Дня через два я поехал на какую-то улицу (не помню сейчас точно), где-то около Знаменской. В простом доме, как мне кажется, Лахтиных, я разыскал Распутина. По тому, как он меня встретил, я понял, что о моем приезде он уже знал. Встретил он меня очень доброжелательно. И сразу заговорил со мной о религии, о Боге. Я отвечал довольно сдержанно. Распутин начал восторженно говорить о царской семье.

Потом он перешел к обычным темам. В частности, спросил, пью ли я? Одет Распутин был в длинную русскую рубаху, штаны заправлены в высокие сапоги, поверх рубахи – какой-то полукафтан, полузипун. Производила неприятное впечатление неопрятная, неровно остриженная борода. Был он шатен, с большими светлыми, очень глубоко сидящими в орбитах глазами. Глаза были чем-то не совсем обыкновенные. В них «что-то» было. Распутин был худой, небольшого роста, узкий, можно даже сказать, тщедушный. Когда я уходил, он попросил у меня пять рублей. «Дай, голубчик, мне пятерку, а то совсем я издержался». Я этому удивился, но дал. Произвел он на меня впечатление скорее неприятное.

Так как это было желанием государыни, я встречался с Распутиным не раз на его квартире. Государыня хотела, чтобы я ближе его узнал и чтоб получил от него благословение. После нескольких встреч с Распутиным я все-таки сказал государыне о своем не очень благоприятном впечатлении о Распутине. Она ответила: «Вы его не можете понять, потому что вы далеки от таких людей, но если даже ваше впечатление было бы верно, то это желание Бога, что он такой»». Спорить с ней было бессмысленно: сколько людей ни спорили, терпели поражение все. Или, как выразился протопресвитер Шавельский, «приходилось бороться не столько с Распутиным, сколько с самой Императрицей, с ее духовным укладом, с ее направлением, с ее больным сердцем, – ни победить, ни изменить которые нельзя было».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

А. А. Вырубова:proetcontra. Стихотворение в прозе: следователь Руднев о Вырубовой. Девушка и смерть: Вырубова в книге Э. Радзинского. Рекомендации историка Смыслова. Загадка морского офицера. Князь-джентльмен Николай Жевахов

Однако были и те, кого нисколько не смущали ни манеры, ни одежда, ни распутинская бесцеремонность. Весной 1907 года, то есть полтора года спустя после первого появления во дворце, Распутин познакомился с женщиной, которая стала самой его верной поклонницей. Звали эту даму Анна Александровна Вырубова, была она фрейлиной и ближайшей подругой императрицы.

«С ним познакомилась у Великой Княгини Милицы Николаевны и Николая Николаевича… – рассказывала Вырубова на следствии 1917 года о своей первой встрече с Распутиным. – Они меня позвали познакомиться с ним в 1907 г., в год моей свадьбы… Милица Николаевна позвала меня с ним познакомиться… Она сказала, что ей как-то епископ Феофан привел очень интересного странника, который ясновидящий. Мне это было очень интересно, и я пошла посмотреть его… Она мне говорила, что он апостол… он говорил о Боге, я его спрашивала совета насчет того, как, выйти ли мне замуж. Он говорил, что очень хорошо. Это было за несколько дней до моей свадьбы».

Несколько лет спустя в мемуарах Вырубова описала свою свадебную ситуацию иначе:

«За месяц до моей свадьбы Ее Величество просила Великую Княгиню Милицу Николаевну познакомить меня с Распутиным… Помню, что очень волновалась, когда доложили о приходе Распутина. „Не удивляйтесь, – сказала она, – я с ним всегда христосуюсь“. Вошел Григорий Ефимович, худой, с бледным, изможденным лицом, в черной сибирке; глаза его, необыкновенно проницательные, сразу меня поразили и напомнили глаза о. Иоанна Кронштадтского. „Попросите, чтобы он помолился о чем-нибудь в особенности“, – сказала Великая Княгиня по-французски. Я попросила его помолиться, чтобы я всю жизнь могла положить на служение Их Величествам. „Так и будет“, – ответил он, и я ушла домой. Через месяц я написала Великой Княгине, прося ее спросить Распутина о моей свадьбе. Она ответила мне, что Распутин сказал, что я выйду замуж, но счастья в моей жизни не будет. Особенного внимания на это письмо я не обратила».

