Он бегом пробежал кладбище и через боковые двери вошел в церковь. Там были ряды пустых скамей, вазы с хризантемами и длинные, пыльные лучи солнца, тянувшиеся из высоких окон над нефом.

В дальнем конце, невидимый за колонной, Берт Эллисон насвистывал мотив из «Полковника Боги». Джеймс прошел вдоль придела. Берт стоял на коленях у каменной гробницы, в маленькой часовне возле алтаря. Он обтесывал одну из каменных плит. Джеймс сказал:

— Хелло!

Берт отряхнул руки о комбинезон и поднял глаза.

— Я так и думал эти дни, что ты придешь, — сказал он. — Как дела? Я вижу, что этот твой тип наделал хороших дел.

— Вы, значит, догадались, что это он? Надписи на стенах и все остальное…

— Догадался, — сказал Берт. — Да только к чему было об этом говорить? Кто-то согласился бы со мной, а многие нет.

— Вот-вот, — сказал Джеймс. — Я тоже так думал. — И добавил: — А случилось и похуже.

Берт поднял кустистую бровь.

— Похуже?

— Пожар.

Берт присвистнул.

— Это он, значит, ей назло. Вот тут уж могла быть беда.

— Еще бы! — сказал Джеймс. — Но теперь вот что. Он сам хочет уйти. — И Джеймс рассказал Берту о последних посланиях.

— И ты, стало быть, искал его могилу?

Джеймс сказал печально:

— Да. Очень долго искал. И не нашел. Наверное, и вы не нашли бы.

— Нет, — сказал Берт. — Пожалуй, не нашел бы.

— Но почему же он не ушел, когда мы старались изгнать его? Почему теперь хочет, а тогда нет?

— Потому что упрям, вот почему, — весело сказал Берт. — Не хочет, чтобы ему приказывали. Оно и понятно, в его положении. — Берт присел на пятки и сдвинул кепку на затылок. — Покурил бы, да здесь, пожалуй, неловко.

— Что же мне делать? — спросил Джеймс. — Еще искать?

— Пожалуй, не стоит. Зря время потратишь. Но кое-что мне пришло в голову. Не знаю, угадал ли я, но он, пожалуй, не там лежит.

Джеймс широко раскрыл глаза:

— А где же?

Берт постучал по полу своей стамеской.

— Внизу.

Джеймс недоуменно взглянул на пол, потом снова на Берта.

— Тут склеп, — сказал Берт. — Вот здесь, под полом. А в нем могильные плиты. Во всех книжках про нашу церковь сказано, будто склеп уже сотни лет замурован. Но это не так.

Джеймс опять посмотрел на пол. Ничего незаметно. Очень прочный пол.

— Я там побывал, — сказал Берт. — Случайно, когда вынимал вот эти плиты, проверить, не завелась ли сырость. И, можно сказать, перестарался. Очутился поглубже.

— Разве про это не узнал викарий? — спросил Джеймс.

— А я ему ни слова. Вроде незачем было. Нашему достопочтенному только скажи, он и пойдет рассуждать. Ну я опять все зацементировал. Но сперва посветил фонарем и огляделся. На плитах есть надписи. Я о них позабыл и вот только сейчас вспомнил… Поклясться готов, что есть имя очень похожее на то, кем себя называет твой тип.

— Ого! — сказал Джеймс и добавил: — А вы могли бы еще раз перестараться и спуститься поглубже?

— Вот именно, — сказал Берт.

Они посмотрели друг на друга, а потом Берт опять взялся за стамеску и стал обтесывать край плиты.

Джеймс сел на ступеньку гробницы и стал смотреть, как он работает. Дневной свет понемногу уходил из церкви. Под крышей, вокруг колонн и темных дубовых скамей сгущались тени. Рыцарь и его супруга лежали на своей гробнице с изможденными лицами, задрапированные в камень. Это был крестоносец, закованный в доспехи с головы до остроконечных стоп, с молитвенно сложенными руками; он повидал диковинные жаркие и дальние страны, а умирать вернулся в Лэдшем, под вязы и ивы над речкой Ивенлод. Джеймс подложил себе подушку, вышитую дамами из Лэдшемского Женского Института; задумавшись над этим и над другими вещами, он слушал, как стучит стамеска Берта, и смотрел, как отлетает от плиты каменная крошка.

— Вот под этой самой плитой, — сказал Берт.

