— Вы не знаете, не было ли у м-ра Друккера или м-ра Парди?..

Арнессон вдруг остановился и глаза его блеснули.

— Ах, эта епископская записка… понимаю. Надо узнать. Совершенно правильно. Да, у обоих есть машинки. Друккер не переставая работает на ней. А у Парди громадная переписка, подобная любовной переписке кинозвезды.

— Вас не затруднит, — спросил Ванс, — достать образцы, написанные на обоих машинках, а также и образцы бумаги, употребляемой каждым из этих джентльменов?

— Нисколько. — Арнессону, по-видимому, понравилось поручение. — Сегодня вы их получите. Где будете вечером?

— М-р Маркхэм будет в клубе. Вы можете позвонить, и он устроит так…

— Ах, чего там устраивать. Я сам занесу их м-ру Маркхэму. Захватывающая это штука — быть сыщиком.

В половине восьмого все сидели в клубе, в любимом уголке Маркхэма, и пили кофе.

В вечерних газетах были краткие замечания об убийстве Робина. Очевидно, Хэсу удалось подрезать крылья репортёрам. Кабинет следователя был закрыт, так что они не могли бомбардировать его вопросами. Сержант отлично караулил дом Дилларда: репортёры не добились свидания ни с одним из членов семейства.

Маркхэм тщательно просматривал газеты, медленно потягивая свой кофе.

— Ну вот и первое, слабое эхо, — огорчённо сказал он. — Содрогаюсь при мысли, что будет завтра в утренних газетах.

— Ну что же, надо и это вынести, — спокойно улыбнулся Ванс. — Как только какой-нибудь развесёлый малый раскроет эту комбинацию: зяблик — воробей — стрела, все издатели с ума сойдут от радости, и первые страницы газет будут иметь вид заглавных листов детских сказок.

Маркхэм сердито ударил кулаком по ручке кресла.

— Поди ты к черту, Ванс. Я не позволю тебе разжигать моё воображение какими-то детскими стишками. Это просто совпадение, говорю тебе, ничего тут нет.

Ванс вздохнул.

— Что же, убеждай себя против своей воли; все равно ты такого же мнения. — Он вынул из кармана бумагу. — А вот какую хронологическую таблицу я составил.

Маркхэм несколько минут изучал написанное.

9 часов — Арнессон вышел из дому и пошёл в университетскую библиотеку.

9 часов 15 минут — Белл Диллард пошла играть в теннис. 9 часов 30 минут — Друккер пришёл к Арнессону.

9 часов 50 минут — Друккер спустился в стрелковую комнату.

10 часов — пришли Робин и Сперлинг, провели полчаса в гостиной. 10 часов 30 минут — Робин и Сперлинг спустились в стрелковую комнату.

10 часов 32 минуты — Друккер, как он говорит, вышел на прогулку через ворота в стене.

10 часов 35 минут — Бидл ушла на рынок.

10 часов 55 минут — Друккер, по его словам, вернулся домой.

11 часов 15 минут — Сперлинг ушёл через ворота в стене.

11 часов 30 минут — Друккер услышал крик в комнате матери.

11 часов 35 минут — профессор Диллард вышел на балкон Арнессона.

11 часов 40 минут — профессор Диллард увидел труп Робина на стрельбище.

11 часов 45 минут — профессор Диллард позвонил окружному следователю.

12 часов 25 минут — Белл Диллард вернулась с тенниса.

12 часов 30 минут — полиция прибыла в дом Дилларда.

12 часов 35 минут — Бидл вернулась с рынка.

2 часа — Арнессон вернулся из университета.

Вывод: Робин был убит между 11 часами 15 минутами и 11 часами 40 минутами. Известно, что в доме были в течение всего этого времени Пайн и профессор Диллард.

Другие же лица, имеющие какое-нибудь отношение к убийству, находились в это время согласно свидетельским и их личным показаниям:

Арнессон с 9 часов до 2 часов в университетской библиотеке.

Белл Диллард с 9 часов 15 минут до 12 часов 25 минут на теннисе.

Друккер с 10 часов 32 минут до 10 часов 55 минут гулял в парке, а затем был в своём кабинете.

Парди все утро был дома.

Миссис Друккер все утро была в своей комнате.

Бидл — на рынке с 10 часов 35 минут до 12 часов 35 минут.

