- Кто?
- Биоаналоги. После наложения матрицы прототипа они почему-то замыкаются в себе и отказываются выполнять задания экспериментаторов. Может быть, оттого, что они начинают чувствовать себя живыми? Отец говорит, что это неправда, что искусственный мозг остается просто машиной, но я уже не верю ему… Мне кажется, что сенсолинги - так называет их отец - это совершенное подобие живого мозга. Три года назад с меня сняли матрицу для сенсолинга номер четыре… Сегодня я хотела взглянуть на него, однако отец решительно воспротивился. И я не знаю, чем объяснить…
Я посмеялся над страхами Лотты и закрыл ей рот поцелуем…
- Прием, прием… - выкрикивал Дуговский. - «Бездна», почему не отвечаете? «Бездна»… - Прием…
- Конец передачи! - крикнул я и ударил по клавишам.
Подбежал к акварину и с силой смахнул пропитанные глицерином буквы. Едва взглянул поверх пустынного дна, бросился к пульту.
Это было последнее, что я отчетливо помнил на станции…
Микрофон раскачивался перед лицом, как воротник огромной кобры. Быть может, это не он раскачивался - я сам. Раскачивался и кричал. Дрожал от крика, безумствуя горлом:
- Лотта-а-а, верни-и-сь!!! Лотта!!! Лотта-а-а!..
И все нашаривал пальцами регулятор громкости.
- Лотта-а! Лотта-а-а!!! Верни-и-сь!!!
Кажется, плакал.
Болл поволок в каюту. На диване я, уткнувшись в подушку, утих. А где-то внутри - раскатами:
«Ло-о-о… Го-го-о!!! Вернн-и-и-сь… Го-го-го!!!»
Вскинулся пружиной, выскочил в салон. И - прямо в люк… Сорвал одежду, растерзал пакет… Давление вминает ребра.
Вода освещена прожекторами. Кружатся, точно хоровод огней. И Манты кружатся - пушинки тополиные… А я, как сорванный кленовый лист, падаю в темные бездны. И вокруг грохочет, не утихая:
«Лотт-а-а-а!!! Верни-и-и-сь!!! Ого-го-о-о!!!»
Будто бы голос Болла слышу. Не будто бы, а реально. Говорит кому-то:
- Ничего страшного, за него я спокоен. Заработался, двое суток не спал.
Ему резко ответили:
- Я врач, и в ваших советах, мистер Болл, совершенно не нуждаюсь. - И кому-то другому, тоном ниже, но повелительно: - Перенести больного в изолятор!
- А я сказал: оставьте здесь! И улетучивайтесь из моей каюты!
Молодчина, Свен! По-товарищески…
Я открыл глаза и, свесив ноги с койки, сел. Значит, он приволок меня в бункер, сделал усыпляющий укол и поднял в мезоскафе… Ну что ж, как будто бы правильно. А вот и Дуговский… Я поднялся навстречу.
Дуговский обнял меня и, не обращая внимания, на присутствующих, потащил из каюты. Где-то крикнули:
- «Роланд» подходит!
Все заторопились на корму.
Люди что-то кричали и махали огромному белому кораблю. А я стоял и, не отрывая глаз, смотрел себе под ноги. На аккуратно сложенные щупальца и неживые тусклые глаза…
Кто-то сказал:
- Сегодня утром загарпунили. Всплыл под самым бортом. Тонны полторы - не меньше…
Я опустился на колени и погладил холодную, скользкую руку гиганта.
- Это он… - сказал подошедший Болл.
Нас обступили.
- Интересуетесь? - спросил высокий синеглазый человек. - Хороший экземпляр. Препарировать будем.
Болл крепко держал меня за запястье.
Я высвободил руку, поднялся. Сказал синеглазому:
- А мозг постарайтесь не повредить. Передайте его в Ленинградский институт бионетики, Керому. Это мозг его дочери… Очень любопытная вещь для науки.
Повернулся и пошел прочь.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Отпуск я решил провести в Ленинграде. Хотелось посетить знакомые и очень памятные мне места. Рисовал в своем воображении, как я, уставший от одиночества, растворяюсь в толпе счастливых собственной жизнью людей, ни с кем не заговаривая, не встречаясь, бреду по набережным, мостам и проспектам, перечитывая строки архитектурных поэм огромного и всегда необычного города…
Однако отпуск начался по-другому. В первый же день мой гостиничный номер был атакован отрядом наших и зарубежных корреспондентов. Я отправил Керому ампулы от регистраторов сенсолинга, сопроводив посылку запиской с кратким перечнем обстоятельств находки, и переехал в загородный кемпинг. Но тайна моего нового убежища была раскрыта журналистами так быстро, что я пожалел: напрасно не принял приглашение Болла провести отпуск вместе с ним на безлюдных озерах северной Канады. И совсем неожиданно в кемпинге появился Кером.
Я вышел из палатки, повесил у входа табличку «Свободно». Обернулся и увидел его, идущего по хвойному насту, поставил у ног саквояж, подождал. У меня в кармане был билет на самолет в Варшаву, до отлета оставалось три часа.
Кером приближался неторопливо, прихрамывая. Высокий, как всегда респектабельный, с горделивой осанкой. Ослепительно белый костюм, белая шляпа и неизменный светло-розовый галстук. Пристальный взгляд серых внимательных глаз, седина на висках, загорелые скулы… Обнял меня, тяжело навалившись грудью. Сказал:
- Прости, мой мальчик. Я за тобой. Самолет на Варшаву сегодня уйдет без тебя.
Я смотрел в его по-стариковски жесткие усталые глаза. Хотел и не мог ничего возразить…
- Мы занимаемся этим не ради праздного любопытства, - говорил Кером, вышагивая по голубому ковру своего кабинета. - Мы уверены, что поиски молекулярных основ овладения процессами старения человеческого организма вообще, и мозга в частности, дадут эффектный результат. Исследования последних лет позволяют ожидать крупных событий в этом секторе знаний. Нам удалось вырвать… да, вырвать проблему старения мозга из области эмпирики и поставить ее на прочную фактическую основу. Изучение вредных возрастных изменений мозга на всех этапах его индивидуального развития, поиски средств, могущих влиять на этот процесс, - генеральная линия нашего института…
По-утиному звонко закрякал гудок вызова. Кером нажал клавиш селектора:
- Алевтина Ивановна, предупредите сотрудников, что я очень занят.
- Александр Карлович, - возразил женский голос. - Прошу извинить, но в приемной вас дожидаются гости из Англии. Профессор Мерих…
- Виноват, - перебил Кером. - Миллиард извинений, но даже для Мериха я сейчас не мог бы сделать исключение. Придумайте способ занять англичан на тридцать-сорок минут. И отключите, пожалуйста, все мои телефоны…
- Так вот, - продолжал Кером, глядя куда-то в пространство поверх моей головы, - именно ради этой гуманной, благородной цели мы вынуждены создавать в своих лабораториях биоаналоги мозга реально существующих людей…
- Да, - сказал я. - Существуют живые люди и существуют гуманные цели. И еще существуют средства для достижения этих целей. Кто дал вам право выбирать средства, руководствуясь лишь собственными, возможно, неверными соображениями?
- Никто. Занимаясь этой проблемой, мы вторгаемся в бездну неведомого, идем впереди собственных знаний. Идем иногда почти вслепую. Естественно, правовой аспект наших исследований пока скрыт в тумане неведения. И если не считать философских концепций, поступающих из ведомства научной фантастики, мы не представляем себе, какая система общечеловеческих взглядов утвердится по результатам наших работ.
Он прав… К сожалению, наверное, прав…
- Результаты ваших работ уже ощущаются даже на дне океанов. Вас это не настораживает?
- Очень волнует. Мы получили доказательство того, что биоаналоги организованы на порядок выше обычных моделей мозга, построенных на белковой основе. Кто мог предполагать, что они способны проявить такую самостоятельность в действиях!
- Иными словами, случайно вы создали нечто такое, что выходит за пределы вашего разумения.
- Положим, не совсем случайно… Как это часто бывает в науке, отвоеванные в борьбе с неведомым крупицы знаний не только не становятся решением проблемы в целом, но расширяют и углубляют ее. И даже открывают перед исследователями одну или несколько новых проблем. Вдруг выясняется способность биоаналогов самостоятельно передавать заложенную в них информацию другим белково-мозговым системам!.. Мы это обязательно используем.