К этому противоречию мы еще вернемся, а пока отметим, что позднее именно Вырубову часто обвиняли в том, что она привела во дворец Распутина.

«Когда начались гонения на Распутина и в обществе стали возмущаться его мнимым влиянием, все отреклись от меня и кричали, что я познакомила его с их величествами. Легко было свалить вину на беззащитную женщину, которая не смела и не могла выразить неудовольствия… Они же, сильные мира сего, спрятались за спину этой женщины, закрывая глаза и уши всем на тот факт, что не я, а Великие Князья Николай Николаевич и Петр Николаевич с их женами и привели во дворец сибирского странника. Не будь этого, он жил бы, никому не мешая, в своей далекой родине».

Примечательно, что Вырубова также указывает не на епископа Феофана, а на двух Великих княгинь, как на виновниц появления опытного странника во дворце. Но вообще в своих воспоминаниях бывшая фрейлина писала о Распутине так же сдержанно и неохотно, как говорила о нем и на допросе в 1917 году. И публика, и следствие ждали от нее иных мемуаров и показаний, но Вырубова ни читателей, ни следователей не жаловала и стремилась роль своего друга не выпячивать. В противовес показаниям других обвиняемых и свидетелей по делу о «преступлениях царского режима», а также хлынувшему сразу же после революции потоку воспоминаний о Распутине, причем воспоминаний в подавляющем большинстве лживых и надуманных, а показаний сильно преувеличенных, в этом умолчании был определенный жест (что позднее подметила Зинаида Гиппиус: «…мне не хочется, чтобы кто-нибудь спросил ее о позднейшем, о войне, о Распутине. Жалко. Будет лгать, метаться, вывертываться. Мне и теперь жалко, что ее убедили написать и выпустить какие-то „воспоминания“»), но тем не менее факт есть факт: во всем царскосельском окружении она была Григорию наиболее близка, с ней он виделся чаще, чем с кем бы то ни было, и о Распутине Вырубова могла бы написать гораздо больше, чем написала, либо рассказала.

«Председатель: Ведь вы не отрицаете того, и не станете отрицать того, что Вы были горячей поклонницей Распутина?

Вырубова: Вы сказали «горячей поклонницей» – это слишком много…

П.: Это ведь был интерес холодного наблюдателя. Это был интерес женщины, которая захвачена его идеями?

В.: Нет, захваченной я никогда не была <…> Да, интересовалась я им… как-нибудь особенно – нет, особенно – нет. Так.

П.: Так что это не верно, что вы были его горячей такой сторонницей, почитательницей, приверженницей?

В.: Нет, наверное. Конечно, я интересовалась им, потому что он был интересен, но истерического какого-нибудь поклонения – этого нет, это я, безусловно, отрицаю».

Ей не поверили. Среди тех, кто присутствовал на этом допросе, был известный историк Павел Елисеевич Щеголев. Ровно десять лет спустя вместе с писателем Алексеем Толстым он попытается восполнить дефицит откровенности царской фрейлины, опубликовав в СССР фальшивый «Дневник Анны Вырубовой», который часто издавался под одной обложкой с ее подлинными мемуарами, но никакого отношения к весьма похабному тексту «Дневника» Вырубова не имела.

А вот к самому Распутину – безусловно, да.

Саблин рассказывал Роману Гулю: «Во времена этих моих встреч с Распутиным я вел разговоры о нем и с А. Вырубовой, стараясь узнать, что он за человек? От Вырубовой я узнал, что Распутина близко знала вел. кн. Милица Николаевна (жена вел. кн. Петра Николаевича) и Анастасия Николаевна (жена вел. кн. Николая Николаевича), что его хорошо знает и сам вел. кн. Николай Николаевич, Распутин бывает у него во дворце. На мой вопрос, почему сейчас Распутин ближе к Вырубовой, чем к вел. кн. Николаю Николаевичу и его окруженью, Вырубова ответила, что это желание императрицы: ей легче и удобней сноситься с Распутиным через Вырубову, чем через Николая Николаевича или через Сандро Лейхтенбергского. Государыня, будто бы, хотела держать свои встречи с Распутиным втайне, она, будто бы, почувствовала, что окруженье вел. кн. Николая Николаевича через Распутина хочет влиять на нее».