Девушка медленно брела по обочине дороги, погрузившись в раздумья. Она смутно припоминала, где расположен на карте кружок с надписью «Авиньон», – кажется, не так далеко. Лучше бы встретиться и поговорить с Адамбергом лично, а не по телефону. Камилла не доверяла этому аппарату, он совершенно не годился для решения серьезных проблем. По нему можно было обсуждать что-нибудь очень простое или довольно простое, но уж никак не запутанное и сложное. А если ты не видела человека несколько лет, да к тому же он, судя по всему, скрывается, было бы странно, даже нелепо звонить ему и просить помощи в деле предполагаемого оборотня. Встретиться с Адамбергом куда надежнее.

Солиман и Полуночник ждали Камиллу за грузовиком, расположившись в привычных позах: Солиман сидел на железных ступеньках, Полуночник стоял рядом, у его ног лежала овчарка.

– Он в Авиньоне, – сообщила Камилла. – Я не смогла с ним связаться. Мне кажется, мы могли бы туда поехать.

– Где находится Авиньон, ты тоже не знаешь? – осведомился Солиман.

– Ну, приблизительно. По-моему, это не очень далеко, правда?

Солиман посмотрел на часы.

– Выедем на автостраду на юге Баланса, потом поедем вдоль Роны, – деловито сказал он. – К часу будем на месте. Может, позвонишь ему?

– Лучше встретиться с ним.

– Почему?

– Он не такой, как все, – ответила Камилла, пожав плечами.

Полуночник протянул руку и знаком попросил у Камиллы мобильник.

– Батарейка почти совсем села, – вздохнула Камилла. – Нужно поставить на подзарядку.

– Я недолго, – пробормотал Полуночник, удаляясь.

– Кому он звонит? – спросила Камилла Солимана.

– Своим овцам. Он каждый день звонит овцам.

Камилла удивленно подняла брови:

– А кто ему отвечает? Овца? Морисетта?

Солиман сердито затряс головой:

– Бютей, разумеется. А потом… В общем… Бютей дает ему поговорить с несколькими овцами. Он вчера им звонил. И звонит им каждый день.

– Ты хочешь сказать, он беседует с овцами?

– Конечно. А с кем же еще? Он уговаривает их не волноваться, хорошо есть и не тосковать по нему. В основном он общается с маткой, ведущей стадо. Это нормально.

– Ты хочешь сказать, что Бютей подносит трубку к уху этой самой овцы?

– Черт, об этом я тебе и толкую! – нетерпеливо вскричал Солиман. – А ты можешь предложить что-то другое?

– Да поняла я, поняла, – примирительно сказала Камилла. – Я не хотела тебя сердить. Я просто спросила.

Она наблюдала, как Полуночник, вышагивая по обочине туда и обратно, то внимательно прислушивается к звукам, доносящимся из трубки, то что-то говорит, сопровождая свои слова успокоительными жестами. Его густой, низкий голос временами доносился до Камиллы, она уловила обрывок фразы: «Послушай меня, старушка…» Солиман проследил за ее взглядом.

– Ты считаешь, все это может заинтересовать полицейского, каким бы он ни был? – спросил он, взмахнув руками и очертив ими горы, фургон, их самих – троих путешественников рядом с грузовиком.

– Об этом я и думаю, – пробормотала Камилла. – Ничего нельзя гарантировать.

– Ясное дело, – кивнул Солиман.

XXV

Камилла пешком перешла на правый берег Роны, и старинные крепостные стены Авиньона остались у нее за спиной. С трех часов она безуспешно бродила под жгучим солнцем по берегу реки, пытаясь найти Адамберга. Ни в гостинице, ни в центральном комиссариате города, где он провел почти всю ночь и утро и откуда вышел около двух часов дня, никто точно не мог сказать, где его искать. Было известно только, что комиссар где-то на том берегу.

Прошло более часа, прежде чем Камилла заметила его на маленькой тихой полянке, окруженной зарослями ивняка. Она остановилась шагах в двадцати от него. Адамберг сидел у самой кромки реки, опустив ступни в воду. По всей видимости, он ничего не делал, однако для Адамберга просто сидеть где-нибудь на природе само по себе означало чем-то заниматься. По правде говоря, он действительно что-то делал, констатировала Камилла, внимательно посмотрев на него. Он погрузил длинную ветку в воду и не спускал глаз с ее кончика, наблюдая, как водный поток разбивается об это слабое препятствие. На боку комиссара, вопреки обыкновению, висел внушительного вида пистолет в кобуре, смотревшийся довольно странно в сочетании с мятой рубашкой, потертыми брюками и босыми ногами.

