Их сутью пренебречь и тем беду предречь?

— Ну а вы, Вейренк, поняли, в чем смысл?

— Нет, — сказал Вейренк, отводя глаза, чтобы стряхнуть пепел. — Что вы собираетесь делать?

— Ничего особенного. Я собираюсь подождать преступника там, куда он придет. Время не терпит, он знает, что Ретанкур скоро заговорит. У него мало времени — не больше недели, учитывая, что Виолетта поправляется со страшной скоростью. Убийце надо во что бы то ни стало приготовить свою смесь до того, как ему отрежут все пути к вечной жизни. Мы отдадим ему на заклание Франсину, сделав вид, что сняли охрану.

— Классический ход, — прокомментировал Вейренк.

— В забеге на короткие дистанции нет ничего необыкновенного. Два парня несутся бок о бок по беговой дорожке, и побеждает самый быстрый. Вот и все. И тем не менее уже несколько тысячелетий миллионы парней все бегут и бегут. Тут то же самое. Он бежит, и я бегу. Я ничего нового не собираюсь придумывать, просто убийце надо помешать прийти к финишу раньше нас.

— Но он наверняка подозревает, какую ловушку мы ему расставим.

— Конечно. Но он все равно побежит, у него, как и у меня, нет выбора. Он тоже не собирается оригинальничать, ему надо добиться успеха, и чем примитивнее наша ловушка, тем меньше убийца будет ее опасаться.

— Почему?

— Он, как и вы, считает, что я придумаю нечто позаковыристей.

— Понимаю, — согласился Вейренк. — Если вы идете примитивным путем, то, значит, вернете Франсину домой? Под незаметным эскортом?

— Нет. Никому не придет в голову, что Франсина вернется на ферму по собственной воле.

— Куда же вы ее денете? В гостиницу в Эвре? Спровоцируете утечку информации?

— Не совсем так. Я выберу надежное место, которое преступник сможет легко вычислить сам, если у него есть хоть одна извилина. А у него она есть, и не одна.

Вейренк задумался.

— Место, известное вам, — начал он рассуждать вслух, — место, которое не напугает Франсину и где вы сможете организовать охрану, не прибегая к помощи полицейских.

— Например?

— Гостиница в Аронкуре.

— Видите, как все просто. В Аронкуре, где все началось, под защитой Робера и Освальда. Они гораздо незаметнее полицейских. Легавых все равно узнают.

Вейренк с сомнением посмотрел на Адамберга.

— Даже легавого, который спустился с гор, не потрудившись застегнуть рубашку и убрать туман из глаз?

— Даже меня, Вейренк. И знаете почему? Знаете ли вы, почему парень, сидящий за столиком в кафе перед кружкой пива, не похож на легавого, сидящего за столиком в кафе перед кружкой пива? Потому что легавый работает, а парень — нет. Потому что парень думает, мечтает, воображает. А полицейский наблюдает. Глаза парня обращены внутрь себя, а глаза легавого шарят вокруг. И направление взгляда бросается в глаза больше, чем знаки отличия. Так что легавым не место в аронкурском кафе.

— Неплохо, — признал Вейренк, потушив сигарету.

— Надеюсь. — Адамберг встал.

— Зачем вы пришли, комиссар?

— Спросить вас, не вспомнили ли вы чего-нибудь нового, с тех пор как перенесли сцену в реальные декорации, на Верхний луг.

— Только одно.

— Слушаю вас.

— Пятый парень стоял в тени орехового дерева и смотрел на остальных.

— Так.

— Он держал руки за спиной.

— И?

— И я подумал, что у него могло быть в руках, что он прятал. Оружие, может быть.

— Горячо. Продолжайте думать, лейтенант.

Вейренк смотрел вслед комиссару. Взяв пиджак, у которого, как ни странно промок только один рукав, Адамберг вышел, хлопнув дверью. Вейренк закрыл глаза и улыбнулся.

«Вы лжете, господин, но каждый ваш обман

Показывает мне, где ждет меня капкан».

