В 8:00 он издал приказ дня, который был составлен Меделлином, Слейтером, Великим Судьей и им самим в ходе длительного заседания два месяца назад. В нем говорилось, что весь действующий персонал до получения дальнейших распоряжений будет участвовать в «главной операции».

Он обратился к «доблестным воинам великой армии» с призывом проявить все свое умение и храбрость. Он говорил, как много зависит от успеха этих важных маневров, в которых будут участвовать они и сам он, Дэвид Марин. Выдающиеся достижения отдельных индивидуумов будут немедленно и торжественно вознаграждены Великим Судьей.

В целом приказ мало чем отличался от дюжины приказов, выпущенных на протяжении прошлых лет, но был совершенно иным по тону. Тот, кто читал или слушал его, не мог сомневаться, что грядет долгожданное наступление.

В джорджианской столице, куда этот приказ, разумеется, кто-нибудь непременно перешлет, его содержание с тревогой изучат, и вопрос, которым зададутся озабоченные финансами министры королевы, будет заключаться в том, стоит ли посылать для охраны границ дополнительные войска.

Живущие в мире фантазий, они воображают, что переброска на границу сотни тысяч людей, совершенно этого не желающих, сможет создать поддержку для тех двух сотен тысяч, которые уже там находятся.

Однако позже в тот же день стало известно, что эскадрильи джорджианских самолетов уже переносят дополнительные силы к границе.

Услышав эту новость, Марин вздохнул. Скоро станет ясно, кто из них сам себя одурачил — он или джорджианцы. Ему хотелось верить, что методы, использованные в прошлые годы для выявления их глубинных чаяний, были основаны на серьезных научных изысканиях и что сопротивление, в соответствии с прогнозами, будет незначительным.

Он присоединился к Делинди около девяти часов вечера. Она была настроена дружелюбно, старалась во всем ему угодить. Но из-за переполнявшего ее напряжения — которое она, впрочем, хорошо скрывала — она была почти не способна отвечать на приставания Дэвида. Он не слишком огорчился. Скорее всего, эта женщина догадывается, что на страну, где она родилась, готовится нападение.

Ее терзало беспокойство. Может быть, когда-нибудь потом, когда захват Джорджии станет историей и боль от сознания, что она не смогла его предотвратить, станет воспоминанием, эта женщина снова сможет стать собой.