— А, опять наш главный пришел, — блеснув зелеными глазами, смиренно поклонился мне Мишка. Но продолжать в том же духе ему не дал Бондаренко. Он подошел ко мне, крепко пожал руку и сказал;

— Не ушли от нас, значит. Ну и правильно.

Мы решили сообща так; возить бетон не самосвалами, а в ящиках на бортовых машинах. И не спускать его по лоткам: ящики поднимать краном и разгружать непосредственно в опалубку.

Часть бригады мы смогли перевести на полы. Дело было за обеспечением. По телефону я вызвал автокран. Но с бетоном было сложнее. Даже великий снабженец Кузьмич не брался обеспечить за одну смену восемьдесят кубометров, да еще половину из них на мелком щебне.

— Эх, всегда так у прорабов, — деликатно пилил он меня в конторе, — ведь заказал-то он только сорок.

— Он не виноват, Василий Кузьмич, это мы решили час тому назад. Зато завтра не надо будет переводить на гараж бригады с других объектов.

— Не знаю, не знаю. Ничего, наверное, не выйдет, — нехотя сдавался Кузьмич.

— Выйдет, Кузьмич, должно выйти. Иначе завтра от меня мокрое место останется. Поедем вместе на завод.

Когда мы, закончив неотложные дела, выехали на завод, было уже поздно — восемь часов вечера. Но нам повезло: главный инженер завода еще был у себя.

Он сначала молча выслушал нижайшую просьбу Кузьмича, а потом мой сбивчивый рассказ. Он ничего не сказал, но по искоркам, загоревшимся в карих усталых глазах, я понял, что ему понравилась идея обойти начальство. Кто его знает, может быть, и он был недавно в моем положении. А может быть, у него просто был лишний бетон. Во всяком случае, он вызвал диспетчера и отдал приказ на три дня открыть нам, как он выразился, зеленую улицу.

И все же, когда утром я позвонил на гараж, мне сообщили, что график недовыполнен. Уложили много — шестьдесят три кубометра, хоть и не всё. Бетон был, но сломался кран.

В десять часов мне принесли приказ из треста о переводе рабочих, и тут же позвонил трестовский кадровик.

— Николай Николаевич уехал на совещание в главк и просил меня проверить, начали ли вы перевод рабочих, — сказал он тоненьким голосом.

— Нет, не начал.

— Напрашиваетесь на неприятность?..

Чтобы не наговорить резкостей, я повесил трубку.

Два дня подряд на меня нажимали со всех сторон, я отбивался как мог. Николай Николаевич уехал на несколько дней в Ленинград, меня вызвал в трест его заместитель Моргунов.

— Ты что же, сдурел или что, не могу тебя понять! — начал он кричать, как только я зашел в его кабинет. — Выговор хочешь? Почему ты не переводишь людей на гараж?

— Сейчас объясню, товарищ Моргунов…

— «Товарищ», — передразнил он меня, — ты что, имя-отчество забыл?! В бутылку лезешь?

— Рабочих больше переводить на гараж нельзя по двум причинам, — сдерживаясь, сказал я. — Первая причина: опять у людей не будет хорошего заработка, а я отвечаю за коллектив. И вторая причина такая: ведь если все время срывать с объектов бригады, то мы никогда не будем работать ритмично. Все время у нас будет штурм. Вот снова у нас на выходе два жилых дома. Поэтому я хочу закончить гараж с наличными рабочими. Это твердо, товарищ Моргунов, и окончательно.

— Ах, вот как. Хорошо, ты свободен.

Через час в контору управления на легковой машине курьер привез второй приказ с объявлением мне строгого выговора. Вслед за этим позвонил Пункин. Он очень шумел, и я с трудом понял, что задерживается установка лесов на фасаде.

— Я проверил, — под конец прокричал он, — рабочих ты не перевел! Смотри, если у меня будут задержки, я обращусь в главк, чтобы тебя примерно наказали.

Вечером меня вызвали в райком. Внимательно выслушали, но предупредили, что сдача в эксплуатацию гаража входит в социалистическое обязательство района. Я понял, что в райкоме не хотят вмешиваться в мой спор с трестом, но мой отказ усилить стройку рабочими возлагал на меня двойную ответственность.

Хуже всего, что на стройке гаража дела не совсем ладились и мы никак не могли войти в график. Ромашков помрачнел, а Бондаренко прямо заявил, что леса у фасада он поставить не может.

