* * *

Потеряв свою наставницу Кольер, Мэрилин пыталась найти того, кто помог бы ей выпустить свой талант на волю. Такого человека она нашла в Ли Страсберге, основателе «Экторз Стьюдио» (Актерской студии), кузницы актерских талантов Нью-Йорка, которая стала самой знаменитой театральной мастерской в мире. В число его учеников в пятидесятые годы входили: Марлон Брандо, Джеймс Дин, Эли Уоллэч и Анн Джексон, Пол Ньюмен, Монтгомери Клифт, Стив Мак-Квин, Шелли Уинтерс, Морин Стэплтон и Том Иуэлл, партнер Мэрилин по «Зуду седьмого года». Своего учителя, вспоминает биограф Страсберг, одни ученики называли равви, другие отцом, третьи гуру, богом, гением, жуликом, шарлатаном, либо «Последней усадкой» (Ultimate Shrink).

В том клубке противоречий, который составлял сущность Мэрилин, Страсберг открыл существо, обладавшее опасной силой. Она, в свою очередь, нашла в нем учителя, воспитателя для своей личности и новую зависимость.

В Голливуде Мэрилин уже встречалась с женой и дочерью Страсберга и говорила о своей мечте — хоть один день поучиться у маэстро. В марте 1955 года Мэрилин сидела напротив продюсера Черила Крофорда, одного из соучредителей «Экторз Стьюдио». Она рассказала о своем желании стать серьезной актрисой, и тот пообещал оказать содействие. На другой день Мэрилин уже очутилась у Страсберга, в его тесной, уставленной книгами квартире на углу Бродвея и 86-й улицы. После короткого собеседования он согласился взять ее как частную ученицу; стать полноправном воспитанником актерской студии могли только те, кто имел опыт сценической работы. Первые уроки Страсберг проводил дома, так как он сразу увидел, что Мэрилин принадлежала к «типу людей с определенными проблемами эмоционального плана».

Пока Мэрилин рассказывала Страсбергу о своем прошлом (именно тогда она призналась ему, что работала девушкой по вызову), он отметил, что она очень нервная. От страха ученица буквально заикалась. Но новый педагог приободрил ее.

Потом Страсберг вспомнит: «Я заметил, что она казалась не той, кем была на самом деле, и то, что происходило внутри, не соответствовало тому, что делалось снаружи, а такие вещи всегда означают, что есть над чем поработать. Создавалось впечатление, что она ждет, когда нажмут на кнопку. Когда же кнопка была отжата, дверь открывалась и вашему взору представала сокровищница, полная золота и драгоценностей».

Говоря о Мэрилин, Страсберг не боится прибегать к самым смелым гиперболам. О ее присутствии он сказал следующее: «Вокруг нее полыхало таинственное зарево, как у Иисуса во время Тайной вечери, когда вокруг его головы сияет нимб. Такой же яркий белый свет окружал и Мэрилин».

Но в 1955 году Страсберг воздерживался от таких цветистых фраз. Вместо этого он многие месяцы нагружал ее изнурительными упражнениями. В святая святых американского актерского мастерства все были равны, там не существовало звезд. На занятия Мэрилин приходила в мешковатом свитере и джинсах, без грима, и усаживалась в самое неприметное место в комнате. Сначала актер Кевин Маккарти даже не замечал ее, хотя они сидели рядом, бок о бок и наблюдали за плохо сыгранной сценой из «Трех сестер» Чехова. Когда он наконец узнал ее, то открыл у Мэрилин интересную способность то «включать», то «отключать» личность Монро, переходя из состояния неприметности к состоянию яркого свечения, о чем говорит Страсберг.

«Это взъерошенное человеческое существо, сидевшее справа от меня, — вспоминает Маккарти, — было невесть чем. Но пятнадцать минут спустя, после того как я прервал сцену каким-то справедливо грубым замечанием, я снова взглянул на него и увидел, как из этого ничтожества появляется живая, пульсирующая Мэрилин Монро... Помнится, я смотрел и думал: "Боже мой, это она — она только что ожила"».