— Что, если сюда войдут? — спросил Джеймс.

— А я проверяю полы, как тут насчет сырости, — сказал Берт. — Про склеп я и знать не знаю.

Теперь в церкви было очень темно и тихо. Но пусто не было. Потому что там, где за много лет перебывало много людей, никогда не бывает пусто. Как все старые здания, церковь была наполнена их мыслями и чувствами, и эти мысли столпились вокруг Джеймса, пока он сидел, смотрел и ждал. Он позвал Арнольда, и Арнольд сразу пришел и теперь сидел с ним рядом и вместе с ним смотрел и ждал.

— Раз, два, взяли! — сказал Берт. Он положил свою стамеску и взялся за край плиты. Он напрягся, мускулы на его руках вздулись, плита покачнулась и завалилась набок. Джеймс наклонился, чтобы заглянуть под нее.

— Потерпи, — сказал Берт. — Надо пробивать дальше. Я ведь говорил, что опять все заделал. — Он ударил стамеской, и цемент посыпался вниз, открыв большую черную дыру с неровными краями.

— Ну вот, — сказал Берт. — Давай сюда фонарь. — Он посветил фонарем вниз. — Хочешь заглянуть?

Джеймс крепко сжал край каменной ступеньки и спросил Арнольда:

— Заглянуть?

И Арнольд сказал:

— Дураком будешь, если не заглянешь.

Тогда он медленно подошел, лег на живот и направил фонарь в глубь склепа.

Склеп оказался меньше, чем он ожидал. Просто небольшая, кое-где обвалившаяся подземная комната, грубая каменная кладка и замусоренный пол. Один на другом стояли длинные каменные ящики, несколько ящиков по одну сторону, а один, отдельно, по другую. Берт тоже склонился над дырой.

— Посвети-ка вон туда.

Джеймс повернул фонарь. На одинокой плите можно было разглядеть надпись.

— Так я и думал, — сказал Берт.

— Аптекаря? — удивился Джеймс. Его голос глухо отдался в глубине склепа.

— Нельзя же было написать «колдуна», — сказал Берт. — Если он хотел быть погребен здесь. Церковь бы не позволила.

— Как вы думаете, почему он захотел лежать здесь? — Шепотом спросил Джеймс. — Он был не очень-то набожным. Верил во всякое колдовство, а священников терпеть не мог.

— Таких немало, — сказал Берт. — Которые и там и тут страхуются. Не ставят, значит, все на одну карту.

Они помолчали.

— Ну что, спустишься? — спросил Берт. — Или уж мне?

Джеймс сказал:

— Пожалуй, лучше вам. Если вы не против.

— Тогда давай сюда вещи.

Джеймс отдал ему трубку и очки, и Берт свесил ноги в дыру. На мгновение он загородил собою свет, и вот он уже внизу и наклоняется над могилой Томаса Кемпе. Из тени Берта получился как бы второй Берт, плоский и подвижный; он растянулся по полу, потом лег на стену. Вслед за ним посыпались крошки и куски цемента. Джеймс увидел, как большая рука Берта смахнула их с надписи и положила на плиту трубку, а рядом с ней очки. И едва он сделал это, как что-то случилось. К желтому кругу света от фонаря присоединился маленький, бледный, мерцающий синий огонек. Он скользнул по стене склепа, взбежал по ноге Берта и на мгновение лег на могильную плиту; потом он уменьшился до точки и погас.

Берт сказал:

— Готово! Дай-ка руку.

Он вылез наверх и сел на ступеньку рядом с Джеймсом.

— Видели? — спросил Джеймс. — Огонек. А потом он погас.

— Правильно.

— Это был его огонек?

— По-моему, да.

— Тогда, значит, дело сделано? Он ушел?

— Ага, — сказал Берт, вставая и смахивая пыль с комбинезона. — Думаю, больше с ним хлопот не будет. Ему и самому так лучше. Он на все смотрел не так, как мы. Теперь все делается по-другому, но ему-то это не втолкуешь, хоть расшибись. А сейчас пособи мне опять все заделать.

Джеймс еще раз заглянул вниз. Теперь там было слишком темно, чтобы что-нибудь разглядеть. На миг ему пришла нелепая мысль, что надо бы положить на могилу цветов. А это, если вспомнить все происшедшее, была действительно очень странная мысль. Но и Берту, как видно, пришло в голову нечто подобное, потому что он сказал: