Изменить стиль страницы

— Вот черт, не могу спокойно видеть золото, — сказал Вилли.

— Но отчего же, господин Вилли? — спросила фру Маддерсон.

— Мне думается, всякий человек моего возраста в душе — вор, — ответил Вилли.

Статский советник поднял на него взгляд.

— В самом деле, — сказал он, — у многих молодых есть в голове некий пунктик помешательства.

Вилли потянулся своим стройным телом:

— Мы, господин статский советник, в лесу играем в разбойников.

— Нет, ну этот Вилли, — воскликнула фрекен Люси, — взять так прямо и сказать!

— Что ж тут такого, — улыбнулась фрекен Минна, — а ты, Люси, что делаешь в лесу?

Господин Вилли засмеялся:

— Она строит себе шалаши.

— Хм, хм, — сказала фрекен Сайер, встряхиваясь. — Никто так не шутит, как Вилли.

— А ведь он, — заметила фрекен Оттилия, — такой нежный и любящий сын.

— О да, — сказал Вилли, — я вижу свою мать всего два раза в год. И как-никак ведь это она произвела меня на свет.

— Ух, даже не по себе становится. — Фру Маддерсон зябко передернула плечами. — Можно подумать, вы это серьезно говорите.

— Ничего, фру Майер, милочка, то бишь, Маддерсон, хотела я сказать, — заметила фрекен Сайер, — вас не убудет от его речей.

Вильям Аск сказал после паузы, продолжавшейся несколько секунд:

— Досадно, Вилли, что это не вы стали писателем. От вас мы, возможно, услышали бы правду.

— Как знать? — ответил Вилли.

— Хм, да, — сказала фрекен Сайер, — у этого мальчика острый ум. Это вам на двоих, — продолжала она, разделив свой карточный выигрыш между фру Лунд и Вилли. — Всегда ведь имеешь своих любимчиков среди родни.

— Попьем-ка чайку! — крикнула она, адресуясь к фрекен Хольм, и та отправилась на кухню, где застала господина Лауритцена наедине с кухаркой.

Когда фрекен Хольм снова ушла, господин Лаурит-цен спросил:

— А все ж таки небось тяжко бывает в таком доме?

Девушка покачала головой:

— Мне нравятся дома, где всяк — сам по себе.

— Как вас понять, фрекен?

— Все таятся — и ты тоже, — сказала девушка и поставила чайник на поднос.

Пока господин Лауритцен обносил гостей чаем, фрекен Сайер сказала:

— А теперь спели бы вы нам одну из ваших песенок, фру Маддерсон.

— О, я ведь только так, для себя. Но если вы хотите, я с удовольствием, — ответила фру Маддерсон.

Она принялась листать «Музыкальный альбом», а все, слегка утомленные, сидели и прихлебывали чай.

И вот фру запела:

Ах, два дрозда в тени лесной
Сидят на веточке одной,
Сидят, горюют до утра,
Расстаться им пришла пора.
Поют вдвоем, и ветер вдаль
Уносит двух сердец печаль.

Голос фру замер, и слышно было, как фрекен Минна сказала:

— Это прелестно — послушать пение. Без этого, право, как будто чего-то не хватает.

— Да, это очень приятно, — отозвалась фрекен Оттилия, раскрыв глаза при звуках сестринского голоса, — фру Маддерсон так мило поет. И в самом деле поразительно— в таком возрасте сохранить такой голос.

Господин Майер, который в своем кресле слушал, качая в такт головою, сказал:

— Да, это талант, редкий, редкий талант. Она рождена для сцены.

Господин Скоу, стоявший рядом с чиновником, усмехнулся:

— Нет, вы только посмотрите на Майера. Вот уж воистину, каждый по-своему с ума сходит.

А фру Маддерсон, игравшая вступление ко второму куплету, обернулась к господину Майеру:

— Так, как дома, господин адвокат, я никогда не пою.

Один поет: «Моя любовь!
Прощай! Не свидеться нам вновь!»
Другой: «Любовь моя, нет сил,
Прощай! Разлуки час пробил!»
Один поет: «В чужом краю
Мне не забыть любовь мою!»