Мэрилин быстро подружилась с Эли Уоллэчом, который совсем недавно вернулся из Лондона и играл в «Чайном доме августовской луны». Уоллэч, который, как и Маккарти, будет играть с ней в «Неприкаянных», также был поражен феноменом моментального преображения Мэрилин Монро. На улицах прохожие могли вдруг остановиться и пялить на нее глаза, хотя всего минуту назад все проходили мимо, не замечая. «Просто в какое-то мгновение я почувствовала, что я Мэрилин», — будет объяснять актриса.

Иногда уроки актерского мастерства Страсберга казались выше разумения Мэрилин. Один из ее коллег Фрэнк Корсаро стал даже называть себя «переводчиком Мэрилин». Он говорит: «Почти половину она не понимала из того, о чем говорил Ли».

Пэгги Фьюери, которая в настоящее время ведет театральную мастерскую в Лос-Анджелесе, не соглашается с ним: «В актерском мастерстве Мэрилин вполне преуспевала. Ее проблема состояла в том, что она так боялась, что у нее ничего не получится, что становилась скованной, и поэтому все считали ее тупой».

С некоторыми заданиями Мэрилин справлялась лучше других: у нее все получалось более естественно. Так, на уроках импровизации она всех превосходила в изображении котенка. Для репетиций Мэрилин попросила котенка у знакомых и часами наблюдала за ним, а потом подражала ему до совершенства. Главная трудность ее состояла в том, чтобы преодолеть страх, страх сцены, который появляется у человека, когда нужно вести диалог в присутствии зрителей.

Вне студии защиту Мэрилин теперь взяли на себя Ли и Паула Страсберг. Поскольку она все больше времени проводила в городе и меньше в доме Гринов в Коннектикуте, сирота по призванию, она охотно прильнула к груди еще одной семьи. В доме Страсбергов, предоставив полную свободу, ее принимали как свою. В шумном еврейском семействе Мэрилин стала третьим ребенком Паулы Страсберг. Праздники она проводила на Огненном острове, где у семьи был дом, куда они выезжали на выходные.

В одной комнате с Мэрилин иногда жила семнадцатилетняя дочь Страсберга Сьюзен, тоже актриса. По утрам, лежа в кровати, Сьюзен с благоговейным трепетом наблюдала за тем, как Мэрилин готовила для дня свое знаменитое тело, которому скоро должно было исполниться тридцать лет. Вечерами она становилась свидетельницей того, как Мэрилин, сбросив туфли, в одиночестве танцевала на середине комнаты, если не случалось никого, кто мог бы составить ей компанию».

Однажды, когда гостья обронила, что завидует людям, умеющим рисовать, Сьюзен одолжила ей блокнот для эскизов и перо. Способность Мэрилин к рисованию стала для всех сюрпризом. «У меня сохранилось два ее эскиза, — говорит Сьюзен. — На одном, быстрыми округлыми линиями запечатлев чувственную кошачью грацию и движение, она изобразила себя. На втором была маленькая негритянская девочка в жалком платьице, со спущенным чулком». Этот рисунок Мэрилин назвала «Одна». Несколько ее рисунков сохранилось. Несмотря на любительское исполнение, в них ощущаешь проницательность и чувство. Один рисунок, изображающий элегантную женщину с бокалом шампанского в руках, она назвала: «Ах, что за черт!»

По прошествии лет за гостеприимство Страсберга Мэрилин своеобразно и щедро вознаградила его: она оплатила расходы своего учителя, связанные с поездкой в Советский Союз. Его сыну Джону в день восемнадцатилетия она подарила свой автомобиль «Тендерберд». Во время сбора средств в пользу студии само присутствие Мэрилин обеспечило приток многих тысяч долларов.

В своем завещании Мэрилин все свое личное имущество оставляла Страсбергу. Платья, меха, кинонаграды, книги, письма, даже белье однажды будут доставлены в дом Страсбергов в Нью-Йорке. Позже нежданно-негаданно Страсберг унаследует все права на один из фильмов Мэрилин, «Принц и хористка». Многие из ее личных вещей и сегодня неусыпно оберегаются второй женой Страсберга, Анной.