— Мне кажется, — осторожно ответил врач, — что вам лучше начать с самого начала.

— Ради бога, сэр, поверьте мне, — Кент отчаянно пытался пробиться через стену непонимания, — нельзя терять ни секунды. Я не знаю точно, как это произойдет, но предсказание, что она повесится, может сбыться, если…

— Минуточку, мистер Кент! Я был бы вам крайне признателен…

— Ну как вы не понимаете! — вопил Кент. — Вам надо действовать, иначе предсказание сбудется. Я же вам говорю: я знаю факты, которые позволят освободить эту женщину. И следовательно, сейчас все и решится!

Он замолчал, заметив, что врач как-то странно на него смотрит.

— Знаете, мистер Кент, — сказал тот, — прежде всего, вам надо успокоиться. Я уверен, что все будет в порядке.

Неужели все нормальные, уравновешенные, спокойные люди так же невозможны, как этот доктор? «Надо быть поосторожнее, — неуверенно подумал Кент, — а не то они запрут меня здесь вместе со всякими там лунатиками».

Он начал рассказывать все, что слышал, что видел, что делал. Врач то и дело прерывал его вопросами, и постепенно до Кента дошло, что ему и в самом деле придется начать свой рассказ с самого начала: слишком многого врач не знает. Он остановился, немного посидел молча, собираясь с мыслями, потряс головой, и потом тихо и спокойно начал объяснять, что, как и почему.

Тянулись минуты, а Кент все говорил и говорил. Он начал прислушиваться к собственному голосу. Каждый раз, начиная говорить быстрее, он заставлял себя успокоиться. Наконец он дошел до книг Дунна и замялся в нерешительности. «Боже мой, — подумал он, — неужели мне придется объяснять ему разработанную Дунном теорию времени, как состояния мыслящей материи?! Все остальное не так уж и важно, но без этого…»

— Мистер Кент, — слова доктора вывели его из задумчивости. — Я читал некоторые работы Дунна. Боюсь, правда, что не могу принять его положения о многомерном характере времени…

— Послушайте, — прервал его Кент. — Представьте себе впавшего в детство старика. Он живет в странном, непонятном ему мире. Удивительные, часто не связанные между собой мысли, переживания, идеи — все это для него в порядке вещей. Память — особенно память — невыразимо запутана и туманна. И в этом запутанном, неестественном окружении как-то, когда-то сработала одна из переменных теории Дунна.

— Старик, чье чувство времени оказалось полностью разрушенным инфантилизмом; старик, который ходил в будущее так же запросто, как мы с вами ходим в соседнюю комнату…

— Что?!

Вскочив на ноги, врач в волнении заходил взад-вперед по кабинету.

— Мистер Кент, — произнес он наконец, — эта идея совершенно не вписывается ни в какие рамки. Но как бы там ни было, я пока не вижу, как это все связано с миссис Кармоди.

— А вы помните, как произошло убийство?

— Смутно. Кажется, семейная ссора?

— Я вам сейчас расскажу. Когда миссис Кармоди проснулась, то была уверена, что победила. Она думала, будто сделала для себя и своих детей все, что могла. И тут увидела на тумбочке записку. Она была от Билла и явно пролежала там всю ночь.

Билл писал, что не может и не хочет осуществлять придуманный ею план, что ему не нравится на ферме, и что он немедленно отправляется в город. Он и правда ушел в Кемпстер и к тому времени, когда его мать вышла из кино, уже ехал в поезде. Кроме того, он написал, что несколько дней тому назад мистер Вейнрайт очень удивился, увидев его во дворе. Старик думал, что Билл уже уехал в город.

Мысль о Вейнрайте не давала женщине покоя. Этот проклятый старик, во все сующий свой нос! Он предсказал, что Билл уедет — и в критический момент Билл действительно уехал. А с ним и все ее надежды. Филлис выйдет за Чарли Козенса, и что тогда? Что станет с бедной, никому не нужной сорокапятилетней женщиной?

«Старик, — думала она, спускаясь по лестнице, — это он все придумал. Проклятый старикашка! Сначала сказал Биллу про город, потом Филлис — за кого ей выйти замуж, а затем попытался испугать меня разговорами о повешенных. Повешенные?»

Она замерла, словно налетев на стену. В глазах у нее помутилось. Если все остальные пророчества сбылись, то почему бы и этому не сбыться? Но если ты никого не убил, то они не могут тебя повесить! Кого она может убить? Вейнрайта? Нет, такой глупости она не сделает!

Она не помнила, как прошел завтрак. Словно сквозь туман она услышала заданный собственным голосом вопрос:

— А где же мистер Вейнрайт?

Он вышел на прогулку. Мама, ты нездорова?

Нездорова? И кому только в голову придет задать такой дурацкий вопрос? Нездоров будет этот проклятый старик — после того, как она с ним побеседует.

У нее остались какие-то смутные воспоминания о том, как она мыла тарелки; а потом — странный, черный провал… живая, жестокая ночь, окутавшая ее сознание… уехал… Билл… надежда… проклятый старик…

Она стояла у двери на веранду, в сотый уже, наверное, раз выглядывая во двор, в надежде увидеть возвращающегося с прогулки Вейнрайта. В этот миг все и произошло.

Вот дверь, вот веранда. А через секунду, в двух шагах от нее, прямо из воздуха, материализовался старик. Он открыл дверь, зашатался, и рухнул к ее ногам, корчась в агонии, а она что-то кричала ему…

— Она так все и рассказала полиции, — сказал Кент, — что старик просто взял и умер. Но врач, обследовавший труп, пришел к выводу, что мистер Вейнрайт задохнулся. Кроме того, в истерике она рассказала о себе абсолютно все, и в итоге ей никто не поверил.

— Известно, — продолжал Кент после короткой паузы, — что очень старые люди могут задохнуться, если, например, у них слюна попадает не в то горло, или из-за паралича дыхательных путей во время шока…

— Шока?! — воскликнул врач. — Вы что?.. — похоже он просто не мог найти слов. — Вы что, серьезно думаете, что ваш разговор с мистером Вейнрайтом сегодня утром вызвал его внезапное появление перед миссис Кармоди… уж не знаю, сколько лет тому назад? Вы хотите мне сказать, что это в результате шока..

— Я пытаюсь вам сказать, — прервал его Кент, — что у нас остались буквально минуты, чтобы предотвратить самоубийство. Если мы успеем ей все объяснить, то у нее исчезнет причина лишать себя жизни. Ради бога, идемте скорее!