Он должен записать правду о князе Кии. О вечевом князе Полянского племени, который ходил и в Византию на призыв самого царя, и на Дунае громил орды кочевников...

Нестор вылез из своей пещерки и быстро пошёл к монастырскому подворью.

Черноризая братия, уже копошившаяся на огородах и возле хозяйских построек, удивлённо поглядывала на пещерника. Брат Нестор чем-то растревожен — не добыл своего поста в пещерке, торопится к келии... Наверное, какое-то откровение посетило ночью их книжника.

А Нестор уже писал: «И было три брата: один по имени Кий, другой Щек и третий Хорив, а сестра их была Лыбедь... И сотвориша град во имя брата своего старейшего и нарекоша имя ему Киев...

Иные же, не сведущи, рекоша, яко Кий есть перевозник был, в Киеве бо бяше тогда перевоз с оное стороны Днепра, отчего и говорили: на перевоз на Киев. Аше бы был Кий перевозчиком, то не ходил бы ко Царьгороду; но сей Кий княжил в роде своём и ходил он к царю, и великую честь приял от царя... Пришёл на Дунай и возлюбил место это, и срубил градок мал, и хотеши сесть с родом своим... и доныне наречают дунайцы сие городище Киевец...»

Что же было потом, после Кия, на нашей земле? Об этом также нужно записать, как рассказали старые письмена: «Следом за тем по смерти братьев сих, полян теснили деревляне и иные окольные люди. И нашли их хазары, сидящими на горах сих в лесах, и рече хазары: «Платите нам дань...»

Нелёгкие времена пришли для многих славянских племён.

Высокий, сутуловатый Нестор-книжник шёл, пошатываясь, через двор обители. И снова удивлённые взгляды братьев черноризцев провожали его. Опять Нестор куда-то торопится. Наверное, в Киев-град. Ко старому боярину Яну Вышатичу или ко князю Святополку. Велеможные киевские мужи будут угощать его медами и заморскими лакомствами... Сладкими речами... Ибо желают попасть в летопись, имя своё увековечить, коль не деяния...

А им, серым и тёмным, недоступны ни хоромы велеможные, ни почести. Им остаются одни молитвы... да тяжёлый труд в монастыре... Но им недоступно и понимание того, что это уважение, которым пользуется летописец, даётся ему самым тяжким трудом, трудом, порождающим бессонницу, сомнения, угрызения совести. Не понять им того, что за каждым словом — долгие дни и ночи терзающих раздумий. Где им знать о сём? Они живут лишь собственными болями и собственными мучениями, скованы страхом потусторонней кары и боятся этого страха настолько, что не осмеливаются любить жизнь! Истязают себя во имя того, чтоб на том свете попасть в небесное царствие... Из-за этого страха не способны подняться над собой мыслями и проложить путь для тех, кто идёт вослед... Более умных — ненавидят и не терпят рядом с собой.

Так всегда было у людей. И всегда среди них появлялись чудаки, которые проторивали своим светлым разумом путь в будущее и не желали за это ни славы, ни благодарных слов.

Нестор торопился в терем Яна Вышатича и зрительно уже представлял тяжёлые богатые книги на дубовых полках. Он знал эти книги. Перелистывал их тяжёлые страницы. Это были хроники императора Константина Багрянородного, записки арабского хрониста Масуди, житие Стефана Сурожского, «Пролог» к житию преподобной Афанасии... А ещё было между ними послание патриарха Фотия. Писал преподобный отец там о русском народе, который впервые заявил о себе на весь мир. Писал злобно и завистливо, желая унизить его в веках: «Народ этот неименитый, народ ничтожный, народ, который стоит на уровне наших рабов, неизвестный народ, но теперь получивший имя от времени похода на нас, народ мизерный, но теперь получивший значительность; народ униженный и бедный, но теперь достигший блестящей высоты и неисчислимого богатства, живущий где-то далеко от нас...»

Фотий злобился, что этот народ — русский — отважился поднять оружие против Византии. Язычники-русичи поднялись против великой христианской империи!.. Приготовили огромную армию и посадили на лодьи. И постучали у врат Цареграда своими двусечными мечами!..

Теперь Нестор хотел ещё раз перечитать Фотия... Потом о Хазарии. Что за народ хазарский? Как владычествовал над славянскими племенами?..

