Колеблются тени и свет. Я смотрю на закраину ближайшего раструба, и мне видится там что-то чуждое техническому пейзажу. Толком разглядеть это «что-то» не удается: оно выползает, когда сгущаются тени, и исчезает, едва успевает к нему приблизиться луч. Странная закономерность… Выхватываю нож, отпускаю трапецию и, включив плавник, устремляюсь к машине.

Ток воды мягко, однако настойчиво прижимает меня к стенке громадного раструба. Я с опаской заглядываю внутрь. Тронутый лучом, вспыхивает кончик бивня струйного рассекателя. Затем вижу: из глубины темного кратера поднимается грозное щупальце. Изумленный, смотрю, как оно, напряженно покачиваясь, тянется ближе и ближе… и вдруг, коснувшись луча моей фары, ускользает во тьму.

Я знал, что головоногим свойственно занимать под жилье любые брошенные под водой резервуары. Квартирный кризис, так сказать. Но чтобы спрут поселился в машине, которая во время работы гудит и вибрирует!.. Есть вещи трудно вообразимые, и это, кажется, одна из них.

Свешиваюсь через закраину раструба. Луч уходит во мрак, и внезапно полость огромной полированной чаши озаряется яркими полукружьями отблесков.

Кальмар хорошо освещен. Он покраснел, но не шевелится. Чудовищный глаз - добрых полметра в диаметре - глядит по-звериному дико, испуганно. Не глаз, а большой рубиново-красный фонарь - так странно преломляется луч где-то на дне кальмарьего глазного яблока. Толстое и бугристое, как старая лиана, щупальце обвито вокруг блестящего бивня. Остальные скручены в кольца, присосками наружу. Вид грозный, ничего не скажешь, - попробуй-ка тронь! Трогать тебя, дорогой, я, конечно, не стану. Но и тебе советую вести себя благоразумно и не делать лишних движений. Так будет лучше для моей нервной системы. Для твоей, разумеется, тоже…

Я вдоволь нагляделся на спрута и подумал, что тащить сюда радиометр не имеет смысла. Кракен другой, это ясно: он превосходит размерами нашего знакомца. Я спрятал в ножны свое смехотворное оружие, убрал локти и, лавируя в быстром потоке, направился к Боллу.

Болл, комфортабельно расположившись на трапеции и пошевеливая ластами, наблюдал за действиями андробатов. Четыре металлических гиганта работали четко, размеренно, хотя стороннему наблюдателю могло, пожалуй, показаться, что он присутствует на рыцарском турнире: романтичный блеск доспехов, мельканье длинных теней, таинственно блуждающий голубоватый свет и странно замедленная эскапада хорошо отработанных приемов рукопашного боя. Глубоководные роботы прямыми сверкающими мечами полосовали друг друга и все, что ни попадалось вокруг. И пусть это просто лучи обыкновенных фар, скрещивались они гораздо эффектней настоящих средневековых мечей. Неподалеку от места «схватки» вертелась парочка каких-то угреподобных рыб.

Но что это? Спотыкаясь, падая на колени и снова поднимаясь, идет… нет, скорее ползет еще один андробат. За ним волочится кабель. Раненый рыцарь (я узнал однорукого) торопится на поле брани. Трубите славу, герольды!

Трубы молчат. Но раздается мелодичный звон струны, будто кто-то тронул клавиш рояля. Ослепительно брызнула вспышка электрозамыкания. Вернитесь в конец двадцатого века, милорды: кабель перебит лучом, прекратился доступ энергии, и однорукий робот падает в песок. Болл опускает квантабер.

Один из андробатов бережно поднял товарища и унес куда-то в темноту. Вернулся он, держа в клешнях какой-то длинный стержень, похожий на коленчатый вал. Вероятно, это и есть ланжекторный замок. Через минуту стержень исчез в специальном отверстии под брюхом аквалюма. Аквалюм загудел. Болл поднял над головой квантабер и, повернувшись ко мне, энергично потряс им. Все в порядке, ол райт, агрегат заработал! Я просемафорил Боллу вспышками фары: с-т-р-е-л-я-т-ь в к-р-а-й-н-е-м с-л-у-ч-а-е. И показал рукой в сторону раструба. Закраина раструба обросла шевелящимися щупальцами. Но спрут не думал сдаваться без боя.

