушистых кушеток сидели две фигуры. Одну узнал сражу же: Малайка. Другая — поменьше, белокурая, с совершенно иными формами, длинными до талии волосами.

Голос, грохотавший из горла с толстыми мускулами, походил на оживающий спящий вулкан.

— Xе? Вот и наши гости, Сессиф, дорогая, беги и стань еще прекрасней, ыдийо?

Он оглушительно чмокнул ее в щеку и направил из помещения звучным шлепком по самой выдающейся части ее тела.

— А у него новая, — подумал Флинкс. — Эта — блондинка, и с немного более зрелой фигурой, чем предыдущая.

Вкусы торговца явно росли вместе с животом. Правда, тот пока только чуточку бросался в глаза.

— Ну, ну! — прогремел Малайка, сверкнув эбеново-черным лицом с белыми зубами, заискрившимися среди клочьев кудрявой бороды.

Он в два шага подошел к ним и пожал руки.

— Бран Цзе-Мэллори и эйнт Трузензюзекс.

— Тот самый Трузензюзекс?

Инсектоид отвесил еще один из своих медленных грациозных поклонов.

— Вынужден признать себя виновным в предъявленном обвинении.

Флинкс нашел время восхититься способностями инсектоида. Из-за природы физиологии движения транксов бывали крайне скованными. Увидеть, чтобы транкс кланялся так, как Трузензюзекс, доводилось исключительно редко.

Когда Челанксийское Сообщество еще только образовывалось, люди дивились искрящейся голубой и зеленоватой переливчивости цвета тел транксов и обмирали от испускаемого ими естественного аромата. И сокрушенно гадали, какими транксы находят их самих — тусклых, вонючих, мягких. А транксы увидели гибкость в паре с твердостью, с которыми ни один транкс никак не мог и надеяться соперничать. Вскоре гастролирующие танцевальные группы с гуманоидных планет вошли в число самых популярных видов на сценах транксийских колоний и метрополий.

Но, по меньшей мере, от грудной клетки и до макушки Трузензюзекс производил впечатление сделанного из резины.

Малайка закончил обмениваться рукопожатиями с обоими, а затем преподнес Флинксу еще один небольшой сюрприз. Вытянув голову, коммерсант коснулся носом антенны инсектоида. Так человек мог ближе всего подойти к исполнению традиционного приветствия транксов путем переплетения антенн. Но, впрочем, напомнил он себе, человек, ведший дела со столь многими расами, обязан знать все жесты ради обыкновенной вежливости… и коммерции.

— Садитесь! Садитесь! — проревел он тоном, который, несомненно, считал мягким. — Какого вы мнения о моей маленькой мвензангу, а? Спутнице, — добавил он, видя озадаченность на их лицах, и дернул головой в том направлении, куда удалилась девушка.

Цзе-Мэллори ничего не сказал, хватило огонька, вспыхнувшего в его глазах. Трузензюзекс пошел дальше:

— Если я правильно понимаю текущие человеческие ценности, то рискнул был сказать, что такие пропорции мраморных тел по отношению к ширине тазовой области рассматриваются как необыкновенно эстетичные.

— О звезды! — заржал Малайка. — Вы, сэр, бесспорно, ученый. Какова сила наблюдательности! Что я могу дать вам выпить?

— Мне — светлое пиво, если у вас есть хорошего года.

— Пхе! Есть, положитесь на мое слово, сэр, вы найдете его приятным на вкус, если вы тот самый Цзе-Мэллори, о котором я слышал. А вам, сэр?

— У вас случайно не найдется абрикосового бренди?

— Ого! Не только ученый, но и гурман! Думаю, мы сможем вас удовлетворить, дорогой философ. Но для этого понадобится вылазка в погреба. Я не часто принимаю таких знающих толк гостей.

Тень, провожавшая их от лифта, все еще маячила, словно призрак, в глубине помещения.

— Позаботься об этом, Вульф.

Страж незаметно поклонился и ушел, волоча ноги, прихватив с собой нечто, витавшее в воздухе. Флинкс, более чувствительный, чем другие, почувствовал облегчение, избавившись от его присутствия.

Теперь сердечный голос хозяина в первый раз несколько утратил свой добродушно-шутливый тон.

— Что же привело вас сюда, в Драллар? И притом так, втихую. — Он переводил быстрый взгляд с одного невозмутимого лица на другое, медленно оглаживая свою длинную ассирийскую бороду. — Как ни сильно это льстит моему самолюбию, я не могу поверить, что такой въезд украдкой в наш прекрасный город вы совершили только ради удовольствия составить мне компанию.

Он выжидательно нагнулся вперед на манер, предполагавший, что он умел нюхом чуять деньги, по меньшей мере не хуже Мамаши Мастифф.

Малайка уступал ростом Цзе-Мэллори, но почти вдвое превосходил его по ширине и обладал сложением отставного борца. На смуглом лице, носившем чекан королей древней Мономотапы и Зимбабве, сверкали потрясающе белые зубы. Из рукавов небрежно подпоясанного полушелкового халата без швов высовывались массивные волосатые руки. И ноги под стать им, столь же крепкие на вид, как мотийское железное дерево, выпирали из плиссированных складок на коленях. Короткие узловатые пальцы на вывернутых наружу ступнях обладали большим сходством с кишевшими на таких растениях древесными паразитами. По крайней мере, на одной ноге. Другая, знал Флинкс, кончалась у колена. Подзаправленные кредитами, хирурги-протезисты сделали все возможное и невозможное, чтобы левая стопа соответствовала своему естественному эквиваленту справа. Соответствие было не совсем идеальным.