Открыл Нестору ворота привратник Янова терема Бравлин. Бормотал недовольно себе под нос, но так, чтобы его слова слышал и сей неугомонный черноризец. Потому что солнце уже зашло, люд христианский укладывается отдыхать. И он, привратник, также желает отдохнуть от своих трудов праведных. Не слишком поспишь днём. Шатаются туда-сюда бояре всякие да челядь. А вечером — на тебе! — лишь только закрыл ворота, Нестор-монах объявился. Колотит билом в доски, чтоб его всю жизнь вот так колотило!

В другой бы раз Нестор не преминул бы упрекнуть ленивого челядина за пустые нарекания. Сейчас же не было желания предаваться поучениям. Ответил только, будто оправдываясь:

   — Хочу прочитать, брат, о давней Хазарии.

   — О чём? — удивился Бравлин.

   — Была такая великая держава когда-то — Хазария. Могущественная держава!

   — Не знаю! Не слыхивал! — сердито засопел Бравлин.

   — Благодари за сие князя Святослава, что её русичи забыли уже.

   — Почто должен благодарить? — возмутился челядин. — Ходят тут по ночам да спать не дают... Жизни тебе нет... Ещё и благодари!.. А за что?..

   — За то благодари, что вот живёшь, ходишь по своей земле, радуешься солнцу вместе со своими чадами. И свирепые хазары твой род не искоренили. Вот и радуйся!

Бравлин сплюнул в сторону и изо всех сил, сколько имел в могучих плечах, закрыл ворота на запоры.

   — Невесть о чём бает... Проходи уж, личина черноризая!..

Но Нестор его уже не слышал. Широко размахивая чёрным подолом рясы, по скрипучим ступенькам поднялся в сенцы.

Бравлин зевнул, переступил с ноги на ногу, понюхал нагретый летним солнцем воздух, пошёл в башенку. Там ожидало его пахучее ложе из свежего сена и тяжёлая шерстяная дерюга. Теперь до утра уже никто не придёт. Отец Нестор, как всегда, засядет на всю ночь за книги в светлице боярской.

   — Уху-ху! — привычно раздирался рот перед сном.

Наконец Бравлин улёгся. Взгляд его остановился на окошечке, сквозь которое был виден краешек звёздного неба. Ты видишь, а он и не слыхивал об этих хазарах никогда... Что за народ был? Не ведает он...

Мысль сладостно угасала. Тело наполнялось мягкой тяжестью. А отец Нестор читает... Что-то видит...

И он, Бравлин, так же видит, как и тот Нестор-книжник. Потому что вот он летит вслед за ним над землёй. Так свободно, так легко летят они вдвоём меж звёздами. Бьётся на ветру чёрный подол рясы Нестора, будто огромное чёрное крыло. А внизу под ними плывут во мгле голубые просторы. Зелёные степи потонули в сизой дымке. Холодные извивистые стежки речек. А они летят, как боги. Всё им подвластно, всё понятно. Отец Нестор тихим ровным голосом рассказывает обо всём, что видит. И даже когда умолкает, Бравлину кажется, что он слышит и понимает его мысли.

И вдруг привратник увидел, что вокруг них — множество таких, как он. Все они летят вослед Нестору, и все слушают его вещие слова...

   — Сие, братья, великое голубое поле — Русское море. Ещё называют его Чёрным. Когда буря на море — оно чернеет от волн. А за тем морем — степи. Глядите-ка, сколько табунов там и кибиток. Сие все кочевники.

Бравлин напрягает взгляд, немного ниже опускается к земле и видит бесчисленные орды — кибитки, стада, табуны...

   — Сие все хазарские племена. Вы их видите нынче, ибо слушаете меня. А их уж давно нет! — радостно восклицает отец Нестор.

Дивные речи молвит монах. Но Бравлин и другие не имеют времени удивляться. Они его слушают.

   — Хазары пришли в каспийские и азовские степи вместе со свирепыми гуннами. Слышали о них? Сие численные и могучие племена, которых изгнали китаи из монгольских равнин. Глядите-ка, какие они низкорослые... все кривоногие. Потому что весь свой век на лошадях. Приросли будто к ним. Зато плечи — сажень. Рука гунна всю жизнь держит меч и копьё. Аркан и лук. На повозах их дома. Из кож натянуты шалаши. Всю жизнь — в дороге. Нет у них отчизны. Ибо не ведают, где родились, на какой земле. В кибитках — их жёны и дети. Там они ткут кое-как полотно, из кож шьют также одежду и обувки. Добрые лёгкие обувки для старческих ног...