— Послушай, Дэнни, ты хороший парень, но я прошу тебя больше не приходить.

— В чем дело, Тони?

— Скоро начнутся большие беспорядки, — сказал хозяин. — Люди взвинчены. Они боятся, что ты шпионишь за ними.

— Ерунда! — Дэниэл был неприятно поражен. — Как я могу шпионить за ними, если даже не понимаю, о чем они говорят.

— И все-таки не приходи сюда, Дэнни. — Тони пошел к стойке.

В тот же вечер сержант собрал своих подчиненных.

— Все это время вам жилось очень неплохо, — сказал он. — Но скоро вам придется показать, чего вы, действительно, стоите. Со дня на день мы ожидаем, что профсоюзы и коммунисты призовут рабочих к забастовке. Если она состоится, завод остановится, а этого мы не можем допустить.

— Каким образом, сержант? — спросил один из охранников. — Мы же не сталевары.

— Не будь идиотом, чтобы встать к доменным печам, найдется достаточно людей. Забастовщики попытаются помешать им войти, а мы, в свою очередь, должны помешать им.

— Значит, мы будем помогать штрейкбрехерам, — сказал Дэниэл.

— Мы будем делать свое дело, — отрезал сержант. — За что, по-вашему, вам платят пятнадцать долларов в неделю? Те, кто сейчас собирается бастовать, работают по двенадцать часов в день, а не имеют и десяти долларов. Они вообразили, что заслуживают большего, хотя большинство из них даже не умеет ни читать, ни писать по-английски.

— Чем мы поможем штрейхбрехерам, если будем с ними по разные стороны ворот?

— Шериф выделил двести человек, которые встанут за воротами.

— А если и их будет недостаточно?

— Вот здесь мы и понадобимся. — Сержант улыбнулся и, достав из кобуры пистолет, показал его собравшимся. — Эта маленькая вещица иногда бывает удивительно полезной. — Еще есть вопросы?

— Нет, сэр, — Дэниэл покачал головой. — Но…

— Что?

— Мне это не нравится. Я знаю, что такое забастовка, всякий раз были и убитые, и раненые. Стреляли даже в тех, кто не имел к забастовке никакого отношения.

— Занимайся своим делом, и в тебя не будут стрелять.

Дэниэл вспомнил Джимми и Молли Энн.

— Мне это не нравится, — повторил он. — Меня брали охранять завод, а не стрелять в людей и помогать штрейкбрехерам.

Сержант не выдержал.

— Если тебе не нравится, можешь убираться!

Дэниэл кивнул и медленно направился к выходу. У самой двери он услышал голос сержанта:

— Оставь здесь дубинку и пистолет.

Дэниэл положил свое снаряжение на стол и пошел к двери.

— Даю тебе четверть часа, чтобы собрать вещи, — бросил ему вдогонку сержант. — Если к нашему возвращению в общежитие ты еще будешь там, я вышвырну тебя вон.

Когда Дэниэл закрывал за собой дверь, он услышал голос своего бывшего начальника.

— Я никогда не верил этому мерзавцу. Нам говорили, что он красный. Если здесь остался еще кто-нибудь из коммунистов, то пусть скажет об этом и убирается, пока жив.

В комнате, где он жил с пятью другими охранниками, Дэниэл снял форму и, аккуратно сложив ее, оставил на койке. Потом достал из шкафа свою старую армейскую форму, собрал вещи, засунул их в мешок и вышел на улицу. Дежурные охранники выпустили его, не сказав ни слова. Их уже успели предупредить.

За углом Дэниэл увидел идущих ему навстречу бывших сослуживцев. Он хотел повернуть назад, но было уже поздно. Сержант поднял руку, и на голову Дэниэла обрушился страшный удар дубинки.

— Неплохо я его, — словно издалека донесся до него голос сержанта.

Встав с земли, Дэниэл попытался нанести ответный удар, но его рука только рассекла воздух. Разъяренные попыткой сопротивления, охранники набросились на него, размахивая кулаками и дубинками, и ему пришлось сжаться в комок, чтобы прикрыть голову и живот. Он снова упал и уже не смог подняться.

Удары вдруг прекратились. Дэниэл почти без сознания лежал на земле.

— Это навсегда отучит его совать свой нос, куда не просят.

Потом послышался другой, несколько испуганный голос. По-видимому, говорил кто-то из охранников.

— Мы не убили его, сержант?

Сержант перевернул Дэниэла на спину.

— Живой. Но если он еще раз покажется здесь, я убью его.

Последовал еще один удар, и Дэниэл провалился в темноту. К действительности его вернула резкая боль. Он попробовал пошевелиться, но боль усилилась, и он застонал. Ползком добравшись до фонарного столба, он все-таки встал на колени, и, держась за него, с великим трудом выпрямился. Его одежда была изорвана и залита кровью, вещи разбросаны по всей улице, пустой вещмешок валялся рядом.

Дэниэл стал собирать их, потом взглянул вверх на небо. Сияла луна. Когда он выходил из общежития, было восемь вечера, а сейчас в домах не светилось ни одно окно.

Медленно дойдя до угла, Дэниэл посмотрел на охранников, сидящих в будке. Им наверняка было известно, что сержант ждал его у входа, но они ничего не сказали. Первым побуждением было поговорить с ними, однако он находился не в том состоянии, сначала ему надо было прийти в себя. Дэниэл попытался закинуть мешок на плечо и чуть не упал. Тогда он медленно пошел прочь, волоча мешок за собой.

Бар Тони уже был закрыт, но через окно Дэниэл увидел хозяина, возившегося за стойкой, и постучал.

Тони поднял голову, но никого не увидев, подошел к окну.

— Закрыто, — начал он и запнулся. — Дэнни! Что случилось?

Дэниэл буквально ввалился внутрь. Тони помог ему дойти до ближайшего столика и взял со стойки бутылку виски.

— Выпей. Полегчает.

Взяв стакан обеими руками, Дэниэл опрокинул его в себя и почувствовал, как обжигающая влага согрела сразу его. После второго стакана ему показалось, что силы возвращаются.

— Я говорил тебе: держись подальше от рабочих, — сказал Тони.

— Это не они. На меня набросились сержант и его люди. Когда я понял, что они хотят помогать штрейкбрехерам, я от них ушел, а они подстерегли меня на улице. У тебя нет на примете местечка, где я мог бы отлежаться?

— Тебе надо к врачу.

— Нет, — решительно сказал Дэниэл. — Мне надо просто отлежаться. Потом я разберусь, что делать.

— Пойдем со мной. — Топи повел Дэниэла в туалет для персонала и зажег свет. — Сейчас я принесу чистое полотенце.

Дэниэл посмотрел на себя в зеркало. Лицо, покрытое кровью, больше походило на морду какого-то животного.

— О Господи! — тихо сказал он.

— Да, неплохо над тобой поработали, — согласился вернувшийся Тони.

— Они заплатят за это, — Дэниэл, сняв рубашку, пустил воду и начал умываться. Грудь тоже была вся в синяках. Облившись до пояса водой, Дэниэл вытерся полотенцем и подставил голову под струю холодной воды, чтобы избавиться от головокружения. — У меня в мешке должны быть брюки и рубашка, — сказал он.

— Сейчас, — Тони вышел из туалета, направляясь в бар.

— Еще принеси мне чистое белье, — крикнул ему Дэниэл.

Тони, принесший Дэниэлу одежду, застал его уже вымытым с бутылкой виски в руках.

— Твой мешок, как сумка старьевщика.

— Они разбросали все вещи по земле, и я их просто засунул в сумку.

— А что делать с этим? — Тони показал на лежавшие на земле лохмотья.

— Выброси их, — сказал Дэниэл. — Их уже не починишь.

Тони смотрел, как Дэниэл быстро одевается.

— Все-таки тебе надо к доктору. У тебя сломан нос, да и перевязка не помешает.

— Пустяки. — Дэниэл еще раз посмотрелся в зеркало. — С носом все равно ничего не сделаешь, а ссадины заживут сами. В детстве меня били и сильнее.

Ты не знаешь, где штаб-квартира профсоюза? — спросил он, завязывая мешок.

— На Главной улице. А зачем тебе?

— Я иду туда.

— С ума сошел, сейчас час ночи.

— Тогда пойду утром. Утром там кто-нибудь будет?

— Зачем тебе все это? — повторил Тони. — Ты — прекрасный парень, а лезешь в грязные дела.

Дэниэл опять вспомнил Молли Энн, родителей и Джимми.

— Я уже влез давно, только до сегодняшнего дня не понимал этого.

Глава 6

Около двух часов ночи Дэниэл подошел к углу Главной улицы. Вывеска, возвещавшая о том, что в этом здании находится штаб-квартира Объединенного профсоюза работников металлургической, сталелитейной и жестяной промышленности, все еще висела на стене, но помещение выглядело покинутым. Дэниэл заглянул в окно. Комната была абсолютно пустой. Перейдя от окна к двери, он заметил напечатанное на машинке объявление: «Профсоюз переехал в здание Мэйджи, комната триста три».