Часов в 8 вечера начался налет и мы поспешили в бомбоубежище. Вот черт! Сглазил-таки! Нет налетов, нет налетов! Сколько раз тебе говорить, Володя, не буди лихо пока оно тихо! Вот и дождался. Наше укрытие было возле «Памятника Импотенции» – высокий памятник возле Арт-Бухты. Народу собралось около сотни человек. Люди были самые разные. Убежище представляло собой огромный подвал разбомбленного здания бывшего какого-то института, возле бывшего ресторана «Рыбацкий стан». Мы с ней сели возле лестницы, которая вела внутрь здания. На поверхности бушевал смертоносный смерч взрывов. Слава Богу стены здесь были толстыми и можно было не опасаться даже прямого попадания. Хотя не факт.

– – А чем ты займешься после окончания войны? – спросила меня Лена.

– – Пока не знаю. Наверное восстановлюсь в институте. А еще нужно будет сделать пару вещей.

– – Каких?

– – Секрет.

Хотя сам еще не знал, что буду делать после войны. Да и не в этом, собственно дело. Хотелось почему-то помолчать, не видеть никого, побыть одному. А с другой стороны, хотелось прижать ее к себе и сидеть так бесконечно долго. А как же Оксана? Вот именно, я вдовец, но себя считаю женатым. Так что никаких там лен, кать и так далее.

Налет продолжался почти до утра. В половине четвертого воздушную тревогу задробили. Быстро провел Лену и на попутной машине добрался к своей части без приключений. Гурко мне конечно «вставил», но заткнул ему рот посылкой его жены.

День пролетел в заботах и приготовлениях. Получил боеприпасы и продовольствие, распределил его среди своих бойцов. Потом ездили за горючим. В общем, готовились на передовую – обычная рутина чернорабочих войны.

12.

Около 01.00 выступили в район Орлиного. Мы меняли там российскую 7-ю гвардейскую воздушно-десантную бригаду, которую перебросили из Новороссийска несколько недель назад. Все прошло вполне благополучно. Десантники как на подбор были здооровяками, только ужасно грязными, небритыми и завшивленными. В глазах у каждого была усталость и пофигизм на все и вся. Чувакам реально надо отдохнуть – видать досталось им хлебнуть полной ложкой.

В конце апреля юсовцы и турки не предпринимали активных действий. В штабе говорили, что они проводят перегруппировку сил. Видимо, хорошо получили от наших под хвост, а теперь пытались не упустить инициативу.

Нас на всякий случай снабдили необходимыми препаратами и оборудованием для действий при ядерной войне. По “солдатскому телеграфу” поговаривали о том, что американцы из-за больших потерь намерены применить тактическое ядерное оружие. Но при реальном взрыве это все до одного места.

Наши позиции были на юго-западном склоне высоты 633,0, которая была ключевой на перевале Байдарские ворота и перекрывала шоссе на Орлиное. Земля была каменистая и вместо привычных траншей была сеть СПСов (стрелковое противопульное сооружение). Первые три дня было вполне спокойно и мы смогли более ни менее получше обустроить свой быт. Рано утром четвертого дня пендосы пошли на штурм. Опять дело началось с артобстрела и бомбежки позиций нашей бригады в течении нескольких часов. Опять загудела земля от “тяжелых шагов американского дяди Сэма”. Потом на нас навалилась пехота при поддержке танков и САУ. “Заговорила” наша реактивная артиллерия из-за горы. Прилетели «Грачи» и начали нурсить по боевым порядкам пендосов. Взрывы перемешивали фигурки бегущих турков с землей. Ну вот, отбились, мать их так! Опять бежать надо в укрытие – снова пойдут ведь. Натовцы изменили тактику – они ударили в промежуток между нашей бригадой и правым соседом – 23-й механизированной дивизией 32 армейского корпуса. Наша рота была как раз на этом стыке. Это был кромешный ад: разрывы ракет реактивных американских артиллерийских установок перемалывали все на своем пути, превращая в покореженно-горелое месиво с фрагментами кровавых ошметков. Раненые орали, воды не было, медикаментов и перевязочных материалов не хватало. Юсовские пехотинцы на танках и БМП быстро приблизились к нам, под покровом артналета. В этот момент я сидел в своем СПСе, который одновременно был и НП. Мужики сделали его на совесть: стены из больших валунов с добрую бычью голову, изнутри выложены бревнами, крыша имела два наката. Взрыв неожиданно накрыл мое убежище. Грохот, пыль, темнота и пугающая незыблемая тишина…

Тут увидел, что меня пинает Оксанка: «Встать! Товарищ младший лейтенант! А ну-ка давай дерись». Непокидало ощущение, что все это не со мной: так как видел все это со стороны – свое распластанное тело под грудой камней и бревен. Неожиданно, все тело пронзила боль и видение на миг исчезло. Потом появилась моя покойная жена, только теперь ее видел как бы своими глазами.

– – Я сейчас, Оксаночка, – промычал я, – Я сейчас, родная, только силы соберу. Тяжко дышать что-то.