И грянул бой…

Андробаты скрестили лучи, ярко осветив это кошмарное диво глубин. Тот, который ближе к раструбу, чем остальные, хватает гиганта клешнями за щупальце. Спрут в замешательстве. Сначала он просто пытается вырвать у робота свою конечность и спрятать подальше ее от беды. Не тут-то было. В плен попадают еще две кальмарьих руки. Спрут отчаянно упирается, но роботы тянут его, стараясь вытащить наружу. Щупальца бешено молотят воду, сплетаясь в замысловатые спирали, - двое андробатов валятся с ног. Спрут мгновенно белеет и скрывается в громадном облаке чернил. Но течение быстро уносит «дымовую завесу», - хитрость не удалась. Тогда обезумевшее от ярости и боли животное переходит в атаку.

Роботы, кабели, щупальца, красное тело спрута - все сплетено в большой шевелящийся ком. Бездушный металл мертвой хваткой впивается в живое трепещущее мясо, рвет и терзает. Вниз по течению, от места борьбы и дальше, вода обретает чудный нежно-голубой оттенок. У кальмаров кровь голубая.

Я наблюдаю возню гигантов, не в силах отвести глаз. Я потрясен. Но потрясен не потому, что стал свидетелем мучений ни в чем не повинного животного. Вернее, не только потому. Меня поражает внезапная мысль, что все рычаги, управляющие кровавым столкновением, находятся не здесь. Они находятся в полукилометре отсюда - в центральном бункере, в рубке под индексом «Мурена-2». Битвой управляет машина - черная полусфера с радужными разводами. Богатыри андробаты - руки ее. Нежные, тонкие лучики - нервы. Нежные, тонкие… Однако умеют решать довольно сложные задачи. Например: как превратить гиганта-спрута в бесформенный, окровавленный ком. Да, мы, люди, невероятно изобретательны, мы наделяем машины умением разбираться и действовать в самых необычайных для них ситуациях. Вот наподобие этой. Мы только забываем, что раструбы аквалюмов просто можно было бы оградить защитной решеткой. Мы многое забываем. Или не знаем. Поэтому сходим с ума, терпим убытки, смущенно любуемся чудесно-голубой окраской воды. И даже иногда стреляем. Это очень нехлопотно - любить природу с квантабером в руках. Безопасно. Особенно, когда «любить природу» помогают машины. А мы проявляем эмоции…

Глубоководный робот «Андр-4» весит около тонны. Но забываешь об этом, если приходится видеть, как двое из них, увитые гибкими кольцами, повисают в лапах спрута наподобие елочных украшений. Взмах щупальца - и первый бедняга, сверкнув лучом, кувырком перелетает по ту сторону аквалюма. В авиационной практике подобный трюк называется катапультированием.

Через воду доносится металлический лязг. И следом - волнующий голос рояльной струны. Болл понял, что это и есть «крайний случай». Верно… Иначе, черт побери, останемся без андробатов.

Я обследовал радиометром все десять щупалец убитого кракена. Так, для очистки совести. В матовой толще прибора нечасто мелькали красноватые вспышки. Естественная радиоактивность донных пород, ничего интересного… Я укрепил на поясе конец капробикордового троса и знаками потребовал у Болла выключить аквалюм.

Гул прекратился. Я отдал Боллу трос, свернутый в бухту, и нырнул в темный зев раструба. Внутренняя поверхность металлического кратера вдруг озарилась ярким сиянием: Болл направил сюда прожекторы Манты. Трос он травил неумело, рывками.

Я с любопытством разглядывал прикрепленную к стенке гроздь больших пепельно-серых колбас. Это яйца спрута, его сокровенная тайна, которую он нам позволил узнать только через свой труп… Я срезал ножом одну из «колбас», чтобы показать Боллу, и рывками подал сигнал. Трос натянулся.

Болл осмотрел мой трофей и кивнул. Он тоже все понял.

Мы заглянули в каждый из раструбов. Обнаружили еще пятерых гигантов, озабоченных судьбой своего еще не вылупившегося потомства. Не агрегаты для опытной добычи дейтерия, а подводный роддом! Как вам это нравится, коллега?..

В упряжке четверо: две Манты, я и Болл. Мы с превеликим трудом тащили мертвого кракена к краю обрыва. Огромная туша, перевитая тросом, медленно ползла по песку. Манты клевали носом от чрезмерной нагрузки. Мы помогали им нашими плавниками.