Сперлинг был в дороге на Центральный вокзал от 11 часов 15 минут до 11 часов 40 минут, когда он сел в поезд.

Заключение: Если ни одно из семи alibi не подвергнется сомнению, вся тяжесть подозрений в убийстве падёт на Пайна или профессора Дилларда.

С жестом отчаяния закончил Маркхэм чтение этой бумаги.

— Все это нелепо, — сказал он раздражённо, — заключение не ведёт ни к каким последствиям. Твоя хронология устанавливает время смерти Робина, но вывод, что Робин убит одним из виденных нами сегодня лиц, — сущая ерунда. Ты совершенно исключаешь возможность убийства каким-нибудь лицом, не живущим в доме. Тремя способами можно проникнуть на стрельбище и в стрелковую комнату, не заходя в дом: через ворота в стене, выходящие на 75-ю улицу, через другие ворота, выходящие на 76-ю, и через переулок между жилыми домами, ведущий на Риверсайдскую аллею.

— Очень может быть, что одним из этих входов кто-нибудь и воспользовался, — возразил Ванс. — Но не забывай, что самый подходящий в данном случае вход — это переулок, а на него выходит только одна запертая на замок дверь, ключ от которой мог быть только у кого-нибудь из семейства Диллардов. Я не могу себе представить преступника, входящего с одной из улиц: очень большой шанс попасться кому-нибудь на глаза.

Ванс серьёзно наклонился вперёд.

— По совершенно определённым причинам я исключаю возможность убийства посторонним лицом, случайным бродягой. Лицо, отправившее Робина на тот свет, должно было до мелочен знать, что происходило сегодня утром в диллардовском доме от четверти двенадцатого до без двадцати минут двенадцать. Оно знало, что только Пайн и профессор были дома, что Белл Диллард ушла. Знало также, что Робин — его жертва — был в доме, а Сперлинг ушёл. Кроме того, оно хорошо знало, где расположена стрелковая комната: ведь совершенно ясно, что Робин был убит там. Говорю тебе, Маркхэм, это был кто-то очень близкий семейству Дилларда, отлично знавший все, что в данное время происходило в доме.

— Ну а крик миссис Друккер?

— Действительно, почему она кричала? Окно миссис Друккер, возможно, и было фактором, который убийца упустил из виду, а может быть, он и знал о нем, да решил рискнуть. С другой стороны, мы ведь не знаем, кричала эта дама или нет. Она говорит нет, сын — да. Предположим, что Друккер заговорил о крике как о доказательстве, что между одиннадцатью и двенадцатью он был дома, а миссис Друккер отрицает из страха, что его не было. Но все это пустяки. Главное, надо доказать, что только близкий к дому Дилларда человек мог совершить это дьявольское преступление.

— Но у нас слишком мало подтверждающих фактов, — настаивал Маркхэм, — случай тоже мог сыграть некоторую роль.

— Эх, старина, а записка в ящике для писем? Убийца знал даже имя Робина.

— Если, конечно, записку написал убийца.

— Ты предпочитаешь допустить, что какой-то шутник узнал о преступлении при помощи телепатии или магического камня, побежал к машинистке, стремглав вернулся к дому и, по неизвестной причине, принял на себя страшный риск быть замеченным, когда он будет опускать записку в ящик.

В эту минуту в комнату вошёл Хэс и быстрыми шагами подошёл к нашему столу. Видно было, что он в большом волнении. Почти не поклонившись, он подал Маркхэму конверт с отпечатанной на машинке надписью.

— С вечерней почтой это получила газета «Уорлд». Кинин, репортёр, только что принёс мне эту штуку и сказал, что и «Таймс» и «Геральд» получили такие же письма. Судя по штемпелю, они были брошены в ящик между одиннадцатью и двенадцатью где-то вблизи дома Друккера.

Маркхэм вынул содержимое конверта. Вдруг глаза его широко раскрылись, мускулы рта напряглись, он передал письмо Вансу. Там лежал листок почтовой бумаги, на котором были отпечатаны те же слова, что и в предыдущей записке:

«Джозеф Кокрейн умер. Кто убил Кок-Робина?»

Сперлинг значит воробей, Епископ».

Ванс едва взглянул на бумажку.

— В полном согласии со всем остальным, — равнодушно заметил он. — Епископ боялся, что до публики не дойдёт его остроумная выходка, он и преподнёс её нашей прессе.