— Как же насчёт танцовщицы?

   — То же самое.

Существовали и более тонкие игры: например, умение направить разговор таким образом, чтобы казалось, будто ответ тебя совершенно не интересует.

   — Господин провёл неделю за границей, — говорили ему, — вы должны узнать, где и с кем... но небрежно, словно вы просто хотите узнать, который час.

На третье утро появился безымянный инструктор с двумя револьверами Веблея и одним Сент-Этьета. Мишени прикрепили к кипам влажной газетной бумаги.

Патроны лежали на блюде. Сначала ему велели просто подержать незаряженное оружие, почувствовать его вес, повертеть в руках казённую часть. «Веблей» разламывался сверху, автоматически выплёвывая использованные гильзы. «Сент-Этьен» отличался затвором, который поворачивался назад. После того, как он немного поупражнялся, ему дали пули — две кучки по шесть штук.

Он долго прицеливался, робея, стрелял, глядя вдоль ствола обоими глазами, как ему сказали. Отдача была много сильнее, чем он ожидал, а грохот ужасающим. Ещё хуже было то, что он не мог ни в кого выстрелить, за исключением разве полковника, образ которого преследовал его всё время.

Когда стрельба закончилась, Грей стоял в дальнем конце сада, в уголке, заросшем сорняками и плющом.

   — Всё это действительно необходимо?

   — Необходимо, — сказал Кравен.

   — Да, но в чём смысл? — В ушах у него звенело, руки дрожали.

   — Это придаёт уверенности в себе.

Они прогуливались как-то вечером, Кравен мягко вёл Грея под руку. Казалось, он всегда старается касаться его руки или плеча, для того чтобы усилить их контакт. За проржавевшей оградой был загон, продуваемый ветром участок земли. Там, под дубом, стояли два плетёных стула, и Грею внезапно почудилось, что эти стулья всегда ожидали его здесь.

   — А теперь, как говорится, и последний поворот ножа, — сказал Кравен, — рассказ о немце.

   — Каком немце?

   — О том, который управляет Михардом.

Поле вокруг них казалось застывшим, лишь ветер медленно устилал его красными листьями.

   — Видите ли, Михард — только способ добраться до цели, — продолжал Кравен. — Настоящая цель — немец, о котором я упоминал прежде. Шпанглер, Рудольф Генрих Шпанглер. Он первоначально всплыл в Лондоне, приблизительно два года тому назад. Он командовал своими агентами, перемещаясь с места на место. И он — убийца, что всегда вам не следует забывать.

   — Как я его узнаю?

   — Вы его не узнаете — ещё один ключевой момент. Он может появиться в любом виде. Почтовый служащий, слуга, молодой, старый — разный. Он свободно говорит и на английском, и на французском и в высокой степени владеет искусством перевоплощения — худшая разновидность иллюзиониста.

Позже вечером они опять болтали, Кравен говорил отвлечённо о преданности и об Англии. Грей предположил, что время истекло. Он оказался прав. В качестве прощального напутствия Кравен вновь намекнул Грею на сомнительные отношения полковника и танцовщицы. Хотя Грей знал, что намёк был умышленным, он, тем не менее, не мог отогнать от себя это видение — полковник с сигарой в зубах кладёт руку на её грудь.

Последний день прошёл спокойно и окончился долгой прогулкой к долине над притоками реки. Там были тополя и открытые пастбища, перерезанные следами телег. В согласии с пейзажем интонация голоса Кравена стала также мирной и тягучей; правда, под конец он произнёс несколько воодушевляющих слов для молодого англичанина, чтобы закрепить пройденные уроки.

Конечно, возникли кое-какие замечания по делу, и, конечно, Кравен немедленно представил их Мэнсфилду Каммингсу, Эта встреча произошла в Лондоне в последнюю неделю октября. Существовала некая тайная интимность в каждой встрече с Мэнсфилдом Каммингсом. Он обычно принимал коллег в крошечной квартирке в Ричмонде с видом на садовую улочку, увитую плющом. Разговаривая, он частенько поигрывал небольшими предметами: ножом, портсигаром, декоративным кинжалом.

Обычно его первые вопросы были о немце. Он повторял: «Я хочу знать, что это чудовище ест. Я хочу знать, где он держит свои деньги».

В рассказе Кравена он представал не то призраком, не то вампиром, ничего конкретного добавить он не мог.

Они также обсудили художника, и Кравен охарактеризовал его как достаточно сообразительного молодого человека с полезной склонностью к игре. Затем они обсудили Михарда, которого Кравен назвал скучным.

После второй партии выпивки беседа стала неформальной, и Кравен впервые упомянул танцовщицу с невозможным именем Мата Хари.

   — Она даёт представления в восточном стиле, — сказал он. — Затем снимает с себя одежду.

В личных записках Каммингса — четыре написанные от руки страницы с упоминаниями кайзера и с грубыми описаниями германских солдат — имя Маты Хари появляется только однажды, правда записанное с ошибкой, но бесспорно, это она.

Глава пятая

Понедельник выдался холодным, с морозом, прежде времени на рассвете одевшим улицы в изморозь. Грей пошёл из студии своим обычным путём, погулял с час до тех пор, пока не уверился, что за ним нет слежки. Прямо за рыночной площадью в комнате над заброшенным пивоваренным заводом его ждал Кравен. Коричневые стены с пятнами от лопнувших водопроводных труб.

   — Вы начнёте с письма Михарду, — сказал Кравен. — Вы извинитесь за ваше поведение тем вечером. Вы скажете, что слишком много выпили. Вы также скажете, что передумали насчёт его портрета. И будете польщены, если он соблаговолит позировать вам... Но вы хотите писать портрет в его библиотеке. Это крайне необходимо. Он должен впустить вас в свой мир.

Грей двинулся к окну. Освещение было плохим — один шипящий газовый рожок. Он отодвинул штору, и длинная полоса сгнившего муслина, внезапно оторвавшись, осталась в его руке.

   — Почему вы думаете, что это сработает?

   — Михард тщеславен и довольно глуп.

Казалось, кто-то наблюдает за ними из-за двери этажом ниже — фигура в моряцком бушлате. Грей не смог увидеть лица, только светящийся кончик сигареты. «Лондон для тактической поддержки послал нам несколько парней, — сказал ранее Кравен. — Но вы никогда их не увидите».

   — Что произойдёт после того, как он... схватит наживку? — спросил Грей.

   — Тогда, вероятно, вы выпьете стакан его отвратительного коньяка в его гадкой маленькой библиотеке.

   — Как мне вести себя с Зелле?

   — Держитесь от неё подальше. Так, чтобы Михард был уверен, что женщина — ваш друг, не более того. Вы могли бы даже намекнуть, что нашли себе кого-то — одну достойную английскую девушку.

Несмотря на общие представления о предприимчивых господах в мире смокингов, игра в начале двадцатого столетия разительно отличалась от современной. Агенты подбирались к своей цели при помощи изящной последовательности тихих шагов. Артистизм был утончённым: осторожное манипулирование ничего не подозревающими людьми...

После шести дней ожидания Грей получил ответ от Михарда. Потом, как и было предписано, он возвратился в ту библиотеку к стакану превосходного коньяка. В противоположность его роли кающегося молодого художника полковник играл роль прощающего мецената. Они обсудили будущий портрет Михарда, остановившись на эстетических преимуществах сидячей позы.

   — Вы должны писать меня таким, как вы меня видите, — сказал Михард. При этом Михард едва ли догадывался, кого художник видит. Учтивого предателя? Тщеславного дурака? Несчастного ублюдка?

Как раз когда Грей собрался уходить, появилась Маргарета.

   — Я так рада, что вы с Роланом опять стали друзьями, — прошептала она Грею на ухо. Но вместо поцелуя она просто протянула руку.

Два дня спустя он приступил к первым наброскам. Прибыв сразу после девяти утра, он обнаружил, что Михард уже сидит в военной форме с хлыстом для верховой езды в руке и открытой книгой стихов на колене.