Рассказывают,

                          что вино развязывает

Завязанные насмерть языки,

Но вот вам факт,

                        как, виду не показывая,

Молчали на допросе «мужики».

Им водкой даровою

                                 в душу

                                             лезут ли,

Им пыткою ли

                      пятки горячат, —

Стоят они,

                   молчат они,

                                       железные!

Лежат они,

                болезные,

                               молчат!

Не выдали они

                          того, что ведали,

Не продали

                   врагам родной земли

Солдатского пайка военных сведений,

Той малости,

                    что выдать бы могли.

И, трижды обозвав солдат

                                       Иванами,

Четырежды

                им скулы расклевав,

Их полумертвыми

                           и полупьяными

Поволокли

                приканчивать

                                      в подвал.

Зато теперь,

                   героям в награждение.

Иных имен

                 отвергнувши права,

Иваном называет при рождении

Каждого четвертого

                                    Москва.

Мне не хватало широты души,

Чтоб всех жалеть.

Я экономил жалость

Для вас, бойцы,

Для вас, карандаши,

Вы, спички-палочки (так это называлось),

Я вас жалел, а немцев не жалел,

За них душой нисколько не болел.

Я радовался цифрам их потерь:

Нулям,

            раздувшимся немецкой кровью.

Работай, смерть!

Не уставай! Потей

Рабочим потом!

Бей их на здоровье!

Круши подряд!

Но как-то в январе,

А может, в феврале, в начале марта

Сорок второго,

                     утром на заре

Под звуки переливчатого мата

Ко мне в блиндаж приводят «языка».

Он все сказал:

Какого он полка,

Фамилию,

Расположенье сил.

И то, что Гитлер им выходит боком.

И то, что жинка у него с ребенком,

Сказал,

хоть я его и не спросил.

Веселый, белобрысый, добродушный,

Голубоглаз, и строен, и высок,

Похожий на плакат про флот воздушный,

Стоял он от меня наискосок.

Солдаты говорят ему: «Спляши!»

И он сплясал.

Без лести,

От души.

Солдаты говорят ему: «Сыграй!»

И вынул он гармошку из кармашка

И дунул вальс про голубой Дунай:

Такая у него была замашка.

Его кормили кашей целый день

И целый год бы не жалели каши,

Да только ночью отступили наши —

Такая получилась дребедень.

Мне — что?

Детей у немцев я крестил?

От их потерь ни холодно, ни жарко!

Мне всех — не жалко!

Одного мне жалко:

Того,

       что на гармошке

                                вальс крутил.

Когда отступает пехота,

Сраженья (на время отхода)

Ее арьергарды дают.

И гибнут хорошие кадры,

Зачисленные в арьергарды,

И песни при этом поют.

Мы пели: «Вы жертвою пали»,

И с детства нам в душу запали

Слова о борьбе роковой.

Какая она, роковая?

Такая она, таковая,

Что вряд ли вернешься живой.

Да, сделали все, что могли мы.

Кто мог, сколько мог и как мог.

И были мы солнцем палимы,

И шли мы по сотням дорог.

Да, каждый был ранен, контужен,

А каждый четвертый — убит.

И лично Отечеству нужен,

И лично не будет забыт.

На что похожи рельсы, взрывом скрученные,

Весь облик смерти, смутный, как гаданье.

И города,

                 большой войной измученные —

Ее тремя или пятью годами?

Не хочется уподоблять и сравнивать

Развалины, осколки и руины,

А хочется расчищать, разравнивать

И Белоруссию и Украину.

Среди иных годов многозаботных,

Словами и работами заполненных,

Год сорок пятый

                        навсегда запомнился,

Как год-воскресник

Или год-субботник.

Усталые работали без устали.

Голодные, как сытые, трудились.

И ложкою не проверяя: густо ли? —

Без ропота за пшенный суп садились.

Из всех камней, хрустевших под ногами,

Сперва дворцы, потом дома построили,

А из осколков, певших под ногами,

Отплавили и раскатали

                                        кровли.

На пепелище каждом и пожарище

Разбили сад или бульвар цветочный.

И мирным выражением «пожалуйста»

Сменилось фронтовое слово «точно».

А кителя и всю обмундировку:

И шинеля, и клеши, и бушлаты —

Портные переушивали ловко:

Войну кроили миру на заплаты.

И постепенно замазывались трещины,

Разглаживались крепкие морщины,

И постепенно хорошели женщины,

И веселели хмурые мужчины.