А я тихо подыхал от ужаса и тоски, которые нельзя было не только выставить напоказ, но даже и намекнуть на них. Гнуснейшее ощущение - невообразимое, вселенское одиночество. И мы - крохотные мураши, ползущие по чужому газону, знать не знающие, что нас ждёт за стеной зелени - забытый кем-то огрызок леденца или газонокосилка.
Это что тебе, Марс, Артик?!
Нет, это, к сожалению, не Марс. Потому что, будь это Марс, мы были бы мертвы через секунду. А в случае нашего невероятного везения - кислород, сила тяжести, свет, растения и животные - совершенно неизвестно, к какому кошмару мы все можем прийти. Очень возможно, что о моментальной гибели в мире вроде марсианского мы вскоре пожалеем. Жизнь может устроить такое, что быстрая смерть покажется пикником на пляже.
Вокруг нас толклась мошкара. Наверняка каждого из нас укусили по разику. Денис то и дело чесал шею... что с ним будет? Мы дышим чужим воздухом. Сейчас Витя найдёт воду, - у него уверенный вид человека, который знает, как и где её искать, - и мы чужого ещё и напьёмся...
Я всё время видел крохотные детали, которые не укладывались в мою собственную картину нашего родного мира - но мне, как и Вите Кудинову, хотелось убеждать себя в том, что я ошибаюсь. Пристрастен, одержим навязчивой идеей... приступы микроскопического ясновидения ничего не проясняли, только утомляли и усиливали тоску. Сперва в моём сознании, потом - наяву тоненькие спиральки скручивались на глазах из зелёных извивающихся нитей - что это? Побеги растения? Черви? Ни с чем не ассоциируется... Я слышал невообразимые звуки в листве: кто-то визгливо хихикал, кто-то настраивал контрабас, кто-то скрипел пальцем по надутому воздушному шарику - и все эти издаватели свистов, шорохов, визгов и прочего прятались в зелени, не попадаясь нам на глаза. Нормальный дневной шум джунглей? Громадное насекомое, похожее на жука или на палочника, неспешно переставляло длинные лапы-веточки по коре толстенного дерева, которое хотелось назвать секвойей или баобабом. У насекомого я отчётливо видел восемь ног... У насекомых не бывает по восемь ног... но, быть может, это экзотический паук? Мохнатая многоножка в полметра длиной, извиваясь, выскользнула у меня из-под ног, унеслась в траву, как поезд в тоннель... кажется, такие создания не могут быть покрыты пухом? Я скажу это Кудинову, а он снова криво улыбнётся: "Ты что, энтомолог, ёпт?"
А я не энтомолог.
Я просто всё ещё в шоке, мне дико. Я всем телом чувствую чужое и пытаюсь осмыслить слово "никогда". Никогда не вернусь домой. Никогда не увижу Ришку. Никогда не зайду в старый милый магазинчик "Библиофил" на Лиговке. Никогда не стану ни журналистом, ни писателем. Никогда не буду есть борщ с чёрным хлебом. Никогда не поцелую девушку. Никогда. У меня болит душа, я близок к панике, да что там - я близок к истерике. Мне страшно и плохо, очень страшно и очень плохо. И вдобавок очень хочется пить, тошнит от рвотного привкуса.
Хорошо ещё, что вовсе не так жарко, как могло бы быть в джунглях. И не так влажно, нет ощущения парилки. Да, мы вспотели, но - не жарче, чем летом у нас в Ленинградской области. И не влажнее. Нормальные испарения леса средней полосы... но это ощущения, которые я не могу никому доказать.
Мы шли медленно; вероятно, ребята чувствовали себя такими же усталыми и разбитыми, как я. У нас не было возможности отдохнуть после перехода, выпить воды, прилечь - а ТПортал ещё не достиг того совершенства, чтобы, пройдя через него, солдат тут же кидался в бой. И идти было тяжело. Заросли, и впрямь плотные, как в джунглях, расступались лишь кое-где; в идеале их надлежало бы прорубать мачете, но у нас ничего не было, мы могли только раздвигать ветки голыми руками. Калюжный дёрнул в сторону колючую плеть, она упруго выскользнула из его руки, хлестнула по лицу. Он выматерился, вытер ладонью кровь - на скуле и щеке осталась глубокая царапина. Ещё один путь инфекции. Мне жаль Калюжного?!
Денис вздрогнул и остановился, показывая пальцем вверх - мы остановились, и я тут же увидел то, что его поразило. Это был крохотный птеродактиль - более точного слова для этого существа я придумать не смог.
