Мама вошла и подняла шторы. Шел дождь, на окне не было никаких ледяных узоров. Рут сидела в постели и никак не могла поверить, что сегодня Сочельник, — кругом было так тихо. Девочка одевалась медленно и торжественно, руки едва двигались. Она села за стол, начала есть, но ей казалось, что каша разбухает у нее во рту.

— Мама, я больше не могу, — сказала она.

— Ну так не ешь, — ответила мать.

Рут посидела еще немного, было очень тихо. За маленьким столиком сидела мать и все еще шила.

— Мама, не будь такой.

— Какой?

— Такой сердитой.

— А я вовсе не сердитая, мне просто некогда.

Лицо у матери было совсем серое, как дождь за окном. Рут подошла и обняла ее за шею.

— Мама!

— Оставь меня, Рут, мне нужно закончить платье. Раскрашивай свой альбом.

— Нет, я не хочу раскрашивать до Рождества. Пока не начнется настоящее Рождество.

— Тогда займись чем-нибудь другим.

Но девочка никак не могла ничем заняться. Она сидела у окна и смотрела на улицу, там было тихо и мокро. Она слонялась по комнате, глядя воспаленными глазами на разбросанные всюду кусочки материи, на стучащую машину.

— Дождь перестал, — заметила мать, — пойди посмотри на витрину. Рут надела пальто и пошла на угол улицы к витрине. Там лежала посыпанная блестками вата, карлики катались с горки на санях, а дальше виднелась церковь с освещенными окнами. Но все было совсем не так, как вчера и в другие дни. И картонные листы, из которых можно вырезать кукол и платья для них, те самые, о которых она мечтала, были не такие, как раньше. Они стали совсем неинтересными. Все было таким будничным, и люди, которые шли мимо, — тоже будничные. Тихо и мокро, и совсем не похоже на Сочельник. Может быть, когда стемнеет… Но до вечера оставалось еще много часов, а мать все сидела и шила.

Девочку охватила тревога, она отправилась дальше и пошла по Конгенсгаде. Рут знала, что на этой улице где-то есть большая витрина с игрушками, только это, наверно, не близко, а она и так забрела далеко от дома, нужно бы вернуться. И все-таки она продолжала идти дальше. Ей стало страшно, все было здесь другое, совсем не то, к чему она привыкла, — и дома, и магазины, и люди. Они могли сразу догадаться, что она не с этой улицы. Рут не была уверена, что найдет дорогу домой. Вот сейчас она повернет назад… Но она все шла дальше. Витрины с игрушками не было.

И вдруг она очутилась перед этой витриной. Рут так и застыла, забыв обо всем на свете, — вот уж никогда она не думала, что в мире может быть так много игрушек, и, наверно, каждая стоит сто крон. Тут была кукла в коляске — совсем как настоящий ребенок в настоящей детской коляске. Рут даже не поверила, что это просто кукла. И кукольный дом, совсем как настоящий большой дом, из кирпича, с крышей, а внутри четыре комнаты с настоящими столами, стульями, кроватями и картинами на стенах… Рут представила себе, что она живет в этом доме, ест за этим столом, спит на этой кровати.

Но вдруг кто-то остановился возле нее, и в ту же минуту девочка увидела в стекле свое лицо, непокрытую голову, нос, крепко прижатый к стеклу, совсем побелевший и расплющенный. Она быстро отошла от витрины— наверно, не разрешается смотреть на нее, к тому же сразу заметно, что Рут не с этой улицы. Около нее стояли два мальчика, очень похожие на кукол в витрине, да она-то не похожа на все эти прекрасные, блестящие игрушки за сто крон… Девочке захотелось домой, она только хотела повернуться и бежать, как вдруг из магазина кто-то вышел и окликнул ее. Это была Аннелисе со своей мамой фру Сейделин. Рут их знала. Мама шила им платья, и они иногда приходили к ней.

— Рут! — еще раз закричала Аннелисе, но Рут бежала без оглядки. Тогда фру Сейделин тоже позвала ее, и девочке пришлось подойти.