— Как говорится, дай бог справиться мне с бетоном. На леса ставьте другую бригаду, — твердо сказал он.

— Сорвем работу отделочников, — добавил Ромашков.

Да, положение становилось серьезным, было над чем задуматься.

Меня окликнула табельщица.

— Вас просит Пункин к телефону, — сказала она.

— Машенька, скажите, что меня нет, уехал, заболел, придумайте что-нибудь.

— Ничего не могу придумать, Виктор Константинович, — улыбнулась табельщица. — Они знают, что вы тут, и страшно кричат.

Я пошел в проходную. На столе хрипела телефонная трубка.

— Алло.

— Эй, ты, казак, — закричал Пункин, — держишься еще?

Я не ответил.

— Алло, алло…

— Ну чего тебе, Александр Семенович? Плохо держусь. Совсем плохо. Придется, наверное…

— Сдаешься?! — торжествующе закричал Пункин. — А я думал… Ну ладно, благодари и кланяйся в ноги, лесов ставить не нужно. Встречай, сейчас придут две автовышки.

— Вот спасибо, Семеныч! Ух какое спасибо…

— А ты думал, что Пункин действительно пожалуется в главк? Эх, ты… Пункин товарища никогда не подведет. Пункин…

Но я дальше не слышал. Бросив трубку, я побежал встречать машины.

…Шли дни. Вперемешку радости и огорчения. Огорчений было неизмеримо больше. Но вот закончен резервуар, отделан фасад. Долго не ладилась вентиляция, но и она наконец заработала.

В понедельник утром на стройку приехал Николай Николаевич. Он, не глядя, поздоровался со мной и Ромашковым и прошел в гараж.

В течение часа он обследовал все помещения, заглянул на чердак, в вентиляционные камеры. Потом обошел территорию двора.

— Перевел людей? — строго спросил он.

— Видите ли, мы тут…

— Перевел рабочих? Отвечай прямо, не юли.

— Нет, Николай Николаевич, не перевел.

Мой управляющий впервые посмотрел на меня, по-отечески положил руку на плечо и сказал:

— Молодец. Ты сделал Первый Шаг.

В раскрытые ворота гаража одна за другой въезжали тяжелые автомашины, непрерывно подавая гудки…

Глава вторая

Система и киты

Скоро год, как я назначен главным инженером.

Начал уже понемногу привыкать к новой должности и с усмешкой вспоминаю, как стеснялся первое время вызывать секретаря звонком. Не улыбайтесь, пожалуйста: я открывал дверь и просил секретаря Лиду зайти ко мне.

Наконец Лида, суховатая молодая женщина, строгая к посетителям и к начальству, сказала мне:

— Чего это вы, Виктор Константинович, звонком не пользуетесь, лишний раз дверь открываете, а она у вас скрипит противно.

— Знаете, Лидочка, это как-то неудобно, — пробормотал сконфуженно я.

— Что вы это выдумываете! — удивилась Лида. — Бог мой, звоните, пожалуйста, мне-то что.

Вначале я испытывал странную почтительность к телефонным звонкам. Позвонят со стройки: «Виктор Константинович, остановился башенный кран». И я, забывая обо всем на свете, мчусь посмотреть, в чем дело. Прибегаю — кран работает.

— Рад вас видеть, Виктор Константинович, — встречает меня прораб. — Зачем к нам пожаловали?

— Как зачем? — не могу отдышаться я. — Вы же звонили, что остановился кран.

— Кран? Да, да. В рубильнике был непорядок. Исправили. Как видите, все в порядке…

Эту привычку посмотреть все самому я долго не мог побороть. Понимал, что сам за всем не уследишь, что надо научиться смотреть и глазами своих помощников, а иногда только по их информации принимать решение, но ничего с собой поделать не мог.

Время, жизнь правили меня. Казалось, я надолго задержусь в коллективе, где сделал первый шаг. Тут сделаю и второй, а потом все увереннее начну руководить.

Как-то мне позвонила секретарша треста и попросила не уезжать. «К вам приедет управляющий», — предупредила она.

Минут через двадцать в наш маленький дворик въехала «Волга», и в кабинет энергично вошел Николай Николаевич. Он придержал меня, когда я вскочил, предлагая ему стул.