«Петя тоже, наверное, может так»,- подумал Ваня и вспомнил, как они познакомились.

Ванина семья переехала в Новоуральск с Алтая два года назад, летом. В городе заканчивалось строительство нового металлургического завода - второго из тех, что рождались в Новоуральске по плану послевоенной пятилетки. Отца назначили директором заводского подсобного хозяйства. Ваня провёл с ним всё лето за городом, на полях хозяйства.

Отец, высокий, грузный и, несмотря на это, непоседливый, целыми днями гонял рысака, запряжённого в двуколку, по тряским полевым дорогам от участка к участку, от бригады к бригаде - ставил на ноги, как он выражался, хозяйство. Приезжали в бригаду, отец, кряхтя, слезал с повозки и, заломив картуз на затылок, вытирая пот с высокого лба, спрашивал рабочих:

- Ну, голубчики, как дела?

Он всех называл голубчиками. «Голубчики» говорили, что дела, мол, Евсей Сергеич, так-то и так. Он слушал, а сам бродил по полю, высматривая, что надо, а потом выговаривал бригадиру:

- Вот ты, голубчик, докладываешь, что свёкла прополота, а посмотри, сколько сорняка в поле осталось. Этак ведь полоть не дело. Придётся заново. Понял, голубчик? Вечером заеду, посмотрю… Помощника надо? - Он указывал на Ваню.- Бери. А ну, Ванюша, получай социалистическое задание. Будь здоров.

И опять он, кряхтя, залезал в двуколку, надвигал картуз на лоб, ловко вскидывал вожжи. Рысак с места брал крупной рысью, и отец исчезал в желтоватой дорожной пыли, клубившейся из-под колёс.

Так Ваня провел всё лето - в двуколке с отцом да в работе на полях. А осенью пошёл в Новоуральске в школу и в первый же день познакомился с Петей Силкиным.

Получилось это так.

То ли ребята просто хотели пошутить над новичком, то ли Ваня действительно был забавен - длинный, худой, в коротких штанах и с большим отцовским портфелем, подаренным ему в честь перехода в пятый класс,- его окружили несколько насмешников, и каждый из них, как умел, тренировал свой язык в остротах.

- Ты портфель у какого министра выпросил? - как бы невзначай поинтересовался курносый белобрысый парень, из-под рубашки которого виднелась майка, перешитая из матросской тельняшки.

- Он сам министр… оглобельных дел,- намекнул кто-то на Ванин рост.

- В министерство в коротких штанах не пускают,- возразил третий, толстый и рыжий, в длинных брюках навыпуск.

И тут со всех сторон понеслось:

- Дон Кихот, а где твой Санчо Пансо?

- Ты жирафа в зоопарке видел?

- Он сам из зоопарка сбежал!

Сначала Ваня пытался отвечать на злые шутки вежливой улыбкой, потом помрачнел, сгорбился и растерянно оглядывался по сторонам, не зная, как выбраться из хохочущего кружка. Тут он увидел, что какой-то высокий чернявый паренёк протискивается к нему. Паренёк тряхнул за шею белобрысого, костлявым плечом оттёр того, кто проезжался насчёт коротких штанов, огрызнулся на всё сборище.

- Чего напустились? Герои - семеро на одного. А ну отойдите! Чижики!..

Пареньки глухо загудели, кто-то крикнул: «Хо-хо, спаситель какой нашёлся!», но чернявый, не обращая ни на кого внимания, подтолкнул Ваню:

- Идём. Плюнь на них.

Это был Петя Силкин. Ваня подумал, что он тут «старичок» и верховод, а оказалось - тоже из новичков. Правда, он новоуральский, но до этого учился в другой школе. А тут получили новую квартиру, переехали, и пришлось менять школу.

- Здорово ты их… не побоялся,- сказал Ваня.

- Всяких пузанов бояться! - пренебрежительно фыркнул новый товарищ.- Идём вместе сядем…

С тех пор они подружились.

«Опять я о нём думаю»,- поймал себя Ваня и тут же разозлился на шмеля: «Жужжит, жужжит!» Он выдернул из стоявшего на тумбочке букета, который утром принесла Сончик, ромашку, скрутил её стебель и запустил в шмеля. Тот шарахнулся в сторону, сделал несколько кругов под потолком и снова забился у марли: зззжж-ззжж…

Запел горн, и сразу же по полу зашаркали туфли: вошла нянька, маленькая проворная старушка, стала накрывать на стол.

- Поди, проголодался, касатик.

- Наоборот, няня. Совсем есть не хочется.

Старушка испуганно замахала руками:

- Что ты, что ты! Разве это можно - не есть? Нельзя, касатик, кушать надо. Будешь кушать - поправишься быстрее… А сколь вкусный суп-то сегодня сварили!..

«Ну, заворковала,- насупился (Ваня.- И чего это они тут-сговорились, что ли: разговаривают так, как будто я из детсада».

Всё время, пока Ваня ел, нянька что-то наговаривала, пришёптывала и вздыхала. Ване даже показалось, что у него заболела голова, и он постарался покончить с обедом поскорее.

В комнате стало сумрачно, солнечный узор исчез с пола. Ваня посмотрел в окно - небо было в тучах. Тревожно шумела на деревьях листва. Кто-то в мягких тапках прошёлся по железной крыше… Нет, крыша деревянная. Значит - гром.

Снова вошла нянька, начала закрывать окна.

- Няня, не закрывайте, пожалуйста, и так душно.

- Нельзя, касатик, гроза идёт. Ты ведь уже большенький, чай, знаешь, что молнией насмерть убить может. Потерпи уж как-нибудь. Пройдёт - снова откроем. Дождичком-то освежит землицу, воздух хороший будет. Потерпи, касатик… Может, тебе надо чего? - Старушка склонилась к нему.- Пасмурный какой-то лежишь. Наскучило, поди. Хочешь - кисленького морсу дам?

- Нет, няня, ничего я не хочу, спасибо.

- Ну и хорошо, касатик, ну и ладно. Отдыхай, я пойду.

Бормоча что-то ласково-горестное, старушка прошаркала за дверь. В комнате стало тихо, даже шмель присмирел и начинал биться лишь изредка и то как-то нехотя, вяло.

В небе громыхнуло, и хоть окна теперь были закрыты, стало ясно, что этот удар грома куда сильнее предыдущего. Жалобно скрипнули липы под окном, закачались, замахали ветками - начиналась буря. Пролетели, кружась, белые листки, унесённые откуда-то порывами ветра, и вдруг взметнулись ввысь, к набухшим фиолетово-чёрным тучам. Задребезжали стёкла в оконных рамах. Шмель, словно очнулся, загудел, рванулся, закружился неистово по комнате.

Потом на несколько мгновений всё затихло. Замерли, обессилев, и поникли ветви лип. Шлёпнулись о стёкла, растеклись первые капли дождя. Вдруг комнату залило ослепительным голубоватым светом, и почти сразу же за стенами грянул стопушечный залп, ветер снова рванул липы, и хлынул ливень.

Ваня лежал, закрыв глаза. Сквозь шум грозы ему послышалось, что кто-то частыми ударами ногтей барабанит по стеклу. Ваня приподнял лицо. За окном, залитым водой, никого не было. Но стук не прекращался. Ваня сообразил: град. Он придвинулся к окну и увидел, как падают, подскакивают и раскатываются по земле крупные белые горошины - кусочки льда.

И тут Ваня вспомнил о своей пшенице. Представилось, как хлещет косыми резкими струями дождь, смешанный с ледяной крупой, бьёт по тонким стеблям, и они, надломленные, иссеченные, падают на землю, чтобы не подняться… Ваня скинул ноги с кровати,- бежать, скорее бежать туда! Ничего, что нога болит!.. Но кто же его пустит? Ведь он в изоляторе…

За дверью прошаркали старушечьи туфли.

Тяжело повалившись на край стола, Ваня прислонился лбом к стеклу и чуть не заплакал от обиды и бессилия.

От дач к штабу, согнувшись и быстро-быстро шлёпая босыми ногами, промчалась девочка. Совсем недалеко от изолятора мелькнула ещё чья-то фигура. Ваня вгляделся - Петя!

Он не раздумывал. Рванул шпингалеты, толкнул оконные створки и, захлебнувшись потоком воды и ветра, закричал:

- Пе-еть!.. Пе-етя!

Петя повернул голову, приостановился и, нетерпеливо махнув рукой: не до тебя, мол,- вновь пустился бежать.

Молния с грохотом расколола небо. Ваня отшатнулся от окна, захлопнул створки. По лицу текла вода. Он утёрся, присел на кровать, потом уткнулся в подушку.

Так он лежал и не видел, как подбежала к окну Сончик, обшарила испуганным взглядом комнату, посмотрела на Ваню и, жалостливо сморщив лицо, побежала куда-то, промокшая и дрожащая.

Дело в том, что Сончик тоже подумала о растениях на опытном участке. Ей стало очень жалко и пшеницу, и другие растения, и Ванины труды. Сначала, когда ударил град, Сончик растерялась.