Она шла медленно, ведь они наверняка понимают, что ей не следовало здесь быть. Но фру Сейделин только поздоровалась и спросила, как она поживает и как поживает мама, и еще спросила, рада ли она, что наступил Сочельник. Рут потупилась, сделала книксен и ответила, что, конечно, рада. Она не решалась взглянуть на фру Сейделин, а та стояла прямо перед ней в серой меховой шубе, похожая на серого шипящего лебедя. И шея ее, и голова были тоже как у лебедя, который смотрит на тебя сверху вниз. А рядом с ней была Аннелисе в светло-голубой шапочке и шубке с белым меховым воротником и белой оторочкой на подоле и рукавах. Из всего этого белого и голубого выглядывало личико Аннелисе. Она смеялась и не отрываясь смотрела на Рут.

— До свидания, — сказала Рут и снова присела.

— Подожди, — остановила ее фру Сейделин. — Мне нужно кое-что купить. А вы с Аннелисе пока побудьте здесь.

И снова Рут стояла перед витриной, теперь вместе с Аннелисе. Она не решалась даже взглянуть на все это белое и голубое, не решалась теперь смотреть и на выставленные игрушки. У нее внутри как будто все застыло, и она не могла выговорить ни слова. А ноги были готовы бежать — домой, домой…

— Чего тебе хочется? — спросила Аннелисе.

Рут не знала. Она ничего не знала. Ей ничего не хотелось.

— А я хочу куклу и вон ту коляску, — сказала Аннелисе. — И кукольный дом. Хотя нет, у меня уже есть такой. Этот, может быть, немного покрасивее. Нет, мой красивее. И я знаю, что мне подарят лыжи и лыжный костюм. Мы завтра поедем в Норвегию и будем там кататься на лыжах. Нет, не завтра, а послезавтра. Завтра у нас будут гости и мне опять всего надарят. А у вас будут гости?

— Не знаю, — ответила Рут. — Наверно, нет.

— Что же вы, и будете только вдвоем с мамой?

Рут поняла, что ей надо что-то сказать, долго говорить. Она быстро подняла руку и показала пальцем на что-то в окне — что-то там двигалось. Высоко над всеми игрушками, над всеми этими великолепными вещами стоял дед-мороз. У него было строгое лицо и белая борода, он все время кивал, кивал медленно и строго.

— Посмотри нанего, — сказала Рут, — он как Господь Бог… — И замолчала. Она поняла, что было глупо говорить о Господе Боге.

— Кто? — спросила Аннелисе. — Этот? Вот уж не нахожу. Подумаешь — все время кивает. У меня есть вещи поинтереснее, целый шкаф всяких занятных штук. Чучела настоящих зверей и много всего другого. Приходи как-нибудь посмотреть. Да пойдем теперь. Давай? Прямо сейчас.

— Я не могу, — ответила Рут. — Мне нужно домой, кушать.

— Покушаешь у нас. Сейчас придет мама, и я скажу ей, хорошо?

Фру Сейделин вышла из магазина. У нее в руках был пакет — большая коробка, завернутая в специальную рождественскую бумагу.

— А это кому? — спросила Аннелисе. — Опять мне?

— Нет, — ответила фру Сейделин. — Это для Рут.

— Мама, а разве это не… ты ведь знаешь, что мне хочется?

— Может быть, — ответила фру Сейделин. — Но у тебя так много всего, и мне кажется, что ее надо подарить Рут. Пожалуйста, возьми, Рут. Но только не развертывай до вечера.

Фру Сейделин была такая большая и шумная в своей серой шубе. Она изгибала шею и улыбалась откуда-то сверху, как лебедь, если только лебедь умеет улыбаться…

Рут хотела поблагодарить. Но из горла ее вырвался только какой-то неопределенный звук. Девочка откашлялась.

— Большое спасибо, — наконец выговорила она и присела. Но этого было мало, следовало сказать еще что-то. Девочка держала большую коробку и думала: лучше было бы не получать этого подарка, лучше было бы совсем не встречаться с ними. — До свидания, большое спасибо, — повторила она и присела.

Домой, домой, с коробкой, домой, бегом…

Но Аннелисе и фру Сейделин было по пути с Рут — они жили на Бредгаде. Пришлось часть пути идти вместе с ними. И Рут шла с коробкой в руках.

— А я хорошо знаю, что там, — сказала Аннелисе. — Ее мне должны были подарить. Но это неважно, пусть будет тебе.

Она посмотрела на мать, и фру Сейделин, изогнув шею, улыбнулась ей сверху. Рут несла коробку, но, в сущности, это была не ее коробка, а коробка Аннелисе.

— Мама, — спросила Аннелисе, — а можно Рут пойдет к нам и покушает с нами?