Камилла видела его на три четверти со спины, почти в профиль. За прошедшие годы он почти не изменился, и это ее не удивило. Не то чтобы время обходило Адамберга стороной, просто его следы были почти незаметны на этом подвижном лице. Будь оно правильным и гладким, жизненные бури неминуемо оставили бы на нем глубокий след. А лицо Адамберга с самого детства пребывало в беспорядке. Поэтому незначительные отметины времени терялись среди общего хаоса его неправильных, изменчивых черт.

Из осторожности Камилла заставила себя некоторое время рассматривать это лицо, которое когда-то казалось ей самым прекрасным на земле. Вроде бы все как обычно – нос, губы… Нос крупный, с небольшой горбинкой, губы красиво очерченные, мягкие, словно сонные. Ни гармонии, ни верных пропорций, – лицо, не относящееся ни к какому типу. Так, что там еще? Смуглая кожа, впалые щеки, маленький подбородок, прямые темные волосы, небрежно откинутые назад. Карие, глубоко посаженные глаза под густыми бровями редко смотрят пристально, обычно их взор где-то мечтательно блуждает. На этом лице все не так. Почему же тогда оно до такой степени привлекательно? Камилле с ее строгим логическим умом это представлялось непостижимым. Возможно, все дело в напряженной внутренней жизни, отражавшейся на этом лице. Из-за этого оно и казалось таким – как бы это сказать? – перенасыщенным.

Камилла неторопливо осмотрела знакомое лицо, беспристрастно произвела его опись. Когда-то оно излучало свет, обволакивавший ее нежностью, приносивший покой. Сегодня она взирала на этот свет с ленивым безразличием, словно просто хотела убедиться, нормально ли работает лампа и не придется ли ее чинить. Лицо Адамберга больше не было обращено к Камилле, а в памяти у нее не осталось ничего, что вызвало бы отклик в его душе.

Она медленно приблизилась к нему, ступая тяжело, словно под грузом собственного равнодушия. Адамберг, должно быть, ее услышал, однако не шевельнулся и продолжал смотреть на ветку, гнущуюся под натиском течения. Камилла сделала еще несколько шагов и замерла метрах в десяти от него. Левой рукой он целился в нее из пистолета, по-прежнему не сводя глаз с реки.

– Не приближайся, – мягко попросил он. – Не стоит.

Камилла застыла, не в силах вымолвить ни слова.

– Ты же знаешь, я стреляю куда быстрее тебя, – продолжал он, все так же глядя на ветку, дрожащую в воде. – Как ты меня нашла?

– Данглар сказал, где ты, – ответила Камилла.

Услышав не тот голос, которого ожидал, Адамберг медленно повернул голову. Камилла хорошо помнила это его неторопливое движение, полное небрежного изящества. Он изумленно взглянул на нее. Потом, явно смутившись, плавно опустил пистолет и положил его на траву слева от себя.

– Прости, пожалуйста, – сказал он. – Я не ожидал, что это ты.

Камилла тряхнула головой: ей все еще было не по себе.

– Забудь, – продолжал Адамберг. – Просто одна девушка вбила себе в голову, что непременно должна меня убить.

– Да-да, я понимаю, – переведя дух, светским тоном ответила Камилла.

– Садись. – Адамберг похлопал ладонью по траве.

Камилла медлила.

– Да садись же, – настаивал он. – Тебе пришлось долго идти, а теперь нужно посидеть и отдохнуть.

Он улыбнулся ей.

– Понимаешь, я убил друга той девушки. Я падал, а пистолет выстрелил, и пуля угодила в него. Теперь она хочет тоже всадить мне пулю, вот сюда. – И он ткнул пальцем себе в живот. – Поэтому она неустанно ходит за мной по пятам. Она – твоя полная противоположность: ты-то все время от меня уходишь, избегаешь меня, исчезаешь, выскальзываешь прямо из рук.