Пока фру Маддерсон пела, чиновник сказал в ответ на слова господина Скоу:

— Я, со своей стороны, никогда не понимал этих отношений и, должен признаться, отнюдь не одобряю, что эта дама принята в семейном кругу.

— Да уж, — ответил Скоу, — своих юбок — хоть отбавляй!

Он подошел к барышням Хаух:

— Так как же с этим домом-то? — И он сел посредине между ними.

— Ты знаешь, — сказала фрекен Минна, — по правде говоря, мы бы предпочли его продать. И ведь мы говорили уже с Майером, — она взглянула на господина адвоката, который по-прежнему слушал с закрытыми глазами, — но нам, женщинам, понять его трудновато — уж очень он тонкий юрист.

— В самом деле?

— Ему бы только печати да всякие такие вещи, — сказала фрекен Оттилия.

— А как же, — ответил Скоу, скривив губы, — чем больше крючкотворства, тем легче соблюсти свою пользу.

— Так что мы бы, собственно, предпочли иметь дело с тобой, Альберт, — продолжала фрекен Минна.

— Ну, у меня-то — деньги на бочку, — сказал Скоу. — А формальности улаживать — поверенный есть.

— О чем вы там говорите? — крикнула фрекен Сайер, заглушая музыку.

Стоило начать музицировать, и у фрекен заметно обострился слух, как будто она пользовалась семью слуховыми трубками сразу.

— Альберта так редко приходится видеть, — ответила фрекен Оттилия.

— А он ведь всегда готов услужить, — сказала фрекен Сайер, — и так расторопен.

Господин адвокат Майер словно бы очнулся от голоса фрекен.

— Да, Майер, — заметила она, когда он вдруг поднялся с кресла, — приятно посидеть, послушать музыку, друг Майер.

А фрекен Минна поспешно сказала господину Скоу!

— Хорошо, Альберт, мы к тебе зайдем — обе. Правда, тут ведь еще и то, что с процентов мы столько не будем иметь, как от сдачи внаем.

Скоу покрутил себе усы:

— Ну, почему же, думаю, мы это уладим, надо только сбыть дом в надлежащие руки. Такую недвижимость сторговать — не самое сложное дело.

Фрекен Эмилия, выступив из-за гардины, оказалась рядом с отцом, между тем как фру Маддерсон пела дальше:

Другой: «В далекой стороне
Не знать, не знать покоя мне!»
Один на запад полетел:
«Печаль — души моей удел!»
Лететь другому на восток:
«Навек прости-прощай, дружок!»

— Хм, ну вот, — сказала фрекен Эмилия, — теперь Скоу продаст Хаухов дом. Но, конечно, слушать можно ято-нибудь одно, всюду не поспеешь.

Тут господин Майер дважды тряхнул головой, точно разъяренный баран.

— Что ты можешь об этом знать? — прошипел он.

Затем он вдруг обернулся к роялю и очень громко сказал:

— Вы уже довольно пели, фру.

— Да, господин адвокат, — ответила фру Маддерсон, и руки ее упали с клавиш на колени.

— Спасибо, — сказал Вилли из соседней гостиной, где фру Белла Скоу сидела в углу и листала альбомы.

К ней подошел Вильям:

— Уф, она поет, как игрушечная канарейка.

— А вы думали, она кто? — сказал Вилли.

— Я не слушала, — сказала фру Белла, — я тут Листала альбомы.

— Это семейные? — спросил Вильям..

— Да, — ответила фру Белла, — причем удивительно, до чего все походят друг на друга — и с самых юных лет.

— Правда, — сказал он.

— Есть, однако ж, и различие, — заметил Вилли, — у некоторых горб вырос внутрь.

Вильям Аск рассмеялся:

— Право, вполне вероятно, что фрекен Виктория из всех самая невинная.

— Но все же, — сказала фру Белла, глядя в пространство, — откуда все это идет?

— От тайного советника, — ответил Вилли, — вот уж третье поколение пошло.

Фру Белла вдруг рассмеялась:

— А ты, Вилли, среди них единственный джентльмен?

Вилли раскачивался всем телом из стороны в сторону.

— Послушай, Белла, — сказал он, — отчего бы тебе не влюбиться в меня хоть немножко?