Размером с воробья, не больше. Его лысая клювастая головка выглядывала из облачка белых пушинок, пушистое жабо спускалось вниз, к животу - и исчезало под, я бы сказал, панцирем из мелкой блестящей чешуи. Существо свернуло беспёрые крылья, и их голые кожистые кончики торчали где-то сзади, а спереди я явственно видел торчащие светлые косточки, обтянутые пергаментной перепонкой. А вот ножки оказались совсем воробьиные, цепкие - пальцы удобно держались за ветку.
Воробьиный птеродактиль посмотрел на нас, склонив на бок ящеричью головку, пронзительно свистнул или пискнул - я уже много раз слышал из листвы такой писк - и вспорхнул. Мы смогли разглядеть его хвост - длинный и тонкий змеиный хвостик с парой кожистых наростов по бокам; эти наросты раскрылись, как хвостовое оперение у самолёта.
Сперва мы молчали, провожая существо глазами. Оно летело стремительно, крыльями взмахивало резко и редко, как воробей - и вскоре исчезло из виду. И тут же ко мне повернулся Калюжный.
- Чё это? - спросил он озадаченно и хмуро. - Таких не бывает?
- На Земле, - сказал я. - На Земле не бывает. Здесь бывают.
Кудинов сморщил нос.
- Ах, ты же, Господи! Зоологов развелось - не протолкнуться, ёпт... Разумовский, ты всех летающих ящериц знаешь в лицо? Или, скажешь, ящерицы не летают?
- Да нет, - сказал я. - Летают. Но не такие и не так. Это не совсем ящерица, Витя.
- Слышь, умник, - Кудинов попытался насмешливо улыбнуться, - давай уже не будем, а? Это, может, заповедник. А ящерица - редкая. Может, редчайшая вообще, из Красной Книги...
- Они тут не редкие, - возразил Денис. - Я всё время слышу, как они пищат.
- Ещё одна, бляха! - выпалил Калюжный и ткнул пальцем.
Над нами и вправду пролетел ещё один птеродактиль, без хвоста, величиной, минимум, с ворону. Он был очень ярок, изумрудно-алый, и чешуйки на его боках вспыхивали искрами на солнце.
- Два вида летающих рептилий? - спросил я Кудинова. - За две минуты, да?
- Этот - такой же, - фыркнул Кудинов. - Только тот был детёныш, а этот уже вырос... Да и вообще, ша! Сказано - Индия.
- Мужики, - подал голос Багров, - а как думаете, эти ягоды есть можно?
- Один раз любые можно! - выдал Калюжный и сам захохотал над немудрящей шуточкой.
Денис обиделся:
- Серёга, я серьёзно!
Ягоды сплошь осыпали колючий кустарник, буйно разросшийся чуть в стороне от нашего пути. Кустарник весь щетинился шипами, длинными, как шпильки, и острыми даже на вид, листьев на нём было меньше, чем шипов - но ягоды, которыми он был усыпан, выглядели прекрасно. Этакая декоративная малина, крупная, как садовая клубника, сочного розового цвета, желтоватые семечки просвечивают сквозь полупрозрачную мякоть...
- Чего-то слишком красивые, - сказал Кудинов. - Ядовитые, наверное.
Я подошёл поближе и, тщательно расположив пальцы между шипами, потянул за ветку. И тут из колючих зарослей, с писком резиновых игрушек и шёлковым хлопаньем крыльев, взлетела целая стайка маленьких птеродактилей. Они были даже мельче воробьёв, зато окрашены пёстро, как попугайчики: их покрытые чешуйками тельца переливались синим, зеленоватым, лимонным, а кожаные перепонки беспёрых крылышек казались перламутровыми.
Они были прелестны, эти существа. Я бы сказал, совмещали в себе обаяние птиц и маленьких ящериц, вроде сцинков.
- Они ягоды ели! - радостно сказал Багров. - Значит, неядовитые!
И прежде, чем кто-то из нас успел среагировать, он сорвал пару ягод и засунул в рот.
- Багров, ты дурак или сроду так?! - заорал Кудинов, но было уже поздно.
- Между прочим, вкусные, - сказал Денис с широкой улыбкой и сорвал ещё пару. - Сочные. И на вкус - как лимонад "Буратино". Не очень приторные. А я пить хочу дико.
- Ладно, - буркнул Кудинов. - Засекаем два часа. Если за это время Динька не сдохнет, нам тоже можно попробовать. Будешь у нас морской свинкой, Багров.