LX

Втиснувшись в дальний угол бельевого склада, Тень ждала, когда стихнут вечерние шумы. Скоро появится ночная смена, медсестры пойдут с обходом по палатам, начнут выливать судна, гасить свет и понемногу рассредоточатся по своим постам. Войти в больницу Сен-Венсан-де-Поль оказалось легче легкого, как она и предполагала. Ни подозрительных взглядов, ни вопросов, даже со стороны дежурного лейтенанта на этаже, который засыпал каждые полчаса. Он приветливо с ней поздоровался, знаком показав, что все под контролем. Соня и тупица в одном флаконе, о такой удаче Тень и не мечтала. Лейтенант с благодарностью принял чашку кофе, в котором она растворила две таблетки снотворного, так что до утра о нем можно забыть. Когда люди не ждут от тебя подвоха, все сразу упрощается. Скоро толстуха не сможет произнести ни единого слова, пора уже ей заткнуться раз и навсегда. Неожиданная стойкость Ретанкур оказалась ударом ниже пояса. И еще эти проклятые строфы из Корнеля, в которых, по счастью, полицейские ничего не поняли, даже этот знайка Данглар, не говоря уж о пустоголовом Адамберге. А вот хитрая и мощная Ретанкур представляла реальную опасность. Но сегодня доза новаксона была удвоена, в нынешнем ее состоянии она и охнуть не успеет.

Тень усмехнулась, подумав об Адамберге, который в эту минуту расставлял дурацкую ловушку в гостинице Аронкура. Он сам попадется в свой капкан, выставив себя на посмешище. А пока все будут убиваться по почившей толстухе, она наконец доберется до этой проклятой девы, которая ускользнула-таки от нее в последний момент. Надо же, они берегут эту дебилку как сокровище какое. Вот ее единственная ошибка. Ну можно ли было вообразить, что кто-то догадается о кресте в сердце оленя? И как этот психованный невежда Адамберг сумел установить связь между оленями и девственницами, между котом Паскалины и «De reliquis»? Но как назло, ему это удалось, и он нашел третью деву быстрее, чем предполагалось. Не повезло и с эрудитом Дангларом — и что его дернуло посмотреть книгу в доме священника, узнав драгоценное издание 1663 года? Зачем, спрашивается, судьбе было угодно натравить на нее этих легавых?

Но в общем-то все это мелочи, смерть Франсины — дело нескольких недель, спешить некуда. К осени смесь будет готова, и ни время, ни враги ничего не смогут поделать.

Дежурные нянечки запирали кухню, медсестры обходили палаты с пожеланиями доброй ночи — будем паинькой, сейчас поспим. В коридоре зажглось ночное освещение. Надо подождать еще часок, пока успокоятся самые нервные пациенты, страдающие бессонницей. В одиннадцать толстуха отойдет в мир иной.

LXI

Адамберг расставил ловушку, как ему казалось, с детской непосредственностью и был очень собой доволен. Классическая мышеловка, спору нет, зато надежно. И еще была там одна задумка, на которую он очень рассчитывал. Сидя за дверью палаты, он ждал — вот уже вторую ночь. Слева, в трех метрах от него, затаился Адриен Данглар, лучший нападающий в Конторе, как ни парадоксально это звучит. Его вялое тело распрямлялось в действии подобно пружине. Сегодня вечером Данглар оделся с особой элегантностью. Слегка мешал бронежилет, но снимать его Адамберг запретил. Справа от комиссара стоял Эсталер, который видел в темноте ничуть не хуже Пушка.

— Ничего не выйдет, — сказал Данглар, чей пессимизм всегда возрастал во мраке.

— Выйдет, — в четвертый раз возразил Адамберг.

— Смешно. Аронкур, гостиница. Слишком грубо, он не попадется.

— Почему же. Теперь молчите, Данглар. Эсталер, осторожнее, вы слишком шумно дышите.

— Извините, — сказал Эсталер. — У меня аллергия на весеннее цветение.

— Тогда высморкайтесь сейчас как следует и сидите смирно.

Адамберг встал в последний раз, чтобы задернуть занавеску еще на десять сантиметров — темнота должна быть безупречно отлажена. Убийца двигается бесшумно, это подтвердили и сторож в Монруже, и Грасьен, и Франсина, так что они не успеют приготовиться к его появлению, заслышав шаги. Надо увидеть его до того, как он увидит их. В углах, где они прятались, должно быть темнее, чем возле двери, под которую просачивался свет из коридора. Адамберг снова сел, сжимая в руке выключатель. Он нажмет его, как только убийца отойдет на два метра от двери. Потом Эсталер прикроет выход, а Данглар возьмет преступника на мушку. Отлично. Его взгляд задержался на кровати, где спала, полностью успокоившись, та, которую он пришел защитить.