– – Вставай! Ты что мне обещал? Или забыл? Твой срок еще не пришел!

– – Я ужасно устал и хочется пить.

– – Ничего, перетопчешься. Бери автомат и иди ко взводу.

– – Сейчас, только каску одену.

Снова пронзило тело боль. Открыл глаза – небо в клубах черного дыма. Звуки канонады уже куда-то удалились, теперьслышалось чье-то надсадное затрудненное тяжелой физической работой дыхание. Какой-то малорослый боец в каске и бронике, откидывал камни и бревна. Я попытался встать или хотя бы поднять голову. Снова потерял сознание.

Меня тащили по земле на плащ-палатке. Тянула какая-то девчонка с грязной повязкой Красного Креста на рукаве. Это было видно по выбившимся длинным волосам из под каски – простые солдаты такую шевелюру не могли носить. Через каждые пять-шесть шагов она останавливалась отдохнуть. Поднял голову – увидел, что санитарка сидела, опершись спиной о полуразрушенную стенку СПСа. Поднатужившись – сел. Бедняга сидела и плакала, дуя на свои натруженные пальцы. Каску свою не нашел, как и автомат. Хорошо хоть броник на мне.

– – Тебе нельзя вставать! Ты же раненый! – крикнула она, перекрикивая шум взрывов, неожиданно упавших шальных снарядов. – Я тебя дотащу до мебсанбата! Не смотри, что маленькая, я сильная.

– – Кто же тебя сюда прислал? Мама знает где ты?

– – Слушай сюда! Я не намерена перед… и ее тут заглушил вой падающей мины и разрыв. Рванул и вместе с ней упали на дно СПСа, закрыл ее собой. Когда все прошло, оба сидели и отряхивались Выглянул из-за бруствера: валялись убитые американцы и наши. Горела техника. Примерно в километре южнее от нас еще шел бой за траншеи.

– – А теперь, сестричка, слушай меня! Дай мне свой автомат и не высовывайся. Кажется пендосы прорвали здесь нашу оборону и мы уже за линией фронта километров на пять. Как тебя зовут?

– – Таней, – всхлипывая, сказала она.

– – Так вот, Таня, надо найти место, чтобы дождаться темноты и пробиваться к нашим. Ты побудь здесь и никуда не уходи. Стреляй во все, что шевелится. А я тебе дам знак, – позову тебя по имени. Хорошо?

– – Хорошо. – я помог ей снять автомат, снял с предохранителя, перезарядил и забрал его у девушки.

Я вытащил из кобуры свой ПМ, проверил патроны в магазине, снял с предохранителя, щелкнув затвором, отдал пистолет Тане. Изготовив “калаш” побрел пригнувшись по еле выкопанному ходу сообщения. Почти везде было усеяно трупами моих бойцов и американцев. Видать была рукопашная схватка, потому что тела лежали чуть ли не в обнимку. Тут наткнулся на одного из своих новых “комодов” (командира отделения) – сержанта Тульчинова. Он лежал в окружении четырех американских морпехов с раскроенными черепами, грудными клетками, в его руке была зажата окровавленная саперная лопатка, а из горла торчал штык-нож от М-16, грудь перечеркнута очередью из винтовки. Подобрал М-16А2 с подствольным гранатометом. Пришлось ее вытаскивать из окоченевших рук американца. Проверил патроны в магазине и патроннике. Снял его «разгрузку» с запасными магазинами и гранатами, штык нож и флягу. Теперь чувствовал себя более уверенно.

В разбитой БМП нашел два ИРП-6 (Индивидуальный Рацион Питания), сложенных в вещмешок. Тут вспомнил, что амеры своих на поле боя не оставляют. Нужно было поскорее уходить. Быстро рванул к тому месту, где осталась Таня. Подбегая туда услышал какую-то возню и вскрики. Там шла борьба, это точно! Тихонько подкрался и увидел, как человек в нашей форме пытается задушить Таню. Она упиралась и кричала. Подошел сзади и прикладом винтовки ударил по голове тому мужику. Он тяжело осел и завалился на бок. Помог Тане выбраться и она разрыдалась. Большие слезы прорезали неровные канавки на чумазом лице, покрытом грязью и копотью. Прижал ее к себе и начал утешать. Девушка еще минут пять плакала. Но надо было уходить, чтобы не попасть в руки американцев. Повернул того мужика на спину и ужаснулся – это оказался майор Нестеров, мой первый командир роты. Снял с него ремень, также быстро повернул его на живот и связал руки за спиной, а также вставил держак от валявшейся рядом лопаты между руками и спиной, чтобы не мог шевелиться. Достал снятую с убитого американца флягу, забрать-то ее взял, но содержимое проверить еще не успел. Открыл и понюхал – там было первоклассное виски. Налил в крышечку и заставил Татьяну выпить. Она с минуту не могла потом отдышаться от столь крепкого напитка. Отвел девушку в остатки разбитого неподалеку блиндажа и затащил туда Нестерова, который все еще был без сознания.